Запах денег (СИ)

Костя молча разворачивается и испаряется.
— Сейчас, Наташ, — киваю я, будто всё нормально, ничего не произошло и меня не выворачивает наизнанку от боли и пережитого за неё. — Куртку только возьму и пойдём.
Говорю так, будто мы расстались пять минут назад, и я просто забежал в комнату за курткой.
Я возвращаюсь в номер и бросаю взгляд на поднимающегося в раскоряку Печёнкина, растерзанного и окровавленного.
— Ладно, товарищ генерал, пошёл я. Жалко, что так разговора и не получилось. Плохой ты человек, неоткровенный. Надумаешь сознаться, звони, посмотрим, что по тебе решить можно будет. Видишь, я даже и в такой момент не отворачиваюсь от тебя. Только ты уж не зли меня больше, сам понимаешь, нервишки истрёпанные, могу и сорваться.
Он хрипит в ответ, и я поворачиваюсь чтобы выйти и… замираю. В дверях стоят Наташка и дежурная Лена. Обе бледные, с раскрытыми ртами, будто приведение увидели.
Ну да, Печёнкин выглядит не лучшим образом, тут не поспоришь. Вся рожа чёрная от крови, рубашка разодрана и в кровавых разводах, да ещё и штаны до сих пор спущены. Я осматриваюсь. Правда, ощущение такое, будто я нахожусь внутри одного из фильмов Тарантино. Обломки стула, смятая, залитая кровью постель, даже штору как-то зацепить умудрились.
Ну, ладно, стёкла не побили, телевизор в окно не выбросили, чего бледнеть-то? Я сую в руку онемевшей Лены Петрук ещё соточку. Дорого мне кураж обходится, с этими Печёнкиными и денег не напасёшься.
Мы молча идём по коридору, подходим к лифтам и ждём. Потом заходим в тускло освещённую кабину, и я нажимаю кнопку последнего этажа. Попадаю с первого раза. Встаю спиной к зеркалу, приваливаюсь к нему. Мой совет Печёнкину распространяется и на меня самого, смотреть не надо.
— Что это было? — тихо спрашивает Наташка. — Это ты его так?
— Ага, — киваю я.
— За что? — качает она головой и смотрит на меня так, будто никогда не видела или, например, не догадывалась, какие страсти кипят в моей душе.
— Он к себе победительницу затащил и пытался изнасиловать. А я подумал, что это ты.
— Ты… Ты из-за меня?
— Ага…
Я смотрю спокойно, с едва заметной улыбочкой. Устал, если честно, да и брюхо никак не отпускает. А вот в её глазах мелькает какое-то беспокойство. Не страх, а беспокойство.
— Ты же знаешь, за тебя я и убить могу, — подмигиваю ей я. — Иди сюда. Подойди.
Она делает ко мне шаг и обнимает за талию, прижимается ко мне и кладёт голову на грудь.
— У тебя что-то болит? — спрашивает она.
— Да, пустяки, — отвечаю я, утыкаясь в её волосы и вдыхая аромат. — Пустяки. Главное, ты цела.
— Я весь вечер… — тихонько начинает она и замолкает.
— Знаю, — говорю я. — Прости, что не смог насладиться твоим триумфом. Дурацкая работа. Ну, ты сама видела…
— Нет, у тебя что-то болит…
— У меня болело сердце, когда я не мог тебя найти. Где тебя носило? Я, между прочим, чуть генерала милиции на тот свет не отправил. Впрочем, он тот ещё засранец. Он первый начал, вообще-то.
Она хмыкает.
— Что? Уехать хотела? Да? Наказать меня?
Она молча кивает у меня на груди.
— Злая девочка.
— Ты тоже злой, — обиженно пыхтит она.
— Я три недели дозвониться не мог.
— Я там танцы разучивала, чтобы тебя поразить, а ты тут… Видела я сколько баб вокруг тебя вьётся… И молодые и старые…
— Зачем ты вообще это затеяла? Разве ты не знаешь, через что проходят королевы красоты?
— Откуда мне знать? Я ни через что не проходила. Принесла фото в Новосибирске в твоё казино и ждала, когда придёт письмо.
— Ладно. Просто больше так никогда не делай.
Лифт останавливается.
— Всё-таки, объясни, почему ты решила участвовать? Ты хотела больше внимания?
Двери открываются.
— Ты дурак?
Она сердито хлопает меня ладошкой по груди и я чуть сгибаюсь от боли — хлопок отдаёт в желудке.
— Что болит? — тревожно отстраняется она и внимательно меня оглядывает.
Двери закрываются.
— Не отвлекайся! — требую я. — Отвечай на вопрос.
— Просто… — она отворачивается. — Просто мне хотелось быть… нет, мне хотелось, чтобы ты мной гордился. Нет, не так… Чтобы… ну…
 
