Вавилонская блудница

Я вздрогнул. У Гаптена, кажется, подкосились ноги. Он медленно осел на стул. Видимо, не ожидал, что все случится так скоро. Данила побледнел и встал. За ним поднялся и Андрей. Я увидел, что они сосредоточенно смотрят друг на друга.
– Ты ничего не хочешь нам сказать? – тихо спросил у него Андрей. – Скажи…
Последнее время Данила практически ни с кем не разговаривает. Здоровается, прощается, говорит «да» и «нет», но в остальном – словно бойкот. Я даже думал, что у него снова начались видения. Так бывало – он сильно менялся, когда начинал чувствовать носителя Скрижали. А вдруг, он чувствует и потенциальных Всадников Тьмы?.. Но нет, это невозможно. Пока Тьма не воплотилась в конкретном человеке, Всадником может стать, в принципе, кто угодно. Достаточно просто оказаться в эпицентре сгущения.
– Что сказать? – Данила убрал руки в карманы штанов.
– Я не знаю, Данила, – честно сказал Андрей. – Тебе, наверное, лучше нас это известно…
– Просто она в опасности, – у Данилы дернулась верхняя губа. – Вот и все.
Я вдруг почувствовал, что Данила не верит себе. Что он говорит это только чтобы мы от него отстали. Боже мой, что же с ним случилось?!
– Я тоже так думаю, – спокойно и честно сказал Андрей. – Она в опасности. Давай вместе подумаем, что мы можем сделать.
– Нет! – отрезал Данила. – Вы ничего не сможете сделать.
Я вздрогнул:
– Данила…
– Повторяю, – Данила говорил жестко и громко, но, если вслушиваться, можно было заметить, что у него дрожит голос. – Вы ничего не сможете сделать. Мне надо ехать.
– Куда? – не понял я.
– Мне надо ехать в Нью-Йорк! – в глазах Данилы мелькнула сумасшедшинка.
– Исключено, – Гаптен смотрит в стол и говорит об этом как о деле уже решенном. – Это просто невозможно. Опасно. Очень опасно. Абсолютно исключено.
– А мне плевать! Слышите – мне плевать! – закричал. Данила. – Достали!
Смерчем он проносится по комнате и вылетает в коридор. Звук грохнувшей двери ударяет нам по ушам.
Если сказать, что мы находимся в состоянии шока, это значит ничего не сказать. Я почти в панике. У меня ком в горле. Гаптен, видимо, сам того не замечая, судорожно барабанит пальцами по столу.
Я поднимаю глаза и с мольбой смотрю на Андрея. Мне кажется, что только он может повлиять на Данилу. Нельзя, чтобы мы остались один на один с Тьмой в момент ее воплощения! Мы не можем без Избранника. Это невозможно.
Я поднимаю глаза. Я знаю, что в них мольба, ужас. Я смотрю на Андрея. У него спокойное и ровное лицо. А в глазах слезы.
– Ничего нельзя сделать, – тихо говорит он. – Ничего.
Я начинаю задыхаться.
 
Часть вторая
– Светлые не захотели встречаться с Данилой, – тихо сказал Гаптен. – Боятся, что он окажется на стороне Тьмы…
– Не может быть! – прошептал я, – Они действительно так думают?!
– Они уверены, что воплощение Тьмы будет происходить через Нину, – Гаптен замялся, нас пугала сама мысль о том, что это предположение станет явью. – Ну, в общем. Тьма попытается это сделать через Нину. На что указывает множество косвенных признаков и пророчество о вавилонской блуднице…
До сих пор Светлые не придавали пророчествам Темных никакого значения. Но все изменилось, когда пророчество Темных о Копье Власти чуть ни сбылось.
– Нина обладает фантастическими способностями и может повлиять на Данилу, – продолжил Гаптен. – И в худшем может оказаться, что Данила…
– Перейдет на сторону Тьмы?.. – это все еще не укладывалось у меня в голове.
– «И дан ему был большой меч, чтобы взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга», – Гаптен близко к тексту процитировал строфу Апокалипсиса о Второй Печати.
– А что за пророчество? – Андрей поднял голову и посмотрел на Гаптена.
До этого он сидел, уткнувшись лицом в ладони, и молчал.
