Кремлевские звезды (СИ)
Цеховик. Книга 6. Кремлёвские звёзды
1. Я вам дружбу предлагал
Я открываю дверь своим ключом.
— Спокойнее, товарищи, спокойнее. Не забывайте, что я несовершеннолетний. Тихо, Радж, тихо.
Пёс рычит и не хочет пускать в дом толпу чужаков. Я его понимаю, тоже не хочу.
— А вы нам, собственно и не нужны. Мы же обыск в квартире делаем.
— Так вам присутствие хозяина жилплощади необходимо. Иначе я вас по судам затаскаю, погон лишитесь, всю жизнь жалеть будете. Понятые где?
— Хозяева все в Париже, — бросает мужик в штатском.
— Ответственного квартиросъёмщика дождитесь, неизвестный не представившийся мужчина.
Я подхожу к телефону и набираю Рыбкину.
— Наташ, приди, пожалуйста, у меня обыск, понятые нужны. Если батя дома, веди и его.
— Поняла, — тихо отвечает она без дополнительных вопросов. — Отца нет.
— Так, товарищи милиционеры, — говорю я, опуская трубку на рычаги. — Во-первых, вот, смотрите. Добровольно предъявляю.
Я достаю из ящика медаль вместе с удостоверением и показываю лейтенанту.
— Государственная награда. Просекаете? Во-вторых, сообщите, что ищете, и я вам, опять-таки, добровольно это предоставлю.
— Сами найдём, — заявляет штатский и начинает выдвигать ящики.
— Минуточку, гражданин хороший. Не нужно правила нарушать, или мой защитник подаст на вас жалобу. Куртка висит в прихожей, можете её взять. Что ещё вас интересует?
— Всё, — отвечает лейтёха. — Ордер есть, значит будем искать всё, что найдём.
— А из прокуратуры будет кто-нибудь? — спрашиваю я.
— Нет, мы для них это делаем.
Открывается дверь и заходит мама вместе с Наташкой.
— Это что здесь происходит? — спрашивает она. — Репрессии против несовершеннолетнего? А ну, выметайтесь из моего дома.
Не успевает она получить внятный ответ, как раздаётся звонок в дверь и в квартиру заходит Кофман Яков Арсеньевич, мой адвокат. Ему Большак позвонил. Потом менты приводят соседку, ту что с нами встречала Новый год, тётю Валю и начинают перерывать квартиру.
— Стыд какой! — восклицает мама, когда штатский вытаскивает из шкафа её бельё.
— Зерна отобьются в пули,
Пули отольются в гири.
Таким ударным инструментом
Мы пробьём все стены в мире, — напеваю я неизвестную присутствующим песенку из Наутилуса.
Штатский находит мой тайник.
— Ого! Вот это да, вот это удача, правда? — подмигиваю я.
Благодаря Баранову тайничок оказывается совсем пустым, спасибо Вилену Терентьевичу, выгреб все мои денежки.
Приходит отец. Злится и орёт на ментов, но не оскорбляет, и это хорошо, правильно это. В общем, через два часа гоп-компания отчаливает, получив от адвоката подпись в подписке о невыезде и изъяв мою куртку и ещё кое-какие вещи. Мне делают смывы с рук. Опомнились.
Ясно, что никто ничего бы и не делал, если бы не Печёнкин. Конь педальный!
Кофман, пошептавшись со мной на кухне, тоже уходит. Тётя Валя и Наташка остаются помогать разгребать бардак, оставленный милицией, и помогают до самого позднего вечера.
— Наташ, тебе же нельзя после больницы-то, — участливо говорит мама, узнавшая сегодня, благодаря нашей доблестной милиции и прокуратуре о событиях двухдневной давности и о наших ролях в разыгравшейся драме.
Тётя Валя причитает, всплёскивая руками и, полагаю, уже видит себя передающей горячие новости сплетнице тёте Клаве.
— Егор, ну а ты-то! — качает головой мама. — Ну, что за способность такая вляпываться во всё на свете? Ты ведь раньше не был таким! А сейчас снова общественный порядок сохранял, да? Может тебе в милицию, а не в торговлю надо?
— Что ты говоришь, Аня, — вступает отец. — Нахрена ему в милицию? Они то медали, то обыски. Да пошли они нахрен!
— Андрей! Ну ты чего, при детях.
Папа в сердцах машет рукой и идёт на кухню заниматься кабаном. Дикий зверь — дело мужское.
