Пронск

– Встретимся…
Я, счастливо улыбаясь, скрытый от взглядов посторонних Ростиславой, лишь энергично кивнул, после чего помог княжне забраться в седло, не больно, но чувствительно сжав тонкую стопу в красном сапожке, чем заслужил еще одну короткую, быструю улыбку. А Михаил уже тронул коня пятками, одновременно с тем властно приказав:
– Приводи своего человека к детинцу, тысяцкий голова, как можно скорее. Вас пропустят.
Однако прежде чем всадники покинули бы небольшую площадь у храма, я взволнованно воскликнул:
– Княже, а что со стрелометами?
Удельный государь Пронска удивленно и медленно повторил:
– Стрелометами?
– Да, княже. Я говорил вам о стрелометах, когда еще был здесь в прошлый раз, и предлагал свои идеи для обороны детинца!
Неожиданно в разговор вмешался терпевший до того (и очевидно с трудом!) Мирослав:
– Многие же твои задумки нам пригодились, порубежник! И ров с валом за триста шагов от стены, коий теперь защищает поганых, и волчьи ямы, засыпанные ими в первый же день! Напасть на лагерь татар не иначе ведь ты предложил?!
Под вопросительным взглядом Ростиславы и настороженным Михаила я поднял глаза на воеводу и твердо ответил:
– Я. Я предложил. Скажешь, плоха эта задумка, безумна? Но ведь сокрушили же мы ту-мен, что до того стоял под стенами Пронска! Убили темника, перебили монголов, сожгли пороки… Да коли бы не пришла новая тьма от Ижеславца, поганые уже отступили бы от града! И хоть по-своему я виновен в смерти Всеволода Михайловича да павших ныне воинов, но я всю сечу прошел в первом ряду своей сотни! И рисковал не менее прочих! И жизнь пронских ратников отнял не я, а сабли и стрелы поганых!
После короткой односекундной паузы я вопросил жестко, с едкими интонациями в голосе:
– А теперь ответь мне, воевода: не будь этой вылазки, удержали бы вы град с полуторами тысячами ратников, когда нехристи разбили бы стены?! И когда бы пришел тумен от Ижеславца – а он все одно явился бы под стены детинца! – тогда бы удалось остановить вам ворога, пусть даже с нашей помощью?!
Мирослав промолчал – что ответить, ему уже не нашлось. Промолчали и дети Всеволода, хотя молчание это было горьким, тягостным, видать, тут же вспомнили об отце… Выждав немного, я вновь заговорил, твердо и уверенно, обращаясь уже к князю и боясь при этом даже посмотреть в сторону Ростиславы. Вдруг действительно решит, что я стал первоисточником их семейного горя? Женщины, они такие, рационализм часто уступает эмоциям…
– Ныне поганым пришлось собирать пороки из пожженных останков. Их всего два, и это не мощные манжаники, способные проломить стены тяжелыми глыбами, а небольшие камнеметы. Все, на что они способны, это разбить ворота, уже заложенные камнем, или проломить бреши в обламах так, чтобы к ним можно было приставить лестницы. Правда, есть опасность, что вороги обстреляют град зажигательными снарядами, но стены они не перелетят. А коли и пожгут та-расы, так все равно останется насыпь, кою можно будет оборонять! Да и тын – его я, кстати, также ведь предложил возвести! – никуда не денется… Нам нужно продержаться всего дней шесть, покуда не придет помощь, отбить несколько штурмов на единственном участке стены, сил должно хватить. А потом татарам станет нечего есть… Но все одно будет легче, если мы сумеем перебить или хотя бы напугать обслугу пороков из стрелометов да повредить камнеметы. Так что, получилось у вас их построить?
Михаил огорченно и даже чуть виновато махнул головой:
– Нет. Нет у нас мастеров, что подобные пороки строят во Владимире.
Огорченно цокнув языком, что прозвучало словно «так и думал!», я подытожил «переговоры»:
– Скоро я приведу своего человека. Сопровождение ему не нужно, одному будет легче скрыться от степняцкой сторожи, чем нескольким воям. А коли татары заметят, все одно не отбиться, хоть одному, хоть десятку… Вас я попрошу собрать пару лучших кузнецов да четверых умельцев, работающих по дереву. Попробуем за ночь все же построить стреломет.
Мирослав первым тронул коня, молча направляя его в сторону детинца, а вот князь довольно бодро произнес с обнадеживающей признательностью в голосе:
 
