Изгнанник (СИ)

Габриэль завернулся в одеяло и отвернулся к стене, больше не желая с ней говорить.
***
Габриэль редко выбирался в город один. Он не стал спрашивать разрешения и, убедившись, что Тина на кухне, а отец в лаборатории (чтоб её!) тайно покинул дом.
Оставлять змеёныша одного в комнате он опасался, поэтому взял с собой. Спрятал под рясу и велел не высовываться. Когда Габриэль пересекал двор, вновь дала сбой и сработала сигнализация, в доме начался переполох, и Габриэль благополучно скрылся.
Он спускался с холма навстречу желтым крышам селения и отводил взгляд от прохожих, ибо каждый желал поприветствовать сына Манриоля кивком или спрашивал, как себя чувствует Раймон, затем обязательно желал ему здоровья. Если бы эти пожелания хоть чем-нибудь помогали, Габриэль останавливался бы и выслушивал каждое, делая вид, что тронут заботой, складывал бы руки на груди, кланялся до земли и целовал эту землю. Вот только пожелания и улыбки были приправлены жалостью, а Габриэль не любил приправ — они перебивали настоящий вкус блюда.
С подвесного рельса к станции спустилась пассажирская капсула, похожая на жёлтый шар с окном по экватору. Вместе с незнакомцами в изумрудных рясах Габриэль шагнул внутрь и сел на диванчик. Диваны располагались напротив друг друга. Капсула двигалась по подвесному рельсу над землёй, плавно снижалась возле остановок на специальные платформы, и поднималась вверх. Дойдя до определённой высоты, она плавно неслась вперёд до очередной станции. Такой вид общественного транспорта помогал сохранить природу. Тонкие рельсы были компактнее дорог, а столбы, на которые они крепились, не занимали много места. Бока капсулы царапали ветки деревьев, словно стучались внутрь. Особенно захватывающе было ездить ночью, тогда казалось, что это не деревья задевают о стены капсула, а ночные духи просятся их впустить.
Капсула поднялась выше, жёлтые крыши Долины замелькали внизу. Габриэль смотрел в окно, упорно делая вид, что не замечает, как его пристально рассматривают попутчики. Ещё бы. Габриэль спрятал длинные волосы под капюшоном, но совсем забыл о том, что на рукаве его рясы вышит фамильный герб: всадник, пронзающим молнией змею. И его узнали.
— Манриоль! — вдруг приветственно обратился сидящий напротив попутчик, и Габриэль почувствовал, как двое других принялись его рассматривать. В первом попутчике Габриэль узнал их семейного лекаря Новела: немолодой мужчина с аккуратно подстриженной бородой и волосами, забранными в большой пучок.
— Как себя чувствует отец?
Габриэль демонстративно отвернулся к окну.
Змей под одеждой завозился. Одновременно с этим телом завладела знакомая с утра дурнота. В голове зазвенело, пульсирующий звук давил на виски. Попутчики ничего не слышали. А звук становился нестерпимее, каждая его пульсация словно высасывала силы. Сперва захотелось спать, потом стало тошнить. Звук явно исходил снаружи, и Габриэль принялся незаметно оглядываться. Мягкие сидения, окно по экватору круглых стен, незажжённая плоская лампа в потолке…
Из капюшона не-волшебника выскользнул длинный локон, и мальчик, что ехал вместе с молодой женщиной, уставился на него. В свои шесть-семь лет он не знал об известной семье Манриолей, но ему было известно, что в Тэо значит длина волос. Мальчик внимательно посмотрел на Габриэля, потом на его тонкие паучьи пальцы. Мальчик смотрел на них долго, стараясь уловить взглядом искру, которые часто сверкали на руках его мамы и этого незнакомца с полосатым шарфом. Но сколько мальчик не смотрел, руки беловолосого юноши не испустили ни одной искры. Габриэль незаметно показал мальчику неприличный жест.
— Мама, он обзывается! — пронзительно сказал мальчик.
Женщина закрыла сыну глаза, что-то прошептала ему на ухо, одновременно с этим одарив Габриэля недобрым взглядом. Капсула вздрогнула и остановилась, пропуская капсулу на перекрёстном пути. Когда движение возобновилось, Габриэль случайно глянул на потолок и увидел начертанные на синей обивке едва заметные руны и узнал их. Это был став против Змееносцев, выведенный отцом, и именно от них исходил неприятный до дурноты гул.
 
