Бомбардировщик

— Стало быть, у нас остается пятьдесят минут, — сказал Кокке. — А вы видели сегодня после обеда нашего друга, аэродромного врача?
— Видел, и у него необыкновенно бравый вид, — ответил Лёвенгерц. — Он готов на все, лишь бы замять эту неприятную историю.
— Я надеялся на его помощь… Гиммелю, я имею в виду.
— Он заинтересован только в помощи самому себе. Доктор, конечно, мог кое-что предпринять в связи с пропажей секретного документа, не обращаясь в тайную полицию, но он обрадовался возможности показать, каким он является лояльным и преданным нацистом. На его помощь надеяться нечего, — сказал Лёвенгерц.
Кокке взглянул на него и, приободренный позицией Лёвенгерца, предложил:
— Допустим, что оба мы вступимся за Гиммеля. Вы барон и первоклассный летчик-истребитель, а я смог бы, пожалуй, склонить на нашу сторону и старика.
— Реденбахера? Мало вероятно.
— И для вас мало вероятно?
— Послушайте… — начал Лёвенгерц. Он засмеялся, как бы протестуя и скрывая за смехом свое замешательство. — Не надо возлагать это на меня прямо вот здесь и сейчас. Разве нельзя поговорить об этом завтра?
— А что это даст? Нельзя же решительно все откладывать на завтра, герр обер-лейтенант.
— Гиммель тоже так говорил.
— Точно. — Кокке задумчиво погладил свою короткую бородку.
Из громкоговорителя послышался щелчок: это оператор на командно-диспетчерском пункте включил микрофон.
— Вам нужно было держать пари со мной, Кокке. Я был неправ. Англичане вылетели раньше.
Кокке ничего на это не ответил. Лёвенгерц еще раз окинул взглядом все помещение. Каждый находившийся здесь летчик испытывал нервное напряжение. Помещение освещалось тусклыми красными лампочками. Света едва хватало, чтобы играть в шахматы. В дальнем конце помещения стоял большой стеклянный аквариум. В нем лениво плавала какая-то рыбка из тропических вод. Лёвенгерц помнил тот день, когда привезли этот аквариум. Его доставили сюда по приказу высшего командования. В то время вся эскадрилья испытывала острую нехватку в боеприпасах для истребителей, но никакими мольбами и просьбами не удалось тогда добиться, чтобы этот же грузовик доставил боеприпасы.
Лёвенгерц помнил и зимние бои под Москвой, когда солдаты были одеты в легкую летнюю форму. А один из последних транспортных самолетов доставил в Сталинград презервативы. В управлении всеми этими проклятыми люфтваффе явно творилось что-то неладное.
«Я помогу Гиммелю», — подумал Лёвенгерц и тут же осознал, что произнес эти слова вслух.
— Спасибо вам, герр обер-лейтенант, — сказал Кокке.
В громкоговорителе снова раздался щелчок включенного микрофона и голос диспетчера:
— Внимание! Внимание! Обер-лейтенант Лёвенгерц, майор Реденбахер и лейтенант Кокке — боевая готовность!
— В полной форме! — крикнул Лёвенгерц своим подчиненным.
Лёвенгерц всегда требовал, чтобы его подчиненные имели при себе все предметы снаряжения, упомянутые в инструкциях: заряженный сигнальный пистолет, комплект сигнальных ракет, надувную спасательную лодку, спасательный жилет, парашют, неприкосновенный запас продовольствия, таблетки первитина и карманный фонарик. Все это они должны были брать с собой в самолет.
Снаружи было холодно. Восточный ветер приносил с собой запахи моря. Самолеты стояли с уже прогретыми двигателями, готовые к немедленному взлету. Экипажи с удовольствием разместились в сравнительно теплых и уютных кабинах. Лёвенгерц посмотрел на сидящего рядом летчика-наблюдателя. Мросек, девятнадцатилетний лейтенант с длинными черными волосами, нервно улыбнулся Лёвенгерцу и поднял руку с биноклем, упреждая вопрос, который обязательно задал бы командир: взял ли он с собой бинокль?
— Все в порядке? — повернулся Лёвенгерц с обычным вопросом к оператору радиолокационной станции.
