Осьмушка

«Идите вы нахрен»,– мысленно отвечает Пенни-осьмушка всем, кто когда-либо на неё орал.
И вскоре по-настоящему засыпает.
 
Можешь бегать
Пенелопа Уортон упускает счёт дням.
Жизнь бежит живым ручьём, да какое там ручьём – рекой буйной, белокипящей, лихо несёт Пенелопу, но об камни пока ещё не побило.
Орки нюхают воздух, поговаривают, что вот-вот уже подойдёт новая луна – Мясная; пора будет кочевать дальше. Пенни не очень понятно, зачем сниматься с вроде бы хорошего места, но может, у всей этой затеи и есть какая-нибудь конечная цель, смысл.
Смысл, смысл. Клановые орки им то ли вовсе не заморачиваются, то ли все они знают что-то простое и очевидное, о чём Пенни забыли или не захотели сказать, и она злится. Хотя виду и не показывает.


Допустим, понятно, зачем ходят время от времени на охоту, а чаще того рыбачат, а разыскивают съедобное из выросшего на земле – каждый день. Понятно, зачем бывает нужно устраивать постирушки и всё такое. Но какой смысл в кошках? Ещё и присматривать за ними, что ни ночь, поочерёдно отправляются все, кроме неё – новичка, да самых малых и старых. Пенни слышит раз или два, как орки величают мурок «сторожевыми», но разве кот умеет сторожить? Это же всё-таки не собака.
Кстати, раз уж зашла мысль о старых – какой толк клану от двух людских бабок, которые вроде не делают ничего зримо полезного? Правда, похожая на учительницу Ларссон иногда по вечерам читает по памяти какие-то длинные стихи и прочую заумь – кое-что из этого Пенни смутно припоминает по школе. Тягомотина ещё та, и всё про каких-то старых чокнутых царей, несуществующих глупых богов, разные страдашки, ну, обычная муть. Орки слушают Магду Ларссон, замерев, как будто им и вправду интересно. Хотя… когда она читает про того парня, который всех дурил как хотел, навоевался, а сам кучу лет потом не мог найти дорогу домой, Пенни и сама вслушивается с некоторым интересом.
Ладно, пускай Магда служит тут чем-то вроде телека. В клане и других рассказчиков полно, как пойдут клекотать на своём языке – до полуночи другой раз не заткнутся. Иногда Ёна или другой очутившийся поблизости пробует потихоньку переводить для Пенни, о чём там сыр-бор, но особо-то осьмушка не любопытствует. Чаще она просто встаёт и уходит на своё место в Зелёный дом, если ужин уже съеден.
Необъяснимые почёт и заботу, которые оказывают бабке Сал, Пенни и вовсе не взять в толк. Однажды ей пришло в голову, что старуха, может, родня конопатому Ковалю, но и тут выходит промашка. Из орчьей трепотни – они по-прежнему стараются при Пенни говорить так, чтобы ей было внятно, вставляя, впрочем, там и сям свои комканные слова – выходит, что «нэннэчи Сал» обрадовала клан своим присутствием года за полтора до того, как явился Коваль.
Сама Пенни пока что, впрочем, приносить пользу не особо рвётся. Когда другие молодые зовут с собой для какого-нибудь дикого промысла, тупой бытовой работы или глупой игры, Пенни отнекивается, и тогда её на удивление мирно оставляют в покое – ну не хочешь так не хочешь. Вот если сам Штырь говорит или белобрысый Марр, тут она не решается отказаться. Пластает какие-нибудь корешки, драит с песком сиротские миски, помогает чистить озёрный улов, стараясь не кривиться от отвращения, перетряхивает налёжанные спальники.
* * *