«Почему я его слышу?»
Стараясь отвлечься, Габриэль уставился в окно. Там уже мелькали окна городских зданий. Узкие, в алебастровых барельефных рамках. Улица то разливалась, как река в половодье и перетекала в аллею, которой кланялись изогнутые фонари, то вдруг сужалась и превращалась в ущелье между старинными многоквартирниками. Их балкончики оплетали виноградники и плющ, под карнизами лепились ласточкины гнёзда.
По тротуару для конных повозок неторопливо двигалось несколько запряжённых конями карет.
Город Далагонд считался одним из старых городов Тэо. Он сохранил много зданий — памятников архитектуры, что служили по назначению по сей день: храм, площадь, библиотека, академия…
Ближе к центру города капсула стала останавливаться чаще, стремительно опускаясь вниз к станции, затем снова взмывала вверх по рельсе. На одной из станций мальчик и мама сошли, вместо них вошла молодая девушка. Она украдкой посмотрела на Габриэля и улыбнулась. Её волосы были острижены выше плеч.
«Хорошо, что прошли те времена, когда было запрещено заводить семьи с людьми низших сословий» — подумал Габриэль, подобрал длинную прядь волос и спрятал под капюшон.
Это не помогло — девушка успела заметить фамильный герб на рукаве его рясы и отвела взгляд.
Лекарь и Габриэль всё ещё ехали друг напротив друга. Возле библиотеки они одновременно вышли. Напротив библиотеки стояла скульптура гигантской книги, окольцованной четырьмя змеями. Дорога к библиотеке была вымощена жёлтыми плитами, само здание обступала металлическая ограда. Библиотека и храм были старейшими зданиями Далагонда. Благодаря усилиям реставраторов им удалось сохранить первоначальный вид готической эпохи средних веков. Острые шпили башен библиотеки исчезали в небе, узкие окна сверкали мозаикой, крохотные балконы оплетали растения с ярко-красными листьями. Библиотека походила на усыпальницу древнего волшебства.
Косясь на лекаря, Габриэль шёл к воротам, и лекарь не отставал. Габриэль уже всерьёз начал думать, что лекарю тоже понадобилась какая-то книга, но не доходя до статуи, лекарь свернул в кофейный переулок, что пестрел от навесов и мигающих гирлянд, а Габриэль прошёл в ворота библиотеки.
Едва он переступил невидимую границу, гул разорвал ему голову — так ему показалось. Гул оказался столь невыносимым, что Габриэль согнулся напополам, и на жёлтые плиты закапали красные капли. Габриэль упёрся ладонями в плиты и заскользил на собственной крови.
— Змееносец! Тревога! — закричал кто-то. Раздалось несколько испуганных выкриков и женский визг.
Взревела сигнализация. Кровь растекалась по жёлтым плитам, геометрически точные дорожки бежали в разные стороны по периметру, чтобы встретиться на углах. Габриэль пытался подняться, но рёв сирены и слышимый им разрывающий голову гул прижимал его к земле. Ворота библиотеки двинулись и поплыли, перед глазами возникло раскалённое небо. Затем небо перекрыл чёрный человеческий силуэт.
— Это Манриоль! — удивлённо произнёс силуэт. — Эй! Здесь есть лекарь?…
Истекающий кровью Габриэль лежал без сознания посреди улицы.
  
Глава 4. Змей (часть 2)
 
Колбы летали в воздухе по повелению тонких рук. В стеклах очков руны отражались перевернутыми. С ровным лицом алхимик слушал бубнёж советника, что сидел на месте, где часом ранее сидел Габриэль. Сперва Хорькинс рассказывал что-то кольце, которое потерял пару месяцев назад, потом про договор, заключенный с министерством Другой Стороны. Раймон слушал его, не вникая в детали. Речи Хорькинса скрашивали скучную тишину.
Находясь в полутёмной магической лаборатории, Хорькинс выглядел как сувенир. Смуглый южанин, он рисовал себе голубую метку под левым глазом в виде спирали — особого символа его народа. Пальцы его сверкали кольцами, а в повязку, заменяющую длину волос, были вшиты золотые нити. Ряса его пестрела, как восточный ковёр, её украшали вышивка и узоры. Может быть, гуляя по площади в одиночестве он и казался картиной, которой стремился быть, но рядом с Раймоном, одетым в простое тёмное платье, с незамысловатой причёской в виде косицы или хвоста, становился тенью. Его настоящая тень жила на стене, и каждый раз, когда Хорькинс видел её, желал отвернуться. Свою тень Хорькинс ещё как-то терпел. А вот зеркала не любил. В зеркалах никогда не отражался мужчина, каким он желал быть. В них отражался горбоносый южанин с маленькими хитрыми глазками.