Осьмушка

–Да.– отвечает Чия.– И вы будьте нашим.
Штырь-Ковали и Последние без спешки подтягиваются ближе, из гостей кто-то подбирает мешок, оставленный хромым старшаком.
Пенни-Резак вздрагивает, разглядев Хаша: у того на половину лица расплылся чёрно-багровый кровоподтёк, едва пожелтевший по краю. «Неужели это я так его тогда отделала»,– думает Пенни, но нет, не сходится: за неделю-то, прошедшую с памятной драки, синячина должна была или вовсе сойти – на орках заживает быстро – или во всяком случае почти совсем поджить.
Чия всматривается поверх Тисова плеча:
–Наш полоумный Хаш рассказывал, что Штырь-Ковали щедры и богаты. И кормят не одних только первенцев Горхат Нэннэ, но даже… последышей.
–Старшак Чия, ты сам говоришь, что орки и люди – близкая родня,– замечает Коваль, подойдя, и Тис привычно обнимает конопатого чуть повыше пояса.
–Почему. Твой пленник. Заговорил со мной? Почему он. Носит святое оружие?– выдыхает хромой почти шёпотом.
Пенни зажмуривается.
Но в мирном голосе Штыря слышна улыбка:
–Мы не примем эту ошибку за обиду, старшак Последних. У нас нет пленников. Коваль дал мне и моим недобиткам своё имя. Он говорит с кем захочет, куёт беспорочные клинки, растит наш выводок и ведёт клан со мной наравне. Коваль старшак мне под стать.
Отожмурясь, Пенни видит, как лицо хромого после слов Штыря берётся густым медленным жаром. Чего доброго, сейчас припадок схлопочет. Коваль тоже стоит красный, но он-то вообще чуть что румянцем заливается, как барышня из старинного романа, для него-то это нормально.
Ничего страшного не случается и теперь.
Чия вздыхает тяжело, на секунду опускает глаза. Встряхивает головой – звериный хвост на кичке вихляет из стороны в сторону.
Видать, немного попустило. Выдаёт Штырю ответную улыбку, будто бы через силу:
–Значит, Хаш всё-таки не напутал и не выдумал. Подойди, Хаш!
Подлетка является, едва не запнувшись, и хромой старшак сгребает его левой рукой к себе поближе. Тот горбит плечи, жмётся, утыкается битой стороной лица Чии в бок.
–Хаш показал себя толковым и храбрым орком,– говорит Тис.– и насчёт наших щедрости и богатой добычи он тоже не напутал. Идём.
* * *
Не успевает Пенни толком перевести дух, как случается новая напасть.
Один из Последних суёт хромому в руки небольшую, в локоть длиной, звериную тушку, а тот передаёт её Штырю:
–Не с пустыми руками идём к твоему огню.
Тушка уже ободранная, выпотрошенная, культяпая и безголовая.
Штырь рассматривает длинное жиловатое тельце, и выражение у него делается какое-то сложное.
–Это ведь не заяц,– уточняет он.– И не крольчишка.
«Ой»,– догадывается межняк.
–Похоже, хвостатых на кошачьем посту мы недосчитаемся,– говорит Ёна тихонько, прикрыв рот ладонью.
Что теперь будет?
У Пенелопы даже живот прихватывает тупой нутряной болью.
Хаш бормочет тряским голосом что-то вроде «Я ж говорил, что не надо, я ж говорил, это не дикая, я ж говорил, с белым пятном, это ихняя, я ж говорил…» Но сразу затыкается от тяжёлого взгляда своего старшака.
Чия произносит медленно:
–Мои охотники добыли эту кошку возле нашего привала. Они не поняли… Чтобы между нашими кланами не было обиды, возьми с нас выкуп, какой захочешь.
–А что же я могу с вас взять?– спрашивает Штырь после короткого раздумья.
Чия прикасается к кожаному обкладу своего ножа, но тут же опускает руку.
Один Последний, почему-то закутанный по самую шею в разное тряпьё, будто мёрзнет посреди тёплого лета, с остановившимся взглядом шарит у себя по груди и наконец вытягивает из ворота снизанные вместе щербатые деревянные бусы. Прежняя краска на них скорее угадывается, чем вправду видна. Другой хватает закутанного за руку:
–Нет, Шала, не смей, не нужно.
Встаёт перед старшаками сам – прямой как палка, красноглазый, молоденький, взрослые клыки-то ещё видны едва:
–Тис Штырь-К… Коваль, этот зверь подошёл совсем близко и не боялся. Я прежде не видел таких. Я решил: вот глупый зверь, и убил его камнем. Я – Тумак Последний. Ты можешь избить меня до последнего тумака!
Стоит, улыбается во весь рот, озирается гордо и отчаянно.
–Ох ну распроёбтвоюети-и-и…– тянет конопатый, округлив глаза.
Тис хмыкает, склоняет голову набок и рассматривает этого Тумака, почти так же, как только что разглядывал ободранную тушку. Наконец кивает:
–Я приму от тебя выкуп, охотник. Только не так. Лучше ты вечером порадуешь всех нас поединком с одним из моих костлявых. Ошш Один-глаз, мой великий предок, как раз об твои годы лихо крал скотину и угощал потом и друзей, и соперников, и самих обворованных хозяев… правда, его добычей бывали чёрные свиньи или красные бычки, но раз уж мы их не держим…
Некоторые орки смеются сдержанно, с явным облегчением.
Чия, довольный, похлопывает красноглазого по плечу: не подвёл.
* * *
За неурочным дневным угощением Последние сидят плотным рядком по обе стороны от своего старшака, не мешаются со Штырь-Ковалями. На жратву отнюдь не бросаются, но едят так, будто работу работают. Только закутанный Шала и вовсе ковыряет сытный сухарник еле как. В миске у него почти и не убавляется. Чия протягивает к нему руку – погладить по тонким зачёсанным волосам.
–Шала, ешь,– произносит хромой негромко.
Тот опускает голову, словно охота совсем спрятаться в тряпки, и отвечает едва слышно:
–Не могу.
–Давай через не могу,– слова Чии звучат грустной и нежной песней.
Шала сжимается ещё больше и всё-таки отправляет ложку в рот.
На разговоры гостей что-то совсем не тянет. Когда Штырь-Ковали пытаются расспрашивать, от каких прежних кланов они ведут род, Чия отвечает за всех:
–В день, когда орк становится Последним, он должен забыть прежнее племя. И оставить прежнюю боль, какой бы она ни была.
Потом Последние сооружают низенькую покатую хатку из палок, тряпок и пары довольно-таки плешивых шкур – немного в стороне от стойбища Штырь-Ковалей. Пенни об заклад бы побилась, что все пятеро туда попросту не влезут даже впритык. Наверное, пока трои спят, двои снаружи охраняют, или вроде того. А некоторое тряпьё на дом не иначе с Шалы снято.
* * *
Несчастную тушку всё-таки решают изжарить к ужину и подать мелкими кусочками среди другой снеди. Ну а что ещё с нею сделать?
–Кажись, это Чеснок,– вздыхает Ёна.– Серый, в полоску, с белым пятном, Хаш Чабхе сказал. Жаль. Годовалый…
–Жаль,– соглашается Ржавка.– Ну хоть не Дурака урешили. За Дурака или за Мяуку шиш бы они выкупились, я так себе смекаю.