Утром я созваниваюсь с Платонычем и бегу к нему домой. Вот же чуйка ментовская, никогда не подводила. Если бы бумаги Барановские были дома, эти искатели обязательно их бы подрезали, сто процентов, и прощай тогда превосходство и доминирование над Печёнкиным. А так, всё в порядке, всё на месте.
Надо сегодня зайти к Рыбкину и взять у него паспорт, а то и два. Взять паспорт и купить частный дом, убитую халупу в каком-нибудь шанхае. И там устроить тайник. И мангал. Нет, мангал где-нибудь в другом месте. Мда…
Платоныч встречает меня весь помятый, с красными глазами.
— Дядя Юра, ты как? Не заболел?
— Нормально, — говорит он. — Вспомнил юность фотолюбительскую.
— Ты сам что ли фотки делал?
— Да, решил никого не привлекать, так спокойнее. Ну, и с охоты немножко напечатал, не все правда, ты там много нащёлкал. Но фотографии хорошие, молодец. Пошли кофе попьём пока, там ещё несколько штук нужно на глянцевателе прожарить.
— Мне бы ещё деньжатами разжиться, а то до тайника не могу добраться никак, всё времени нет.
Мы пьём кофе и обсуждаем последние события.
— Дядя Юра, ну ты позвонил бы, я б прибежал, помог, вдвоём-то сподручнее, давно бы уж напечатали. Я ведь думал, ты отдашь кому-то…
— Да ладно, чего бегать, ты там с этим обыском, да с подпиской тоже заморочился. Видишь, какой змей Печёнкин твой, а ты говоришь. Чего он хочет вообще?
— По-моему, он хочет доказать, что он тут самый главный и какой-то там щенок, даже знающий сына генерального, для него пыль, и он что захочет, то и сделает.
— Гордыня является источником всех грехов, — заявляет Платоныч. — Ты, кстати, зря вчера так прямолинейно меня сватать начал. Это ведь так не работает.
— Конечно, не работает. Сейчас мы просто семечко посеяли и будем за ним ухаживать.
— Поливать и унавоживать? — усмехается он.
— Вот именно, — соглашаюсь я, — унавоживать. Давай ещё как-нибудь к брату твоему сгоняем?
— Понравилось?
— Да, понравилось. Я бы и батю взял, и Скачкова. Если можно, конечно. И Трыню… ну, когда получится…
— Можно, почему нельзя, омшаник большой, народу много войдёт. А по Трыне мне, как раз, надо позаниматься сегодня. Но ты пока не спрашивай, я тебе потом всё скажу.
— Ну ладно, как хочешь, — соглашаюсь я. — Ну что, благослови, отче, пошёл я к этой жабе, понёс твои фотографии.
Я отбираю несколько фоток из досье, собранного Барановым и несколько фотографий с охоты. Документы отпечатаны на большой бумаге, практически А4, фотографии с охоты вдвое меньше. Складываю их в картонную папку с надписью «Дело» и подписываю карандашом: «Печёнкин Г. А.». Потом убираю папку в спортивную сумку и иду в Областное УВД.
— Привет, Лариса Дружкина, ну как ты тут живёшь без меня? — приветствую я секретаршу.
— Все глаза выплакала, — сухо говорит она, — всё жду, когда же Брагин придёт. А он всё не идёт и не идёт.
— Ну, так вот, я и пришёл. И смотри, что принёс.
Я достаю из сумки бутылку «Советского шампанского», крымского, полусухого, завод «Новый свет», коллекционное. Эффект такой, будто эта бутылка разрывается вдребезги. Практически, бомба.
— Ну, Брагин, — едва удивлённо произносит Лариса, — не такой ты безнадёжный, похоже. Имеешь к девушкам подход. Да вот только, наверное, пришёл ты не ко мне, а к моему абажу. А его-то и нет, невезуха, да? Уехал в прокуратуру, сказал, будет около двенадцати.
— Ну, что же, значит скоро снова увидимся, — улыбаюсь я. — Кстати, вот такая раскрепощённая ты мне ещё больше нравишься.
Пока она обдумывает услышанное, я иду во Дворец пионеров. Скачков уже здесь, растягивается. Ну-ка, Егор, давай со мной.
— Я сбрасываю рубашку и подключаюсь к занятию. Включаю лёгкий режим, но делаю практически всю программу. В конце тренер подходит ко мне и рассматривает дырку в груди.
— А ну, повернись, — командует он и присвистывает, увидев мою спину. — Неслабо тебя цепануло, да?