Год Дракона

 
Вадим Давыдов
Год Дракона
 
РЕЙС «LUFTHANSA». МИНСК – ФРАНКФУРТ-МАЙН. МАРТ
Услышав призыв стюардессы пристегнуться и воздержаться от курения, Андрей закрыл крышку своей верной старенькой «Тошибы»  [1] и посмотрел в иллюминатор. Сплошной ковер из облаков под крылом – без единого разрыва – полностью закрывал землю. Корабельщиков вздохнул: ранняя весна в Германии – не самое лучшее время для путешествий. Он куда больше любил прилетать во Франкфурт ясной летней ночью, когда через толстый плексиглас открывается волшебная панорама городских огней – удивительный, невероятный, прекрасный мир, великая Европа, старушка Европа, куда так здорово приезжать и откуда так нездорово – прямо-таки вредно для здоровья – возвращаться.
Нельзя сказать, чтобы Андрей был совсем уж недоволен своей жизнью. Скорее, напротив: он много лет успешно руководил общественной организацией с не слишком понятным для непосвященных названием, смысл существования которой сводился к двум пунктам. Во-первых – возможности без суеты и лишней помпы содействовать сокращению количества и, главное, качества взаимных предрассудков, осложняющих жизнь гражданам, не принадлежащим к титульной нации или конфессии. Другой задачей этой самой «лиги в защиту евреев и велосипедистов», как частенько Корабельщиков называл про себя собственную контору, было обеспечивать возможность ему лично, Андрею Андреевичу Корабельщикову, «молодому человеку с высшим образованием без определенных занятий» как раз где-то уже под сорок, не менее четырех раз в году дней на десять покидать постылое «отечество рыночного социализма» и чувствовать себя гражданином мира.
Обстоятельства совпали весьма счастливо: Андрею удавалось вкушать радости цивилизации не за счет спекуляций гуманитарной помощью для инвалидов и детей Чернобыля. Ему крупно повезло: еще на заре создания своей Лиги он нашел – или его нашли, что не имеет ровно никакого значения, поскольку важен результат – организацию с похожим названием и целями, только со штаб-квартирой в Германии и бюджетом куда более увесистым, нежели Андрей мог себе вообразить. Его охотно взяли на финансовый буксир, и теперь он совершенно спокойно летал «Люфтганзой» и останавливался в стандартных, но уютных отелях. Как говорится, на свободу – с чистой совестью. Совесть у Андрея была и в самом деле чиста. Мало того, – он был убежден: с иным состоянием этой самой совести он не мог бы столь беззаботно наслаждаться прелестями загнивающего капитализма.
Новехонький лайнер сел на бетон мягко, словно в перину. В салоне раздались аплодисменты и одобрительный свист. Андрей улыбнулся, – его всегда удивляла та почти детская непосредственность, с которой европейцы умеют радоваться даже самым незначительным мелочам.
 
АЭРОПОРТ ФРАНКФУРТ-МАЙН. ТЕРМИНАЛ 2. МАРТ
Вещей у Андрея, кроме сумки с компьютером и парой смен белья, носков и рубашек, не было, и он, благополучно миновав паспортный контроль и зеленый коридор таможни, вышел в зал прибытия. И страшно удивился, увидев не кого-нибудь там, а саму Труди Грюнн – вот уже лет пятнадцать бессменную секретаршу германской Лиги, с табличкой, на которой значилось «Herr Korabelstschikow», призывно машущую рукой. Андрей подбежал к ней:
– Труди, дорогая! – Корабельщиков наклонился, подставляя для дружеского поцелуя гладко выбритую щеку. – Чем обязан такой честью?
– Узнаешь, – загадочно усмехнулась Гертруда. – Поехали! Это весь твой багаж?!
 