– Текст пророчества о вавилонской блуднице путаный и невнятный. – Увидев, что Андрей приходит в себя и готов участвовать в разговоре, Гаптен заметно оживился. – сложно сказать что-то определенное. Кое-кто из Светлых думает, что это пророчество не о воцарении, а о гибели вавилонской блудницы. Что, мол, в нем говорится, как остановить всадника Апокалипсиса со Второй Печатью. Поэтому-то они и взялись за Данилу. В смысле – Темные взялись… Чтобы он защитил вавилонскую блудницу.
Меня пробрала дрожь. Все сжалось внутри. И хотелось орать. Я был на грани истерики.
Андрей вдруг встал и подошел ко мне. Я сидел на стуле, словно парализованный. Он опустился на корточки, обнял меня за плечи и тихо сказал:
– Анхель, все нормально. Слышишь меня, пока все нормально. Нормально, ладно? Это только предположения, и все. Пока так, но мы можем ошибаться. И можем… Как выйдет – неизвестно. Не торопи события. Будущее – оно и есть будущее, ты же знаешь. И возможно все еще сто раз изменится. Не переживай. Ты просто очень эмоциональный. Не переживай, ладно?
От его голоса – спокойного, участливого – на душе сразу стало как-то светлее и легче. Простые слова. Честные. Я смотрел на Андрея и спрашивал себя: «Как он догадался? Как узнал, что со мной что-то не так? Что я вот-вот или заору, или просто сойду с ума?!» Он сидел чуть в стороне и не мог видеть моего лица. Но он понял, почувствовал. Догадался и помог. Протянул руку и вытащил из пропасти.
– Да, – прошептал я. – Все нормально. Я спокоен. Надо собраться… Но что с ним, Андрей? Как он может? Я боюсь его. Я не понимаю…
– Он, Анхель, просто влюбился, – печально улыбнулся Андрей. – И все.
– Но она… Она же лживая. Ненастоящая… Как?!.
– Любовь – это такая штука… – Андрей встал, прошелся по комнате и, сделав небольшой круг, вернулся на свое место. – Она же – чувство, она против рассудка. Влюбленный живет святой надеждой сделать любимого человека счастливым. Он искренне верит: если любимый человек увидит глубину его чувства, поймет, как сильно тот его любит, то уже никогда не будет чувствовать себя несчастным! Никогда!
Влюбленный считает свою любовь великим, даже спасительным даром. Магическим, волшебным лекарством. От такого дара, считает он, просто нельзя отказаться! И чем несчастнее любимый, тем, часто, сильнее его любят. И чем активнее он отказывается от любви, тем, часто, настоятельнее ему ее предлагают.
Любовь – это желание большого подарка. Точнее – большое желание осчастливить любимого человека своим подарком, собой, своим чувством.
– Ты хочешь сказать, что Данила ей навязывается? – не понял я.
– Нет, не навязывается, – Андрей отрицательно замотал головой. – Ни один любящий человек не навязывается любимому. Нет! Тут другое. Тут надежда, тут мечта. Любящий уверен, что его любовь сотворит чудо, спасет любимого человека, преобразит его, сделает лучше, красивее, богаче, счастливее.
Вспомните «Спящую Красавицу» – поцелуй влюбленного принца снимает страшное проклятье, довлеющее над принцессой. Тот же сюжет и у Пушкина – в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях», в «Белоснежке». Во всех этих сказках влюбленный мужчина оживляет «холодную красавицу», которая символически изображается мертвой или спящей. Своей любовью он пробуждает ее к жизни, делает счастливой! Понимаете?..
А еще есть «Аленький цветочек». Там уже любовь девушки спасает принца от заклятия старой ведьмы. В «Снежной Королеве» – Герда излечивает Кая. В «Щелкунчике» Гофмана такая же история. Здесь мужчины чаще всего изображаются уродливыми – Чудовище в «Аленьком цветке». Щелкунчик. Уродство – это тоже символ.
Оно символизирует грубость, черствость, жестокость. Кроткое женское сердце преображает «урода», делает его добрым, чутким, нежным, ласковым.
Короче говоря, это архетипический сюжет. То есть он повторяется из сказки в сказку, из мифа в миф. Он о чем-то очень важном, о чем-то сокровенном. Любовь не хочет навязаться, нет. Она рассчитывает перековать любимого, воспитать его. Ради лучшей жизни, конечно. Но как раз в этом и состоит ее главный парадокс…