Запах денег (СИ)

«Плохой» коп на мгновенье зависает, он глядит на своего непосредственного начальника, не понимая, что делать. Щёлоков с удивлением поворачивается к нему.
— Иди-иди, — показывает на дверь Рахметов.
— Я не понял, моего слова недостаточно? Повторять нужно? Сказано гулять, давай гуляй! Развели тут, не пойми что!
— Есть! — чеканит Чеботарь, разворачивается и быстро выходит из кабинета.
— Работнички! — щурится Щёлоков. — Ты его откуда взял, из транспортного?
— Так точно, Николай Анисимович, из транспортного.
В голове некстати всплывает голос Жванецкого: «Состояние дел на участке транспортного цеха доложит нам начальник транспортного цеха…»
— «Так точно», — передразнивает Щёлоков.
Рахметов хмурится и кажется, не вполне понимает, чего это шеф на него злится.
— Откуда ты такой взялся, Брагин? — снова обращается министр ко мне. — С того света прилетел? А может ты шпион заморский?
— Нет, Николай Анисимович, свой я.
— А если свой, почему гадишь? — повышает он голос. — Рассказывай! Давай, говори всё, как есть. А то Чеботарь тебе кишки вытянет через задний проход.
— Мой знакомый, Александр Павлович Ножкин ехал в метро с потерпевшим.
— И откуда он знал, что это потерпевший?
Саню сейчас крутят по всем инстанциям, но у него всё железно, кроме того, чтобы узнать друзей Афанасьева в лицо.
— Он не знал, — качаю я головой. — Просто сидел рядом, слышал разговор. Потерпевший Афанасьев ехал с друзьями. Это всё в протоколе допроса имеется, и я вам передаю с его слов.
Щёлоков молчит, и мне приходится продолжать.
— По их разговору Александр, мой знакомый, понял, что они из «конторы»…
— Из КГБ? — уточняет Щёлоков.
— Да.
— И что, они об этом на весь вагон трепали?
— Не знаю, но он как-то сообразил. Потом друзья вышли, а Афанасьев остался и доехал до «Ждановской». Он был выпивши…
— Сильно?
— Нет вроде, не знаю.
Министр качает головой. Ему всё это известно, конечно, сто раз уже все протоколы прочитал.
— Дальше.
— Ну, а дальше, с его слов, пассажира этого вывели контролёры, или кто они там, и передали в руки милиционеров из линейного. Милиционеры сами были пьяные и вели себя по отношению к задержанному грубо и не по уставу. Оскорбляли вроде.
— Вроде?
— Я-то не видел. Приятель мой свидетель, не я.
— Что за приятель, москвич?
— Нет, мы вместе приехали. Ждём решение по организации Всесоюзного патриотического движения. У нас в городе мы состоим в молодёжном объединении «Пламя», хотим опыт на весь союз распространить. Ножкин кадровый офицер, имеет ранения, комиссован после Афганистана. Уважаемый человек. Он, знал, что милиция на транспорте постоянно обирает пьяных…
— Что⁈ — взрывается Рахметов. — Да как ты смеешь, на советскую милицию…
— Угомонись, — не глядя на него бросает министр. — Дальше рассказывай.
— Так это все знают. И пропадают люди. И в этом пятом отделении пропадали уже.
Щёлоков поворачивается и смотрит на зама, горящего праведным гневом.
— Это долго уже происходит, да только народу куда деваться…
— Хватит! — обрывает меня Щёлоков. — Давай по делу.
— Понял, — киваю я. — Дальше он пошёл на выход, но, как неравнодушный гражданин с высокой социальной ответственностью, вернулся, зашёл в отделение и увидел…
— Как он зашёл?
Он точно заходил, это я знаю, он мне докладывал. Поэтому, в этом отношении совершенно спокоен, Саша рассказал всё с точностью до сантиметра, кто где стоял и что делал.
— Да просто, взял и зашёл, говорит все пьяные были. А там он услышал крики, а потом и увидел своими глазами, как милиционеры избивают комитетчика, несмотря на то, что тот повторяет, что является сотрудником КГБ. Ну, товарищу, что делать было? Звонить в милицию и заявлять на милицию? Он вспомнил, что у меня есть знакомый в КГБ, мой земляк. Он оттуда выско…
— Кто, Злобин? — перебивает министр.
— Да, он. Я ему позвонил и сообщил. Но, зная, что КГБ может немного перевернуть ситуацию и огульно обвинить всю милицию, сообщил о случившемся также Юрию Михайловичу Чурбанову.
