Год Дракона

Чехия – крупная ядерно-космическая держава. Космодром «Скайбэй» находится в Намболе, в непосредственной близости от экватора. Располагает мощной группировкой военных спутников, а так же спутников наблюдения и связи на различных геостационарных орбитах (259 шт., 2000 г.). Крупнейш. в Европе вооруж. силы, ок. 200 000 чел. (из них Белый Корпус, по обр. фр. Иностр. легиона, ок. 40 000 чел.), в основном возд.-десантные подразделения и Экспедиционный корпус, ВВС. Оснащена по последнему слову военной науки и техники. Нац. гвардия 100 000 чел. Постоянно принимает участие в региональных конфликтах (о. Тимор, Чад, Непал), во время первой Балканской (Боснийской) войны активно способствовала падению режима Милошевича и установлению Югославской монархии (1993). Во время второй Балканской (Косовской) войны 1996 г. вместе с югославской армией оккупировала Албанию, из которой вывела вооруженные силы после «умиротворения» албанцев и создания марионеточного правительства, полностью подконтрольного Белграду. Способствовала созданию и укреплению Империи Намбола на территории б. Намибии, Анголы, части Камеруна и Конго. Имеет военные базы в странах Пражского Альянса».
– Ни фига себе заявочки! Ты знал про это?!
– Ну... В очень общих чертах. Пока в посольстве вот не побывал, – как-то и не интересовался особенно. Это просто в голове не укладывается. Я слышал только, что они с Израилем очень сильно против арабов дружат и Мельницкий Ребе туда переехал со всем своим хозяйством.
– А ты говоришь – тридцать тысяч. Пыль на сапогах, и то дороже стоит.
– Нет, это же надо, – Андрей с сердцем захлопнул крышку компьютера, вскочил и заходил по комнате. – Каких-то полтора десятилетия!
– Ну да. Каких-то. Жизнь целая, Андрюшенька. Наша жизнь!
– Так и я же об этом, Танечка! – почти закричал Корабельщиков. – Ты посмотри, что у них! А тут...
– Андрей, успокойся. Мы совсем неплохо живем.
– Мы-то – неплохо. А все остальные?!
– Всех не перебреешь. Это во-первых. Каждый своим делом занят. И у каждого своя судьба. Нам их ситуацию даже не примерить, не то что...
– Я знаю. Так хочется!
– Давай попросим политубежища, – усмехнулась Татьяна. – После конференции.
– Не самая плохая мысль, кстати. Кое-кто из «сумленных беларусов» там не первый год пасется. Как бы это выбраться туда, чтоб взглянуть одним глазком?
– Поработаем на Юлиуса – попроси, чтобы премировал тебя турпоездкой.
– Я – да. А ты?
– У меня хватает забот. Расскажешь, а я послушаю. Все, Андрюша. Мне еще кучу контрольных проверить надо!
Потом была конференция, высокие гости, комплименты Юлиуса и его плохо скрываемая радость – расходовать собственный бюджет на Андреево мероприятие не пришлось. Поздравительная телеграмма за подписью самого Майзеля подоспела прямёхонько к открытию. И это само по себе выглядело не менее странно, чем все предварявшие эту телеграмму события, вместе взятые, – еще и потому, что зачитывал ее чешский посол собственной персоной, прибывший в смокинге и со свитой, полагающейся при официальном визите к главе государства. Корабельщикова сложно было удивить протокольной помпезностью – он сподобился получить аудиенцию у понтифика в компании с Юлиусом и еще несколькими членами Лиги около года назад, а на приемах, устраивавшихся главами государств по случаю проводимых Лигой мероприятий, бывал и вовсе несметное количество раз. Однако в этот день все было иначе: не преподобный Юлиус и не главный жертвователь Лиги, сэр Мозес Гирстайн, поглощали внимание присутствующих очно и заочно, а сам Андрей... Это было чрезвычайно приятно, хотя хлопотно и несколько утомительно. Единственное объяснение, которое приходило Андрею в голову в связи со столь пристальным вниманием самого Майзеля к его скромной персоне, – тот факт, что владелец «Golem Interworld» выделил на забавы участников конференции без малого тридцать тысяч.