Костлявый Ёна, узколицый, загаром почти в масть луковой шелухе – всё ещё частенько вертится поблизости. Ну хотя бы уже не так пристально пасёт, как в первые дни, и то легче. Однажды принёс почти целиком поспевших мелких земляничных ягод, нанизанных на длинный травяной стебелёк, чтобы не смялись в горсти. Пенни ягод не взяла – ещё чего потом ждать от неё будет за эти ягоды. Нет уж, нашёл дуру. Ёна отошёл озадаченный, вручил угощение пробегавшей мимо ребячьей шайке.
Сегодня Пенни как раз закончила с мытьём мисок после «людского» обеда. Думает отсидеться немного в Зелёном доме за своей занавеской, не попадаясь на глаза Марру или старшакам, а то им ведь дело недолгое – найдут занятие для шатающегося без дела новичка. Ага, отсидеться, не тут-то было! Ёна просовывает ушастую башку за входной брезентовый клапан:
–Уортон, идём скоренько, Скабс хрыка сыскавши, аккурат с цветочками!
Пенелопа знает, что от входа её не видно. Должно быть, нюхом чует, что она здесь.
Про хрык она слышит впервые. Не то чтобы Пенни было вовсе не любопытно, но уж не настолько, чтобы вылезать из своего убежища.
–Не… я тут посижу.
Ёна мнётся, не уходит.
–Нынче на кошачьем посту старшаки вздыхали, мол, прибыточек-то всё отмороженный ходит, ровно не свой. Битый крепко, то ли что. А я тогда говорю: кто из нас тут не битый в хлюст?.. разве что маленькие. Ты это…
Пенни выходит, сердясь. Пристал тоже, не отвяжешься. Сходить посмотреть краем глаза на этот их хрык, что ещё за чудо света – да и улизнуть потом. Проще будет.
* * *
На крепком озёрном берегу зарастает молодым лесом давняя гарь.
Возле приземистого кусточка с невзрачными бледными цветами на тёмной зелени собрались почти все костлявые Зелёного дома, да ещё кое-кто из Жабьего. Улыбаются, будто у них там оказался по меньшей мере мешок золота.
Перед самым кустом сидит Скабс – на голове как обычно подвязана какая-то бабья цветастая косынка, глаза прикрыты, поперёк колен – выгнутый орчий нож-хорунш. Покачивается взад-вперёд, мурлычет без слов песенку.
–Скабс у нас знатно травничает,– говорит Ёна тихонько.– Он всему сам у Тиса выучился, а тот от родителя перенял, от Грома Штырь-Печени. Скабс даже с хрыком ладит! Ни разочка ещё не было, чтоб запоровши.
Вскоре Скабс открывает глаза. Срезает с куста тёмный листочек, мнёт его пальцами, подносит к своему носу… оборачивается, процветая такой улыбкой, что кажется Пенни даже более трёхнутым, чем обычно.
–Хрык-душистый,– произносит Скабс так, будто отвечает Пенни на неспрошенное.– Злой, но добрый. Старшак сам говорил. Сердит в нём дух сидит, но теперь хорошо можно взять. В пору. Потом ещё только под Волчью луну можно будет, но тогда уж не для дела, а так – баловаться.
–Дух?– хмыкает Пенни.
–Отвечаю,– говорит Ёна.– Вон хоть у нэннэчи Магды спросишь. Она учёная, она почти то же говорила.
–По-людски хрыкова духа зовут Алкалоид,– подтверждает Скабс.
–Ну и зачем он нужен, этот хрык?
В это время Скабс передаёт размятый листочек, чтобы все в очередь его понюхали. Ржавка, уже успевши, говорит со смешком:
–Ну баловаться.
Другие тут же пускаются вспоминать случаи, когда клану пригодился хрык – например, его варят, когда у нэннэчи Сал сильно болят суставы, или ещё когда Магде тащили изо рта пару совсем, совсем плохих зубов.
Кривда передаёт хрыковый листочек Пенелопе, хотя она и так уже может чуять вокруг странно щекотный запах. Листок пахнет как-то пьяно и густо-фиолетово… хотя разве бывает цвет у запаха?.. Отчего-то в память вламывается Мэй, пусть запах и не схож, а только… так же полна башка сладкой ваты, и кровь бежит по жилам быстрее и горячее, и…