Год Дракона
Когда подъезжали к границе, он куда-то позвонил и что-то сказал по-чешски. Андрей и по беларуски-то умел не так чтобы уж очень, а чешский вообще плохо понимал, гораздо хуже, чем польский. Что-то там, кажется, про границу и было сказано. И пролетели они через эту границу так, что Андрей только зубами клацнул:
– А документы?!
– Какие еще документы?! Я же Дракон.
– Вот псих! А дороги тут у вас получше, – прямо от самого автоматического пункта сбора дорожного налога начиналась роскошная и гладкая, как стекло, шестиполосная автомагистраль, по которой Майзель понесся совсем уже сломя голову.
– У нас тут все получше. А дороги мы строим со скоростью пятьсот метров в час.
– Это как?!
– А так. Технологии, дружище. Умеют мно-о-ого гитик.
– Ага. Понял, не дурак. Дурак бы не понял.
– Не обижайся. Я же не инженер, чтобы разбираться в нюансах. Мое дело – поставить задачу, подобрать команду и проследить за правильным и своевременным выполнением. Я – начальник, друг мой. Понял?
– Так я и говорю же – не дурак.
ПРАГА. МАРТ
Только теперь Андрею стал понятен масштаб разворачивающегося перед ним урбанистического пейзажа. Город казался бескрайним, – невероятное количество новых сверкающих автомобилей, гигантские змеиные кольца многоуровневых транспортных развязок, залитые ярчайшим янтарным светом перегоны туннелей и скорость, с которой неслись они сквозь все это великолепие, поразили его. Он покосился на Майзеля с некоторым даже ужасом: этот человек... друг его детства и юности... Это было просто невероятно.
– Что, похорошел городишко? – Майзель подмигнул Андрею. – Господи всемогущий, как я люблю этот город! Мы его вылизали, вычистили, вытряхнули из него всякую шваль, заново покрасили и вымостили – игрушечка просто! И люди! Это тебе не Нью-Йорк какой-нибудь. Все кабачки и пивнушки на месте, все домики, улочки! Едем ко мне. В Новы Град. Сейчас увидишь.
Они вынырнули из очередного многополосного туннеля, и Андрей, не сдержавшись, ахнул: невероятной красоты конструкции из стекла и металла, обступившие их со всех сторон, удивительно разные и при этом неуловимо похожие, украшенные рекламой и вывесками с названиями мировых компаний на всех мыслимых языках, сверкающие в свете неоновых сполохов и отражающие ослепительно черное, усыпанное звездами небо в зеркальных пространствах огромных окон. Это было действительно не хуже Нью-Йорка или Токио.
– Об-балдеть, Дан! Когда ж ты это успел нагородить?!
– Я старательный.
– А говорят, у вас тут диктатура.
– Совершенно правильно говорят. Диктатура закона, порядка и всеобщего благоденствия. Не похоже на диктатуру, а?
– Нет. В Минске похоже. А здесь...
– У нас просто очень мало осталось от традиционной представительной демократии европейского толка. Больше на Америку похоже. Или Швейцарию.
– А король?!
– А что – король? Король – национальный символ. Главнокомандующий. Верховный арбитр. Король следит, чтобы демократия не мешала людям жить. Когда мы начинали, нельзя было играть в демократию. Это означало бы хаос и отсутствие движения. В такой ситуации только сильная власть может навести порядок. Но только такая сильная власть, которая верит в то, что делает. И мы навели порядок. А чего нам это стоило, и как мы извозились при этом и в чем... Ну, наши проблемы. Мы знали, чего ради.
– А земля чья?
– Моя и его. Десять процентов моих, его – девяносто. Тут раньше была такая, знаешь, лысая горка. Ничего не было. А теперь – Манхэттен твою налево.
– Ух ты... На хлеб с маслом хватает?
– Не жалуемся.
– Сколько ж тут народу сидит?
– Семь миллионов с хвостиком компаний и фирм. Не физически, конечно, физически – не больше четверти, остальные – представительства и готовые компании оффшорного типа. Два миллиарда чистых денег в год.
– Ах ты ж Боже мой...
– Это только нам с величеством в карман. А налоги все в бюджет идут. Около сорока миллиардов. Плюс зарубежные активы и поступления. Жить можно, Андрюшка. И работать, как положено! А вот там, чуть подальше, штаб-квартиры Монархической Ассамблеи, Пражского Альянса и новый аэропорт. Так вот и живем. А Злата Прага как стояла, так и стоит нетронутая, крышами краснеет и шпилями блестит. Дюхон, это мой город! Ты понимаешь или нет?!