Лифт начинает медленно двигаться вниз.
— Чтобы ты радовался со мной не только… не только в постели… Чтобы… В общем, я не хочу просто сидеть дома, потому что ты меня стесняешься. Вокруг тебя всегда шикарные бабы, а я… ну, я никто. Просто какая-то смазливая дурочка. А зачем тебе такая? Я хочу быть… быть для тебя кем-то большим… Да что с тобой? Ты не ранен?
Лифт останавливается и в кабину заглядывает элегантный старичок.
— Простите, вы наверх?
— Нет, мы вниз, извините, — отвечаю я и нажимаю кнопку верхнего этажа. — Нет, не ранен, надо перекусить просто. Слушай, ты не смазливая дурочка. Да, во-первых, не смазливая, а красивая, а, во-вторых, не дурочка… Ну, вообще-то иногда бываешь… ну ладно, да, дурочка ты моя.
— Что⁈
— Дурочка, — подтверждаю я. — Но в хорошем смысле. И знаешь, ты меня поражаешь. Я всегда жду, что ты выкинешь какой-то фортель. Ты прям загадка всех загадок, не даёшь мне расслабиться. Не надо было это говорить, да?
Она поднимается на цыпочки и тянется ко мне губами. Мы целуемся до самого верха, до момента очередного «дзинь» нашего лифта.
А потом я сижу за стойкой и ем «Геркулес», сваренный для меня Наташкой. Лида ни жива, ни мертва от усталости лежит на стульях и спит. А я заставляю свою королеву красоты рассказывать о подготовке к конкурсу и, собственно, о самом конкурсе.
— Очень жаль, — замечает она, — что ты не видел ни одного моего выступления.
— Мне тоже, — соглашаюсь я. — Но у меня были очень важные дела, поверь. И ты не предупреждала, что будешь выступать.
— Ты кого-то убил сегодня? — тихо спрашивает она.
— Что? — округляю я глаза. — Нет, конечно.
— У тебя плохая работа, — качает она головой, понимая, что поделать с этим ничего нельзя. — Она тебя изнутри съедает…
— Егор Андреевич, — прерывает нас охранник Костя. — Вас там к телефону.
Я с удивлением смотрю на часы. Времени-то ого сколько. Кто же там, Злобин?
— Кто? — спрашиваю я.
— Новицкая, сказала очень срочно.
Что глубокой ночью может быть срочного у Новицкой? В это время даже и любовью заниматься поздно и лениво. Качнув головой, я встаю и иду к телефону. На Наташку не смотрю, и так чувствую её прожигающий взгляд на затылке.
— Алло.
— Егор… — голос её звучит как-то странно, глухо и испуганно.
— Что-то случилось? — спрашиваю я.
— У меня тут Голубов…
— Кто это? Арсений что ли? Зачем ты его впустила?
В один миг усталость и расслабленность оказываются далеко, где-то в другой жизни. Сердце срывается в галоп, а по спине пробегает озноб.
— А я сам вошёл, — раздаётся развязный, злорадный голос. — И знаешь, что я собираюсь делать? Я собираюсь причинить кому-нибудь жуткую боль и страдания. Скорее всего, это будет Иришка. Хотя, ты можешь её от этого избавить. Приезжай сюда, и я её не трону, удовлетворюсь тобой. Только приезжай один, иначе ей будет очень и очень плохо.
— Егор, у него нож! — раздаётся вскрик Ирины, но резко обрывается и мне кажется, что я слышу сдавленный стон.
— Ничего не бойся, — шепчет он. — Приезжай, нам есть о чём поговорить…
  
3. Кино да и только
 
Не бойся, так не бойся. Не буду. Честно говоря, я уже настолько вымотан за эту ночь, что единственное, чего я боюсь, это то, что она никогда не закончится, замкнётся в петлю и будет болтать меня вечно, в этом дне сурка, в ночи, вернее.
Нажимаю на кнопку звонка. Динь-дон, дон-дигидон. Дверь приоткрывается, правда соседняя с квартирой Новицкой. Чуть-чуть, не больше, чем на ладонь. В щель, фиксируемую цепочкой, выглядывает встревоженная старушка.
— Ходють-ходють по ночам… — ворчит она.
Наверное из первых комсомольцев бабуся, а может тёща или бабушка какого-то цекашного функционера, Иркиного коллеги.