 
— Что⁈ — опять прорезается Рахметов. — Может ещё самому Брежневу? Врёт он, вы же видите, Никола…
— Да! — резко поворачивается к нему Щёлоков. — Да, бл*дь, и самому Брежневу! Лично сообщил. Пока ты тут штаны просиживаешь, в твоём ведомстве, где ты десять лет порядки заводил, граждан грабят и убивают. И сейчас ты под ковёр это дело не заметёшь!
— Николай Анисимович, да он врёт! — звереет Рахметов. — Это гнусная клевета!
— Это вчера было гнусной клеветой, — повышает голос министр, — но потом мне Чурбанов об этом рассказал, и это уже начало становиться похожим на правду…
— Да он под меня копает! Он сам это всё организовал!
— Но сейчас, — не слушает его Щёлоков, — только что мне позвонил генеральный секретарь, и теперь это чистая правда и твоя проблема, Артур. Твоя, Караваева и ещё, как минимум, человек двухсот личного состава! Ты за такие дела знаешь куда пойдёшь у меня⁈ Ты к стенке встанешь! А если выяснится, что ты знал о подобной практике…
В этот момент резко открывается дверь в кабинет и в неё буквально врывается Чурбанов.
— Ты по какому праву… — начинает он и осекается, увидев Щёлокова.
— О, прибежал! — хмыкает тот. — Наябедничал тестю?
— Нет, Николай Анисимович, не ябедничал, — качает он головой. — Но пояснения дал, те же, что и вам вчера.
— Почему сразу ему не сообщил? — зло спрашивает меня министр. — Зачем в КГБ пошёл? Чтобы повод дать врагам?
— Побоялся, — говорю я, — что вот бывший начальник транспортного управления попытается замять дело и Афанасьев может пострадать, а ещё и мой приятель.
— Да ты, слова-то подбирай, наглец! — кричит Рахметов, и лысина его становится блестящей и начинает отражать лучи большой парадной люстры.
— Оборотень в погонах, — киваю я.
— Оборотень! — подтверждает Щёлоков. — Так, Рахметов, удостоверение на стол. Я тебя временно отстраняю от должности.
Уф-ф-ф… я выдыхаю. Кажется, политическое решение состоялось. Даже если Рахметов и не настолько виноват, как об этом говорится, жертвовать кем-то нужно. И жертвовать по-крупному. Лично Щёлоков от этого только выиграет и получит репутацию борца с нечистоплотными сотрудниками, а не наоборот. Станет менее уязвимым для Андропова.
Впрочем, это ему пусть Чурбанов втолковывает. Мне незачем, а Юрию Михайловичу пригодится. Ему ещё самому за махровый халат под суд идти.
— Всё, Брагин, — говорит министр и показывает на дверь. — Беги отсюда, пока я не передумал. Если тебя ещё раз увижу, не сносить тебе головы, ясно? Я хочу больше никогда в жизни не слышать твоё имя. Свободен. Юра, пойдём ко мне, поговорим ещё.
— Я… одну минуточку, Николай Анисимович, — отвечает Чурбанов. — Я только Брагина выведу.
— Сам немаленький… Ладно. Потом зайдёшь ко мне. А ты, Артур, сиди здесь и никуда не дёргайся. Я с тобой не закончил ещё.
Мы с Чурбановым выходим из кабинета. В приёмной томится Печёнкин. При виде замминистра он быстро встаёт, но не получает от начальника никаких знаков внимания.
— Ну что, Егор, — говорит Чурбанов, когда мы идём по коридору, — заварил ты кашу.
— Кашу-то, собственно, не я заварил. Просто использовал в вашу пользу.
— В мою?
— Конечно, и в вашу тоже. Но ведь реально упыри лютуют, сколько случаев по стране, что хотят, то и делают, Щёлоков отмажет. Сделайте встряску хорошую, обновите кровушку. И на Узбекистан обратите внимание. Это, мне кажется, вообще бомба замедленного действия.
— Ладно, про Узбекистан давай потом расскажешь, а то меня шеф ждёт. Тут вот что… Я в Геленджик не смогу поехать. Сам понимаешь, что здесь сейчас твориться будет, а выезжать уже вроде завтра нужно. А вот тебя я прошу поехать с Галиной. Не хочу я, чтобы она всю свою свиту тянула. Езжайте вы с Натальей. Мне спокойнее будет.
— Хорошо, не вопрос, поедем, конечно. Жалко, что вас не будет.