Кремлевские звезды (СИ)

— Молодец, что послушал. Только я тебе скажу, этот клоун нихера не от Тумана.
— Уверен?
— Сто процентов, Бро. Это вообще стыд какой-то. Какой на*уй каратист? Ты гонишь. Туман всем этим цирком заниматься не будет. И его человек ничего не будет передавать и в подъезде ждать не станет. Он подойдёт в толпе и воткнёт заточку или шмальнёт там, где ты ждать не будешь. А то, что этот фраерок заявил, что типа от Тумана, стрёмно. Значит уже чешут языками, что за Киргиза Туман тебя валить собирается. Смекаешь?
— А кто тогда послал этого придурка?
— Ну, это ты сам разузнай. Так-то у тебя вроде и врагов нет совсем, даже и подумать не на кого, правда?
Цвет опять ржёт, но, просмеявшись, делается серьёзным.
— Туман по-другому действует, — говорит он.
Я понял, да, спасибо. Но кто этого Брюса Ли прислал? Надо как-то выяснить. Через Гену что ли попытаться? Хм…
— На меня красноярская братва вдруг давить начала, — говорит Цвет. — Вроде мы с ними перетёрли всё, обговорили и точку поставили, а они опять вопросы задают. И, главное, типа вообще намекают, что мол дрын вам, а не казино, в бутылку лезут. Сечёшь? Вот как Туман действует, а не каратистов присылает.
— То есть он хочет тебя вынудить сдать меня? Понятно. Ну, и что ты думаешь делать?
— Во-первых, поеду с ним побазарю. Он меня приглашает на свиданку к себе. Это недалеко от Красноярска. Послушаю, что он скажет, попробую объяснить ситуацию, разрулить как-то. В общем, впрягусь за тебя.
Может, и впряжётся, да только гарантии нет. Надо быть втройне аккуратней…
Утром я бегу к Гене, но его не оказывается дома. Умёлся уже сутра пораньше. Дверь мне открывает Наташка. Растрёпанная, босая, в короткой сбившейся ночнушке. Да что же это такое! Как говорится, да ну её нахрен, эту рыбалку! Все мысли о Гене сразу исчезают и превращаются в мысли о его дочери.
Она стоит и растерянно улыбается.
— Ой, Наташ, прости, что разбудил, я с тятей твоим хотел поговорить.
— Не страшно, — говорит она с улыбкой, и я делаю к ней шаг.
Делаю шаг и обнимаю, целую в шею, вдыхаю её запах. Тёплая со сна, ещё пребывающая в сладких грёзах, сама сладкая. От моего поцелуя она покрывается мурашками, и по её телу пробегает короткий электрический импульс.
— Что ты делаешь… — шепчет она, и я понимаю, что это значит. Это значит, продолжай, не вздумай останавливаться.
— Хочешь кофе? — тихо и хрипло спрашивает она, всё-таки пытаясь прекратить это дело.
Какой кофе, мы оба знаем, чего я хочу. Но не так, конечно же, не так это должно быть в первый раз… В общем, я соглашаюсь на кофе, а потом убегаю. А она идёт досыпать или думать обо мне, не знаю.
Когда я выхожу из подъезда, машина уже стоит. Я говорю ребятам, куда подъехать, а сам иду пешком на работу к дяде Гене. Пройти через двор быстрее, чем объезжать через полгорода.
На крылечке у опорного пункта стоят Рыбкин и Хаблюк. Он приехал покурить и поболтать с Геной. Я так понимаю, он каждый раз заезжает, когда случай выпадает.
— А, Брагин, — окидывает он меня строгим взглядом истинного блюстителя порядка.
— Здравия желаю, господа полицмейстеры, — приветствую их я.
— Господа в Париже, — хмыкает Хаблюк, вздёргивая нос. — Слыхал? У твоего дома вчера каратисты махались?
— Да ну? — удивляюсь я.
— Вот тебе и «да ну», — выразительно кивает он головой. — Живёшь и не знаешь. Вышел бы и разогнал, медалист мля, как ты умеешь. А то нам делать больше нечего, как убиенных по дворам собирать.
— А его что, грохнули что ли? — неприятно удивляюсь я.
— Не наглухо, но репу пробили палками на верёвке.
— Так он где сейчас, в больнице?
— В больнице, — отвечает Хаблюк с видом человека, который единственный во всём мире знает правду. — В трёшке.
Глаза у него чуть на выкате, красные, а сам он немного раздражённый.
— Так ты что, Михайло, в ночь дежурил и сегодня опять на службе? — сочувственно спрашиваю я.
Он некоторое время молчит, глядя на меня в упор, должно быть, соображая, возбуждаться или нет на моё панибратское обращение. Наконец, судя по всему, решает, что я в достаточной степени свой, поэтому проглатывает моё «ты». Тем не менее, отвечает свысока:
 
— Машину сдавать еду. А потом домой, пожру и спать упаду.
— Понятно, — киваю я. — И кто он такой, правда каратист?
— Да, леший его разберёт, правда или не правда. Допросют товарищи, вот тогда и узнаем, кто такой. Ладно, Аркадьич, поскакал я.
Гена не принимает участия в разговоре, перелистывая бумаги в картонной папке.
— Чего тебе, Егорка? — спрашивает он, когда Хаблюк уходит. — Опять на ужин звать будешь?
— Пока не буду, — улыбаюсь я.
— А чего так? Плохо себя вёл что ли? Недостойно?
— Достойно, дядя Гена, образцово даже, но я не про ужин сейчас и вообще не про еду.
— Нет? А про что? Про каратиста? Ты его что ли уделал?
— Нет, — не признаюсь я.
— Да ладно, мне вообще по хренам, не ты, так не ты. Хотя я думаю, что кроме тебя некому.
— Не я, сам он себе по чайнику заехал, нунчаками.
— Это палками что ли? — удивляется Гена.
— Да, палками, — подтверждаю я. — Хаблюк больше ничего не рассказывал. Мне бы узнать, кто он такой, хрен этот. Не слыхал ты?
— Не знаю ничего, но как что узнаю, скажу. Но только завтра уже, когда Хаблюк припрётся. Ты мне вот, что ответь, жениться будешь на дочке моей? Не видишь что ли, как смотрит на тебя дурня?
— Вижу, Гена, вижу, — качаю я головой. — Как решу жениться, ты первый узнаешь. Но ты сам-то не готов ещё. Приданное-то не собрал поди?
— Я, между прочим, десять тысяч имею на приданное, — повышает он голос. — Так что не боись, не с голой жопой дочку отдаю. И не в любые руки, ты понял?
— Да ладно, дядя Гена, не кипятись, я тебя, как отца уважаю, хоть ты и бухаешь.
— Чё сказал? — делает он грозное лицо.
— Ладно, проехали. Давай про другое. Мне от тебя надо кое-чего.
— Чего другое? Ещё кого-то отметелил?
— Нет. Мне нотариус нужен.
— Что значит нужен? Пойди вон на Пушкина, там контора нотариальная, или тебя за ручку отвести?
— Да, именно, надо отвести за ручку и сказать, что вот хороший мальчик, помогите ему и сделайте всё, что он скажет.
— А ху-ху не хо-хо? — хмыкает он. — Шустряк. Зачем тебе?
— И ещё старый минивэн нужен.
— Это ещё чё за зверь?
— Ну, микроавтобус.
— Ты «За рулём» начитался что ли?
— Типа ЕрАЗа, рафика или буханки. Можно списанный какой-нибудь и даже полудохлый.
— Просто так и прыщ не вскочит, а тебе целый автобус подавай.
— Ну, скажи, сколько надо, чтобы прыщ мог спокойно вскакивать.
— Тыщи три, не меньше. — сразу выдаёт Гена ответ. — Опять же, зависит от разных моментов. А нотариус зачем? Завещание решил написать?
— Договор заверить без присутствия гражданина, — пожимаю я плечами, мол подумаешь, ничего особенного, обычное дело.
— Ну, это вроде не проблема. Ладно, я там зайду к одной бабе, поспрашиваю и скажу потом. А про машину буду иметь в виду. В общем, жди.
После Гены я еду на фабрику. Приходится выходить из «Волги» за квартал, чтобы никто не спалил. Ведь, как известно, наши люди на такси в булочную не ездят. Машину отпускаю, чтобы не держать парней понапрасну. Если всё будет хорошо, они приедут к концу рабочего дня. Надо скорее поставить «Алтай», мобильный телефон в тачку, тогда будет гораздо удобнее.
Первым делом иду к директору. Когда я захожу в его кабинет, он с заговорщицким видом встаёт из-за стола, подходит к двери и закрывает её на ключ. Потом возвращается к столу, приседает и вытаскивает из тумбы бумажный свёрток. Кладёт его на конференц-столик и развязывает бечёвку. Целый ритуал.
Из свёртка он вытаскивает джинсы и джинсовую куртку. «Ранглер», не ляп-тяп. Я кручу джинсы в руках, внимательно осматривая каждый шов, каждую строчку. Проверяю заклёпки и пуговицы. Ну, что сказать, сделано отлично. В таких джинсах точно не стыдно на танцы завалиться, на дискотеку.