– Честно? Ни хрена не понимаю. Как тебе это удалось?!
– Ах, дружище, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Мы начали с самого начала. С кадровой политики. И амнистии.
– Какой амнистии?
– Ну, давай я тебе изложу идею. Так сказать, пунктиром. На самом деле все было, конечно же, гораздо сложнее и драматичнее, но идея была проста, как мычание. Так вот. Мы объявили широчайшую амнистию доходов для сотрудников правоохранных структур, таможенных органов, вообще всего чиновного люда. В некоторых ведомствах мы увеличили зарплату в десять раз. Мы просто сказали: ребята, мы знаем, вы берете в лапу. Мы ничего не станем у вас отбирать. Мы даем вам целый год на раздумья, как жить дальше. За это время вы должны прийти в отделы внутренних расследований, созданные в каждом ведомстве, и дать подписку о том, что вы начинаете работать честно. После этого вы представляете подробнейшую декларацию об имуществе и банковских счетах, – все это, повторяю, остается в вашем распоряжении – и выкладываете все, что связано с вашими услугами разнообразным преступным сообществам. Тот, кто сделает так, сохранит свой пост, имущество, репутацию в обществе. Параллельно мы собираем досье на всех, и тот, кто не решится прийти добровольно, – ну, ребята, пеняйте на себя, я же предупреждал.
– И результат?!
– Ты сам видишь. Нам пришлось уволить чуть больше тысячи человек. Ну, уволить... Это эвфемизм, конечно.
– То есть?
– То есть.
– Нет, – Андрей развернулся на сиденье. – Я слышал, но... Нет.
– Да, друг мой, – Майзель громко вздохнул и оскалился, – страшно. – Увы. Только так можно доказать серьезность своих намерений. Но остальные – в порядке. Некоторые работают и поныне. Мало того. Мы перекрыли весь кислород всяким мафиям, просто в один день. Мы сказали нашим полицейским: ты получаешь вторую зарплату в банде? Это не проблема. Мы заплатим тебе десять зарплат. А банда больше не может тебя шантажировать, потому что мы знаем о тебе все то, что знают они, и ты им больше ничего не должен. И мы не шлепнем тебя, как белку, если ты дашь нам присягу на верность. Бандиты продолжают давить на тебя и угрожать? Назначь им встречу и пригласи нас. Мы просверлим по паре дырок в двух десятках голов, остальные просто побегут отсюда, как мореные тараканы. Так и произошло, кстати.
– Почему во всех остальных странах так не поступают, если это действительно настолько эффективно?
– Ни у кого нет столько денег. Столько свободных денег, как было у нас, в самом начале. Это раз. Невозможно в развитой стране увеличить целой категории работников зарплату в десяток раз. Любой бюджет просто рухнет. А здесь это было возможно – при средней зарплате меньше полсотни долларов в тот момент и при массированных инвестиционных вливаниях.
– Ну... Так просто?
– Так просто. Надо только выкинуть на помойку прекраснодушные бредни о правовом государстве. Ибо у подонков есть только одно право – на кубометр под землей. Это мое собственное гениальное открытие в области права. Я намереваюсь когда-нибудь получить за него Нобелевку. Обязательно. Вот как хотите.
– И что – этого оказалось достаточно, чтобы покончить с оргпреступностью?
– В общем, да. Конечно, фактор личного участия тому немало тоже способствовал.
– Что? Ты?! Перестань!
– Ты плохо знаешь меня, дружище. Я не просто делал это – я делал это с большим удовольствием. Я хорошо подготовился. Еще в Лондоне. Я выходил из своего черного, как смерть, «стосорокета» с мигалками в первом экспериментальном образце экзоскафандра, в кевларовом плаще и с двумя армейскими «Глоками» тридцать восьмого калибра с глушителями и магазинами на сорок патронов. И мочил эту мразь, не отходя от кассы. Так, что они побежали. Потому что круче них никого не было здесь раньше. Они думали, что так будет теперь всегда. Что они положили эту страну себе в карман. Сначала задавили танками в шестьдесят восьмом, а теперь замордовали своим накатом, наглой силой отморозков с волынами, легкими на выстрел, с дурными нефтегазовыми бабками. А вот и вряд ли. Не вышло.