С заднего сиденья ему почтительно улыбнулся и поднял свою тонкую белую наманикюренную руку Георг Закс. Ему тоже было девятнадцать. Его честолюбивый папаша был из нажившихся на спекуляции богачей, и отчасти поэтому титулованный барон Виктор фон Лёвенгерц внушал Георгу благоговение и тот старался во всем подражать ему. Наручные часы Георга шведского производства были из золота и тонкие, как пфенниговая монета. Он носил нефритовые запонки, ботинки, сшитые по индивидуальному заказу, а под формой сержантского состава — шелковое белье.
К величайшему разочарованию своего отца, Георг, не ответив требованиям, предъявляемым к летчикам, стал всего-навсего оператором радиолокационной станции. Он достаточно полюбил, однако, свою работу и добросовестно выполнял возложенные на него обязанности. Он хорошо знал, что в последние, завершающие минуты преследования самолета противника истребитель, по существу, находится под его командованием. Как он сказал своему отцу, в момент уничтожения самолета противника барон фон Лёвенгерц являлся не более чем рабочим у станка.
— Все в порядке, все в полной готовности, герр оберлейтенант, — ответил Георг Закс.
Уже в воздухе по радио поступили распоряжения с командно-диспетчерского пункта:
— Майор Реденбахер — к радиолокационной станции «Тигр», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Лейтенант Кокке-к радиолокационной станции «Горностай», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Старший лейтенант Лёвенгерц — к радиолокационной станции «Горилла», летать по кругу на высоте пять тысяч метров.
Каждый из названных летчиков подтвердил получение приказа.
— Переходим на кислород, — распорядился Лёвенгерц и потянул ручку управления на себя. Вариометр сразу же показал непрерывный набор высоты. Лёвенгерц выключил аэронавигационные огни на концах крыльев. Теперь ничто вокруг не светилось, за исключением приборного щитка перед ним.
Следующим в воздух поднимался Кокке. Он оставил форточку кабины слегка приоткрытой, ибо, как и многие другие летчики, любил как можно внимательнее прислушиваться к гулу работающих двигателей. Ему нравилось также ощущать струю воздуха во время взлета. Лейтенант Климке, его оператор радиолокационной станции, почувствовав холодный ветер, попросил:
— Очень дует. Закройте…
Этой ночью около сотни чаек, гонимых скверной погодой, летели по направлению к рыбацким деревушкам на Айссельмеер. Восемь птиц из этой стаи врезались в самолет Кокке. Одна из них попала в щель слегка приоткрытой форточки кабины. В Кокке ударила, собственно, уже не птица, а немногим больше полуфунта окровавленных птичьих потрохов и костей. Однако, ворвавшись в кабину со скоростью двести миль в час, они выбили Кокке оба глаза, пробили в нескольких местах черепную коробку, раздробили правую скулу и нос и сместили нижнюю челюсть. Различить, где кончались останки птицы и начиналось лицо Кокке, было совершенно невозможно. Он в тот же миг потерял сознание, и хотя его мускулистые руки напряженно сжали штурвал, это не помогло. «Юнкерс-88» ударился о воду под тупым углом. Высота волны была около метра, и море поглотило самолет. Все члены экипажа к тому моменту уже были мертвы, ибо силой удара каждому из них переломило позвоночник. Черный самолет скользил в темной воде, накрениваясь и разворачиваясь, как и в воздухе, до тех пор пока глухо не ударился о морское дно.
— Потеряна радиосвязь с лейтенантом Кокке на «Кошке-два», — доложил оператор на аэродроме.
— Черт бы побрал эти проклятые рации! — в сердцах сказал офицер. — Он же находится в воздухе всего две минуты. На радиолокационную станцию «Горностай» лучше переназначить теперь Лёвенгерца, там, кажется, кое-что наклевывается. А Кокке прикажите возвратиться на базу. Возможно, у него из строя вышел только передатчик, в этом случае он примет наше приказание.
Лёвенгерц рассмеялся, когда получил этот приказ. Он представил себе, как Кокке будет проклинать свою рацию. Радиооператор Лёвенгерца настроился на радиолокационную станцию «Горностай», С нее передали приказ:
— Направляйтесь в квадрат «Рейнц-Эмиль-четыре».
«Это на полпути к Англии», — подумал Лёвенгерц. Он, наверное, встретит соединение бомбардировщиков первым. День для него начался сегодня неплохо.