Архитектура жизни: закон случайных величин

У меня в руках была папочка, с которой я не мог расстаться, поскольку в ней находись важные справки и зачетка. И папка эта все время падала, а Леша, вместо того, чтобы ее у меня забрать, всякий раз нагибался за ней и, подбирая выпавшие документы, обязательно что-то недобирал. И отдавал мне. В итоге я все потерял и потом, конечно, пришлось восстанавливать.
В метро я обтошнил все! Какие-то иностранцы мне деликатно предложили пакетик.
Когда мы приехали домой, сам себе я казался вполне трезвым — как-то резко очнулся и вижу перед собой дверь в мою квартиру, и надо мной — рука тянется к звонку, и кто-то держит меня за шировот. Я стою и понимаю, что сейчас мама откроет дверь, и потому, на всякий случай, изобразил счастливую улыбку на лице. Мама открыла дверь — увидела мое лицо и говорит тому, кто сзади: «Его избили?» Я отвечаю: «Мамочка, мы были на дискотеке и немножечко выпили». После чего меня завели домой, и мама начала ругаться. «Алкаш!» — говорит. Это взбудоражило мои плохие стороны — я принялся поливать маму матом. Если шел в туалет, выходя, забывал надеть штаны. Снимал зачем-то тапочек и швырялся им в маму. Потом лег спать.
Утром проснулся, как огурчик. Хорошо еще, это было уже не в коммуналке на Мархлевке, а в отдельной квартире, куда мы с мамой переехали при расселении. Встал бодренький — выспался хорошо. Прихожу на кухню, вижу там маму — ничего не помню — говорю ей радостно: «Доброе утро, мамочка!» — и хочу поцеловать, а она стоит, как каменная. Говорю:
— Мамуля, что у тебя с настроением?
— А ты что, ничего не помнишь, что вчера был о? — отвечает.
— А что вчера было? — удивляюсь искренне. — Был в институте.
И вспоминаю: пили на спор, много пили — что-то начинает всплывать в памяти, вспомнил и что по дороге было, но как отключился, самостоятельно я так и не вспомнил. Это мне уже потом рассказали.
Как же мне стало стыдно! Я схватился за голову: «Мамочка, дорогая, прости меня, пожалуйста! Это был какой-то кошмар! Мне так стыдно, очень стыдно…»
Вот такой был спор.
В первый раз я алкоголь попробовал вообще в раннем детстве, когда с гостями за столом сидел — взрослые выпивали: женщины — наливку, мужчины — пиво, и мне наливочки попробовать дали. У мамы была мудрая тактика: она лет с семи-восьми не отказывала мне в малых дозах алкоголя. Когда приходили гости, и я тоже хотел попробовать, она всегда давала мне наливки или пива. Кто-то из гостей мог возразить, но мама уверенно отвечала, что ее папа поступал так же. Здесь вопрос воспитания, а не запретов. Возможно, поэтому большого интереса к алкоголю у меня не было и в школе. Я понимал, что глоточек мне всегда можно. Мне никогда не хотелось прятаться от взрослых и комплекса страха перед запретом алкоголя мне не привили, за что маме большое спасибо. А по-взрослому — водку, хоть и на дне рюмочки, впервые попробовал лет в пятнадцать. На свадьбе у соседа. Потом в колхозе.
  
15.
 
Иногда они возвращаются
 
Гены или воспитание — что сильнее? Натура, черты характера — это в большей степени наследственность или непосредственное влияние личного примера наших ближайших предков… Споры об этом никогда не утихнут. Скажем, может ли генетически передаваться здравый смысл? Я, например, помню, что он всегда помогал мне с уроками. Я до седьмого класса был троечником, но меня никто не заставлял делать уроки. Лет с девяти я сам понимал, что их надо делать и всегда делал, и никто сзади меня с молотком не стоял. У меня всегда был четкий режим дня и постоянный распорядок, за что отдельное спасибо папе: я приходил из школы, обедал и садился за уроки. Правильно или нет — отдельный вопрос, главное — я их делал! Поскольку понимал: чем скорее закончу — тем скорее пойду гулять. И при этом у меня даже мысли не возникало убежать на улицу или начать играть дома, не выполнив домашнее задание. И не потому, что меня проверят, — очень часто меня вообще никто не проверял. Откуда, не знаю, но, сколько себя помню, мне была свойственна ответственность. И вроде никто из родных мне не навязывал ее, не «давил» на эту точку. Моя ответственность была естественным продолжением семейной атмосферы. Гены или воспитание? Если можно так выразиться, гомогенный коктейль из этих важнейших компонентов.
 