– Приводи своего человека, тысяцкий. И мастеров мы для тебя найдем!
…Последней меня покинула Ростислава, одарив таким пронзительным взглядом, переполненным и тоской, и нежностью, и болью, и надеждой, что я едва сдержался, чтобы не крикнуть ей вслед! Но вместо того лишь тихо произнес:
– Встретимся… Сегодня встретимся…
  
Глава 13
 
Воевода Ратибор стоял впереди ратников, схоронившихся до поры в лесу, и внимательно наблюдал за тем, как татары буквально вырубают из ледового плена туши забитого скота, сильно обгрызенного волками. Последних здесь, кстати, тоже много, валяются они и на льду, и по берегам – все до единого нашпигованные стрелами, словно подушки для иголок…
Ратибор собирался напасть и теперь лишь ждал удобного момента, когда у завала соберется как можно больше растянувшихся по льду реки телег… Он привел с собой полторы тысячи ратников из числа ополченцев, уже получивших какой-никакой боевой опыт да разжившихся трофейными бронями, и еще сотню дружинников. Поганых было не больше, и все они сейчас занимались добычей пропитания, совершенно точно уверенные в том, что находятся в безопасности…
Когда тумен отступил от стен Ижеславца да двинулся по льду реки в направлении Пронска, воевода все никак не мог поверить в случившееся, в собственную удачу. Разве подобное возможно? Он ожидал продолжения кровавого штурма – огонь ведь уже потух, и ничто не мешало поганым атаковать – до падения детинца в конечном итоге. Правда, по его подсчетам, тысяч шесть агарян они бы точно успели навеки упокоить в русской земле! И тут вдруг резкое отступление…
Или же хитрый обманный маневр с целью выманить русичей за стены? Последнее было вполне в духе степняков, очень часто использующих ложные отступления и прочие обманки в битвах. Правда, вороги прямо на глазах русичей перебили уцелевших лошадей и жадно сожрали их! А большую часть конских табунов и отары овец до того угнали оставшиеся за стенами дружинники Захара Глебовича, племянника воеводы по сестре… Ратибор с детства возился с парнем, потерявшим отца, научил его ездить верхом, владеть мечом, копьем и луком, принял тогда еще в сотню простым ратником… И отношение его к племяннику было едва ли не отцовским – ему-то Господь сыновей не послал, только девок. Ныне же Захар вернул дяде долг едва ли не сыновьей любви, сумев помочь осажденным всем, чем смог, и ведь крепко же помог!
А потому «обманный маневр» был не совсем понятен для воеводы: как ворог без лошадей сумеет преодолеть довольно-таки значительное расстояние до стен от реки? Впрочем, татары могли поступить и иначе: отойти от града на пять-шесть верст, втянуться в лес, а после дождаться появления ополченцев на реке и тогда уже ударить с двух сторон!
Это было ожидаемо и вполне осуществимо, а потому воевода отправил вслед отступающим дозоры, и не по реке, а на лыжах, вдоль нее. Для пущей верности воев провели подземным ходом, чтобы выхода их не заметили наверняка следящие за крепостью сторожи поганых.
Хоть сколько-то ведь должно было остаться у степняков лошадей? Хотя бы для гонцов?!
Весь день вои собирали трофеи, правили клинки и подгоняли под себя монгольские брони, выносили за стены трупы нехристей, предавали земле своих павших… А воевода ждал, когда вернутся его дозоры, и дождался, когда на землю уже легла ночная тьма.
Сообщения дозорных были обнадеживающими: тумен ушел далеко вперед, не пытаясь остановиться и устроить засаду. Впрочем, разъезды половцев на льду реки они действительно заметили… Что же, Ратибор и так не собирался вести рать прямо по Проне!
Как и не собирался он оставаться в стороне.
Среди его ратников были ополченцы окрестных земель, в том числе и Пронска. У кого-то родные спрятались в спешно подготовленных зимовьях, у кого-то ушли в стольный град удельного княжества. Но при этом все до единого вои понимали: врага нужно остановить. Ведь не будет им житья, покуда поганые топчут родную землю! А потому никто не желал оставаться в Ижеславце, да и не смогли бы с учетом ограниченности съестных припасов. А потому Ратибор даже на мгновение не задумывался, как ему поступить – вести рать на помощь Пронску или же остаться в удержанной крепости.