Чувство реальности. Том 2
– Конечно, – кивнул батюшка. Она отправила домой Светку, которая ждала ее в церковном дворе, оставила машину на стоянке, потому что боялась садиться за руль, и на метро отправилась на кладбище, к Любушкиной могиле. Купила у кладбищенских ворот букет свежих васильков, посидела на скамеечке, потом протерла тряпкой памятник, вырвала несколько сорняков, поставила цветы в банку с водой. Стало немного легче. Хватило сил вернуться на стоянку за машиной, доехать до дома и даже уснуть, правда, с валерьянкой и пустырником.
На следующий день она принялась восстанавливать потерянную записную книжку, составила список неотложных дел и звонков, вечером вместе с Женей отправилась на важную презентацию, потом был банкет, вернулись они часа в два ночи.
Утром, открыв ящик комода, в котором лежало ее нижнее белье, она привычно сунула руку, чтобы достать чистое, и вдруг почувствовала под пальцами нечто влажное, мягкое, скользкое.
Это был вялый букет васильков. Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Все в доме еще спали, она завернула букет в какую-то газету, выкинула его, долго стояла под горячим душем, пытаясь унять дрожь.
– Мама, я забыл сказать, тебе звонила какая-то Люба, – сообщил за завтраком старший сын.
– Кто? – вскрикнула Галина Дмитриевна.
– Люба... Погоди, я записал, – он сбегал в прихожую к телефонному столику и вернулся с клочком бумаги, – вот, Гордиенко Люба. Она просила передать, что очень тебя ждет.
– Где? – выдохнула Галина Дмитриевна.
– Она сказала, ты знаешь, где.
– Какой был голос?
– Странный. Глухой, как из могилы, – ответил сын.
С тех пор Люба Гордиенко уже не покидала ее и все звала к себе. Голос слышала не только Галина Дмитриевна, но и другие. Никому не приходило в голову спросить, кто такая Люба Гордиенко. Дети и муж просто звали Галину Дмитриевну к телефону или передавали, что звонила некая Люба.
Голос звучал в телефонной трубке, отдавался эхом на лестнице, когда падала на кафель связка ключей, журчал вместе с водой, льющейся в ванную, прорывался сквозь слои обычного звукового фона и никогда не затихал. Любе было одиноко, ей хотелось поговорить.
Иногда голос звучал глухо и низко, как тот, телефонный, иногда становился высоким и чистым, похожим на голос живой Любы, двенадцатилетней девочки. Галина Дмитриевна понимала, что это называется звуковыми галлюцинациями. Человек, умерший почти сорок лет назад, не может с ней сейчас беседовать и звать к себе.
Она знала, что тяжело больна, и считала это слишком мягким наказанием для себя. Вероятно, умереть от горсти таблеток тоже было для нее слишком просто, поэтому не ничего получилось. Светка спала в соседней комнате, проснулась от дурного предчувствия, растрясла, заставила пить воду с марганцовкой.
Галина Дмитриевна не помнила, как пила таблетки, ей казалось, это была всего лишь валерьянка. Но Светка держала в руке пустой пузырек от диазепама.
Прежде у нее уже случались провалы памяти. Она стала замечать, что забывает самые простые вещи. Перед выходом из дома не могла найти ключи от машины, потом ключи от квартиры, потом вдруг исчезала сумка или шарф, именно тот, который она собиралась надеть, или один сапог, когда другой был уже на ноге. На нее ужасно действовали спешка и процесс поиска, она боялась опоздать, нервничала, металась по квартире, плакала, дрожала, от этого еще больше терялось вещей, все валилось из рук, казалось, все окружающие предметы ополчились против нее.
Когда в новом доме, на чердаке, Светка вытащила ее из петли, она просто искала книгу, второй том Ключевского. Ей надо было проверить цитату для очередного Жениного выступления. Книги лежали в ящиках, еще не распакованные, она вскрывала один ящик за другим, стала нервничать, чуть не заплакала, а тут еще погас свет. Она знала, где лежит фонарик, нашла его, достала запасную лампочку, встала табуретку, выронила фонарик, он откатился куда-то за ящики, стало темно, и вдруг совсем рядом знакомый глухой голос произнес отчетливую фразу:
– Правильно, Галя, давно пора, я все жду тебя, а ты живешь и живешь...
– Люба? – спросила она чуткую чердачную темноту.
– Ну что же ты? Не бойся, это быстро и совсем не больно, веревка крепкая, надо только правильно затянуть узел, – ответила темнота.
Галина Дмитриевна покачнулась, упала с табуретки, сильно ударилась головой обо что-то острое.
Очнувшись, она увидела над собой фонарный луч, разглядела в зыбком свете милое, испуганное лицо Светки. Встрепанная, в ночной рубашке, Светка сидела возле нее на корточках, держала фонарик и легонько хлопала по щекам.
– С ума сошла?! Что ты творишь, Галя? Хотя бы о детях подумала! Ну, скажи мне что-нибудь, не молчи, пожалуйста!
Светка дрожала, в глазах у нее стояли слезы.
– Что? Что со мной случилось? – прошептала Галина Дмитриевна.
– Ты стояла на табуретке, у тебя была веревка на шее. Хорошо, что я проснулась. Я прямо как почувствовала. Все, Галюша, так больше нельзя. Тебе надо показаться врачу...
Нянька Раиса укатила столик с посудой, вернулась со стопкой чистого белья. Пока она перестилала постель, Галина Дмитриевна сидела в кресле. После недавнего приступа ей увеличили дозу лекарств, она слабела, ее клонило в сон, и суровое скучное ворчание няньки звучало для нее как колыбельная песня.
– Мальчики курили, даже в здании школы, в туалет нельзя было войти, дым такой, что хоть топор вешай. И девочки тоже курили. И красились, как публичные девки, вы не представляете, сколько всякой косметики я выгребала из тумбочек. Вообще, они делали, что хотели, прогуливали уроки, читали после отбоя. Дошло до того, что девочка-семиклассница выпрыгнула из окна третьего этажа, ночью, в ноябре, босая, в ночной рубашке, вы можете себе представить?
* * *Толстый палец Лисовой лежал на спусковом крючке. Дуло поплясало и уперлось в Арсеньева. Палец несколько раз дернулся, но ничего не произошло.
– У меня не выходит, попробуйте сами, – произнесла она усталым голосом и протянула Сане пистолет.
Это оказалась зажигалка китайского производства. Саня успел понять это на мгновение раньше, чем начал действовать. Вот была бы потеха, если бы вышло наоборот: Светлана Анатольевна на полу, он как идиот стоит над несчастной перепуганной дамой с трофеем в руках. Потом жалоба в прокуратуру, насмешки Зюзи. Он даже слегка покраснел, прикуривая от пистолета-зажигалки.
Светлана Анатольевна между тем, кряхтя, собрала содержимое ящика, вдвинула его на место, доковыляла, прихрамывая, до кресла, уселась, помахала рукой, разгоняя дым, вытянула ногу и несколько секунд разглядывала свои пальцы.
– Боже, какая боль! Невыносимая боль, – произнесла она задумчиво.
– Надо бы сделать холодную примочку, – посоветовал Арсеньев.
– Это не поможет. Там, вероятно, перелом. Нужен рентген, но сейчас, конечно, не до этого. Ничего, я потерплю.
– Зачем же терпеть, если больно? Вдруг там действительно перелом? Может, не стоит откладывать, обратиться к врачу? Здесь поблизости наверняка есть какой-нибудь травмпункт.
– Ерунда, – она поморщилась и махнула рукой, – я очень терпеливый человек, я все могу вынести. К тому же я не доверяю врачам, – она оставила в покое свою ногу и уставилась на Саню. – Я должна сообщить вам нечто важное. Дело в том, что Галина Дмитриевна Рязанцева убийца. Она убила двоих человек.
Арсеньев только кивнул в ответ. Он уже ничему не удивлялся. Лисова помолчала, давая ему переварить услышанное, и затем добавила:
– То, что я собираюсь вам рассказать, не знает никто. Я до сих пор не уверена, стоит ли вообще начинать. Возможно, мой рассказ получится сбивчивым и невнятным, поскольку я чрезвычайно волнуюсь. В любом случае прошу меня не перебивать.
Она огляделась, увидела на полу свою шаль, встала, забыв о хромоте, прошла по комнате, подняла ее, встряхнула прямо у Арсеньева перед носом, и его обдало ароматом все тех же тяжелых духов. Он наконец вспомнил, как они называются: “Маже Нуар”.