К старшим классам, конечно, я научился лавировать и стал допускать уже некоторые вольности — мог не сделать какое-то задание, например, не сделать что-то одно, но большое, и при этом — сделать много маленьких. При этом я всегда руководствовался не сиюминутным «хочу — не хочу», а здравым смыслом, логикой. Я не просто так не выполнял домашнее задание, а только когда понимал, что в данных условиях выполнить всё — для меня! — нереально. Рассчитывал, конечно, при этом на классическое «авось» и «пронесет». Правда, письменные уроки или то, что задавали на отдельных листочках, которые гарантированно будут проверять, я делал всегда.
Итак, я старался учиться и делать уроки, это правда, но — оставался троечником. А были в классе и такие ученики, которые вообще ничего не делали, — я точно не из них!
В седьмом классе я вдруг задумался и осознал: мне же надо готовиться к поступлению, а я матерый троечник, из разряда тех, что вроде и делают что-то, а интереса к учебе нет. Здесь, видимо, надо бы сказать о том, как резко я взялся за ум, какой бурный интерес к наукам во мне пробудился вдруг, но я этого не скажу. Интерес не появился. Но… я посмотрел на себя и свою жизнь немножечко со стороны.
Был у меня в классе закадычный друг — Андрей. Очень любознательный паренек. Интересовался чем угодно, но только не учебой. Так вот, посмотрел я со стороны — на свою жизнь, на себя, на Андрюху — и очень мне не понравилось все это: в первой четверти у него было семь троек, а у меня восемь!
Я к нему очень хорошо относился, но тут что-то во мне сдвинулось, и я подумал: «Ну, Андрюха-то — он же двоечник! А я хуже оказался?» Меня это задело, и я решил взяться за ум — стал усиленно заниматься, никому ничего не объясняя, но все это сразу заметили. Вторую четверть я окончил с пятью тройками, третью — с тремя, четвертую — с двумя! А в восьмом классе уже шел без троек вовсе! К окончанию школы я не стал отличником, но ситуацию с учебой исправил. Во всяком случае, перед самим собой мне стыдно не было. Я понимал уже — чтобы мне уважать себя и рассчитывать чего-то достичь в жизни, троек у меня быть не должно!
Так и девятый, и десятый классы окончил крепким, уверенным «хорошистом». Я держался на уровне, который сам для себя установил. Хотя в аттестат зрелости одна тройка — из прежних грехов — все же затесалась. А Андрей, к слову сказать, школу тоже неплохо окончил. Правда, в седьмом классе он из нашей школы перешел в другую, не помню уже почему… кажется, они получили квартиру в другом районе Москвы, и его семья переехала. А потом он окончил институт с красным дипломом. Сейчас известный адвокат. Вот такие перевертыши.
Позже я проанализировал механизм своего взросления.
В переходном возрасте, лет в 11-і 2, когда все системы организма усиленно работают и перестраиваются, когда нервная система функционирует в авральном режиме, я начал испытывать и порой даже сейчас, бывает, испытываю странные ощущения. Вдруг стали возникать такие моменты, когда, находясь на точке принятия решения, я отчаянно нуждался в совете, но, в силу естественных процессов развития — и возрастного, и психического — уже должен был не ждать ответа извне, а учиться продуцировать собственные ответы, чтобы сделать определенный выбор, получив искомый внутренний совет. Каждый раз, когда мне надо было принять какое-то решение, даже самое мелкое, — например, в какую сторону пойти или взять или не брать что-либо в руку, я видел знаки. Точнее, я эти знаки чувствовал. Серьезных решений это касалось тоже. При этом я понимал и понимаю: для другого человека, даже доя очень близкого мне, эти знаки ничего не значат.
То, что я называю знаками, могло быть любым движением из жизни, в каждый момент происходящим с любым человеком. Но для меня это было ответами и решениями даже в мелких ситуациях. Такие вещи происходили со мной не постоянно, но иногда накатывало. По ощущениям это было, приблизительно, так: я о чём-то думаю — и вдруг, резко, приходит команда. Точнее, инсайт! Например: чтобы нечто произошло — нужно сделать шаг влево, остановиться — не в прямом, конечно, смысле — или еще что-то, хотя по логике между этими шагами, рекомендациями, и моими желаниями, о которых я в этот момент подумал, видимой связи нет вовсе. Не знаю, понятно ли это…