АУГСХАЙМ, ГЕРМАНИЯ. МАРТ
Первое, что увидел Андрей по прибытии, был автомобиль. Этот «Майбах» – а это был, без всякого сомнения, чешский «Майбах», хотя и без эмблемы, уже ставшей легендой, – явно не принадлежал к серийным образцам. Двухдверное купе. На крыше – огромный, на всю ширину крыши, «шеврон» темного плексигласа, под которым легко угадывались проблесковые маячки. Двадцатидвухдюймовые колеса, закрытые глухими, без единого отверстия, сверкающими дисками, дополняли картину. Сквозь зеркальный фотохром остекления невозможно было разглядеть никаких деталей в салоне. Андрей перевел взгляд на номер машины и приподнял брови: собственно, номера не было и в помине. Даже место для него, похоже, не было конструктивно предусмотрено. Андрей обошел автомобиль и убедился: вместо выштамповки под номер сзади – сплошная светоотражающая панель.
– Нравится? – Труди заговорщически подмигнула и довольно улыбнулась. – Он сегодня с семи утра тут. Брудермайер прилетел вслед за ним чуть ли не в трусах и сразу отправил меня за тобой во Франкфурт. Уж не знаю, насколько это правда, но мне шепнули, что Майзель приехал повидаться с тобой...
– Кто?
– Как кто?! Да Майзель!
– Майзель?! Со мной!? Так это... – Андрей даже слегка отпрянул. – Перестань. При чем тут я?!
Они вошли внутрь. В здании царила одновременно приподнятая и взвинченная обстановка, характерная для посещений Лиги денежными мешками. По сновавшим туда-сюда с ужасно деловым видом господам и дамам из попечительского совета, озабоченно кивавшим Андрею и тотчас же устремлявшимся прочь, было ясно – размеры денежного мешка, свалившегося на этот раз к ногам Президента Лиги, преподобного доктора Юлиуса Брудермайера, превосходят все мыслимые и немыслимые границы.
 
МИНСК, БЕЛАРУСЬ
Все началось месяцев шесть назад, когда Андрей впервые услышал о «Golem Foundation» в Минске и о его основателе – миллиардере Даниэле Майзеле. Собственно, о Майзеле он слышал и раньше. Хотя финансовые магнаты, не в пример шоуменам, редко становятся объектом пристального внимания прессы, за исключением форбсовских  [2] рейтингов, Майзель принадлежал к исключениям. Гул о нем постоянно присутствовал в медиа-контенте  [3] , как некий тревожный, будоражащий фон. То его охрана – не охрана даже, а целая карманная спецслужба, с отрядом коммандос, созданного чуть ли не по рецептам хайнлайновской «звездной пехоты», не исключая соответствующую атрибутику – устроила перестрелку в Женеве при попытке швейцарской прокуратуры «пригласить» этого самого Майзеля на допрос, причем такую, что... То вдруг покатились невнятные слухи о незаконных поглощениях целого списка ведущих мировых операторов мобильной связи. Потом – посыпались обвинения в убийствах, вымогательстве и биржевых махинациях. То сообщали о взрывном росте телекоммуникационного рынка и намекали, что без Майзеля и тут не обошлось. То извергались, словно из рога изобилия, многостраничные размышления разномастных аналитиков на тему монархических переворотов в Восточной и Центральной Европе, о стремительном экономическом рывке Чешского королевства, в считанные годы опередившего страны «семерки» по качеству жизни, о вхождении Чехии в клуб ядерных держав, о смене состава Совета Безопасности ООН, куда вошли Чехия, Япония, Бразилия, Индия и каким-то совершенно невероятным образом Намбола, императора которой считали марионеткой, полностью контролируемой Прагой. То появлялись отрывочные и маловразумительные комментарии об источниках богатства Майзеля и деятельности возглавляемого им транснационального холдинга со странным названием «Golem Interworld». Захлёбываясь, – кто от зависти, а кто и от восторга, – живописали беспримерную по мощи и красоте, молниеносную и успешную войсковую операцию по выручке чешских инженеров-связистов, захваченных в заложники в Алжире, после которой правительство вдруг подозрительно легко и быстро покончило с гражданской войной, унесшей жизни полумиллиона человек... Вопили о налете Королевских ВВС на ядерный реактор под Тегераном, – в тридцать секунд разнесли все в пыль, а потом сбросили какие-то абсорбенты, так что последующая инспекция МАГАТЭ, срочно допущенная в страну обделавшимися с перепугу аятоллами, не нашла никаких следов атомной заразы. То взрывались – впрочем, тут же и замолкали, словно по команде, – рассуждения о росте католического влияния в мире, особенно в Азии и Африке. Словом, трудно было пройти мимо информации о человеке, наделавшем столько шума. Правда, толком-то о нем как раз ничего известно не было. И ни разу Корабельщикову не попалось на глаза ни одного фото Майзеля, даже самого плохонького.