 
АУГСХАЙМ. МАРТ
Корабельщиков сидел в огромной приемной перед кабинетом Брудермайера, которая по совместительству выполняла роль зала для совещаний, если Попечительский совет Лиги собирался в расширенном составе, и просматривал газеты. Наконец, дверь открылась, и на пороге появились окруженные сотрудниками Лиги преподобный Юлиус и Даниэль Майзель собственной персоной. Увидев Андрея, поднявшегося навстречу вошедшим, Майзель легонько отстранил что-то втолковывавшего ему Брудермайера, раздвинул плечом свиту и шагнул к Корабельщикову. В следующую секунду Андрей едва устоял на ногах, потому что Майзель сказал на чистейшем русском языке:
– Дюхон, черт тебя подери, если б ты знал, как я рад видеть твою опупевшую рожицу! – Майзель взял его ладонь в обе руки и стиснул так, что Корабельщиков чуть не вскрикнул. – Я просто годы провел в мечтах увидеть у тебя именно такую вот морду лица, – он заговорщически подмигнул Андрею. – Мы с тобой попозже оттянемся на предмет воспоминаний, а сейчас сделай вид, что все чик-чак, добро?
Андрей знал, что это невозможно. Человек, которого он видел перед собой, абсолютно не был ему знаком. Корабельщиков мог поклясться: он никогда не видел господина Майзеля и первый раз в жизни слышит его голос. Но интонации, эти переходы на высокие тона в конце каждой фразы, эти словечки, особенно – «Дюхон»! «Чик-чак», «морда лица»... Только один человек мог сказать такое и так – Данька Бернштейн, его одноклассник, а потом и однокурсник по Институту радиоэлектроники, уехавший в Штаты много лет назад и вскоре пропавший там безо всякого следа.
Но человек, стоящий перед ним, ни в коем случае не был его пропавшим приятелем. Майзель был много выше – даже выше Андрея, явно далеко за метр девяносто, шире в плечах и тоньше в талии. И одет он был во что-то непонятное – высокие полуботинки, узкие брюки, не то пиджак, не то плащ поверх спортивной рубашки, плотно обтягивающей мускулатуру на зависть кому угодно, и все это по цвету и по виду напоминало оружейный металл. А при каждом движении шло как будто волнами, словно и в самом деле было жидким металлом. Или чешуей. Что за чертовщина, подумал Корабельщиков, а глаза-то! Ни черты лица, ни телосложение, ни манера двигаться – ничто в этом человеке даже отдаленно не напоминало Даньку Бернштейна. Он был не больше похож на Даньку, чем Андрей – на Будду.
Андрей понял: решить возникшую проблему без посторонней помощи ему – во всяком случае, немедленно – не удастся. И он сделал лучшее, что мог – заговорщически подмигнул Майзелю в ответ.
Дальше уже стало полегче. Их представили друг другу, Андрея назвали надеждой и опорой межконфессионального диалога в Беларуси, что, естественно, было весьма смелой гиперболой. Майзель отреагировал благожелательной улыбкой, полной скрытого обаяния буржуазии. Фандрайзинг  [5] проходил без сучка, без задоринки, и закончился даже лучше, чем ожидал преподобный Юлиус, – не дослушав окончания длинного списка свершений и побед Лиги, Майзель похлопал Брудермайера по плечу и улыбнулся:
– Я распорядился перевести на ваш счет двести тысяч евро. В связи с этим надеюсь, дорогой доктор, что в ближайший год Лига не будет испытывать серьезных материальных затруднений. А дальше – бой покажет. В порядке?
Брудермайер улыбнулся, элегантно и с достоинством кивнул:
– Полагаю, мой дорогой господин Майзель, вы не разочаруетесь в нашей деятельности и у нас действительно будет повод встретиться. А сейчас позвольте мне похитить моего друга Андрея на несколько минут?
– Обязательно, – просиял Майзель, – только не умыкайте его надолго, он мне еще понадобится, и скоро. Порекомендуйте мне какую-нибудь забегаловку, где можно перехватить кошерного  [6] , а то я от самой Праги нигде не останавливался.
– Нет-нет, господин Майзель. Об этом и речи быть не может. Стол в вашу честь уже накрыт. Прошу!
Когда Майзеля увели кормить, поить и всячески ублажать, преподобный Юлиус пропустил Андрея впереди себя в кабинет, закрыл дверь и внимательно посмотрел на Корабельщикова: