Тень (СИ)
В воскресенье девятого из Коврова в общежитие прибыл грузовик: все же в выходной день одну машину можно было и выделить для «такого дела». Прибывшие на машине четверо мужчин зашли к коменданту, сказали (как передала им Таня через Ирину), что они «по поручению товарища Голованова», выгрузили очень много чего — пока лишь в склад, находящийся во дворе общаги, и машина уехала обратно. А четверо рабочих остались. И в понедельник утром, когда девушки разбежались на занятия, они приступили к работе…
Когда Танины соседки вернулись с занятий, то комнату они не узнали: мало того, что вместо старых скрипучих железных кроватей в ней стояли три деревянных двухэтажных, у которых вдобавок одна из стенок представляла собой шкаф, так еще и пол бетонный усилиями приехавших спецов преобразился неузнаваемо. То есть не до конца еще преобразился, так что Таня застала одного из них, аккуратно укладывающего красивые плинтуса. Девушки же сидели на стульях, расставленных вокруг обеденного стола, и с огромным интересом наблюдали за меняющейся на глазах комнатой. А затем с еще большим интересом наблюдали за тем, как Таня общается с рабочим.
— Так, что здесь происходит? — поинтересовалась она, зайдя в помещение. Рабочий, который, похоже, дело свое закончил, встал по стойке «смирно» и доложил:
— Фрейфройляйн Таня, фройляйн Ирина сказала, что у вас в комнате пол более подходит общественному сортиру на вокзале. А на кирпичном как раз наладили изготовление такой плитки, она теплая, даже лучше деревянной — и мы решили вам пол ей и застелить. Надеюсь, вам понравится.
— Уже нравится… а кто придумал плитку под дерево красить?
— Я точно не знаю, но думаю, что дочка мастера Емельянова, которая в лаборатории над эмалями работает. Я сам видел, как она в муфеле похожие рисунки пробовала…
— Так, Алоис?
— Яволь, фрейфройляйн.
— А скажи-ка ты мне, Алоис, что ты делал в лаборатории? Ладно, можешь не отвечать. Но если что…
— Я специально сюда приехал: товарищ Егоров сказал, что мое заявление подпишет только после вашего поручительства.
— Давай, я подпишу.
— Я… я не взял с собой, я приехал только спросить…
— Ну и дурак, я же только через неделю домой заскочу. Ладно, если получится, позвоню ему, а нет — жди до воскресенья.
— Спасибо. Я еще хотел сказать… — он оглянулся на замерших у стола девушек.
— Да говори уже, не стесняйся, здесь все свои.
— Я был в туалете… мужском. И он мне показался отвратительным. А если и женский туалет столь же плох…
— Продолжай, ты действительно умеешь замечать самое важное.
— У меня фетар… сын дяди… я слышал, что сейчас многие германские заводы начали работать на Советский Союз… я знаю, где делают хорошие унитазы и знаю кто их делает. Фетар на этом заводе мастером работал, он писал мне письмо в том месяце, жаловался, что у них пока работы нет: завод администрация запускать не хочет… пока.
— Ты что, думаешь, что я товарищи Сталин и Ватутин в одном лице? Прикажу и там завод запустят?
— А если поступит заказ от самого московского университета…
— Ты удивишься, но ректор университета — тоже не я. Ладно, иди женись уже. Вы ведь все закончили? Когда у вас поезд?
— Мы да, закончили, и будем уезжать в девять часов. Надеюсь, теперь комната вам нравится.
— Гораздо лучше чем была, это точно. Разве что стены крашеные теперь гармонировать с полом и мебелью перестали и напоминают о былом гадюшнике… Иди уже, девушкам свои дела делать надо.
— Медхен, я попрошу еще пять минут немного ждать: я принесу остальные вещи, они пока на складе лежат.
— Это кого он медхеной назвал? — с подозрением в голосе поинтересовалась Люба.
— Всех вас, — хмыкнула Таня. — Медхен в переводе с немецкого значит «девушки».
— А что он еще принести собрался?
— Не знаю.
— Но его-то ты знаешь, и он тебя… откуда?
— Это пленный немец, у меня в бригаде работал. Их там много было…
— А что он за поручительство у тебя просил?
— Ну я же бригадой руководила… а когда на советское гражданство заявление пишут, на нем должны поручиться за бывшего солдата вермахта все руководители. В смысле, что против советской власти не замышлял, работал усердно и так далее.
— А тебя он фрефройлен называл…
— Фрей по-немецки — это свободный. Они же пленные… — рассудительно начала пояснять Антонина, но ее прервал стук в дверь и в комнату снова зашел Алоис с огромными свертками:
— Это наша бригада вам собрала, фройляйн Ира сказала, что вы на бельё жаловались. Это все новое, льняное: мы из Вязников недавно получили, но у нас и старое очень хорошее осталось. Тут всем вам по два комплекта… и полотенца, это фон Дитрих где-то достал… только полотенец всего шесть. Ну, я побежал, если еще что-то нужно будет, вы через фройляйн Ирину или фройляйн Марину передайте…
— Школьница, ты кто? — спросила уже Антонина. — Немцы перед тобой тянутся, подарки собирают…
— Ладно, вам я скажу, только это большой секрет, так что сначала пообещайте, что никому не расскажите. Никому-никому!
— Клянемся!
— Нет, каждая из вас… вот и молодцы. Тогда слушайте: — Таня понизила голос и пригнулась к столу. Девушки тоже пригнулись к ней.
— Я — бывшая школьница, а теперь студентка Московского университета Таня Серова.
— Опять издеваешься? Тьфу на тебя!
— Ну я же говорила, что на заводе работала. А еще я немецкий хорошо знаю, поэтому немецкими бригадами и командовала. Поначалу-то пленные по-русски знали только «Гитлер капут»…
— Ладно, давайте теперь кровати делить. Жребий, что ли, бросать будем?
— Вы бросайте, а я тут, в уголке, пожалуй, размещусь. У кого-то возражения есть?
— А я тогда сверху, — обрадовалась Нина. — Я всегда в поезде любила на верхней полке спать.
— Тоню слева от окна снизу, она здесь старшая, — высказала свое мнение Марина.
— Ну что, места поделили? Давайте теперь белье делить: в Вязниках льняные простыни очень хорошие всегда делали…
На следующий день девушками стало в обновленной комнате очень неуютно: студенты устроили паломничество в их «скромную обитель», и каждый второй спрашивал, как им удалось для себя такую роскошь выбить. А каждый первый интересовался, через кого… Через два дня вечером в комнату зашел комендант, огляделся, поцокал языком и неожиданно сказал:
— Товарищ Серова, можно вас на несколько минут ко мне пригласить?
А когда он закрыл дверь уже в своей комнатушке (больше напоминающую по размерам большой шкаф, нежели жилую комнату), спросил:
— Вы не знаете, сколько стоят ваши кровати? Ваш брат студент уже замучил меня вопросами… Тут ко мне немец приходил, насчет отхожих мест, он сказал, что кровати в Коврове делали, в подарок — но вы же из Коврова? Ведь если все общежитие такими заставить, то можно поселить будет гораздо больше студентов… нет, вас-то я уплотнять не собираюсь, но слишком много народу какие-то углы снимает, отчего недоедают… а сейчас-то помочь мы им не в состоянии. Денег, конечно, у нас нет, те двенадцать рублей, что за общежитие берутся, даже на прачечную не хватает, а еще лампочки постоянно перегорают… но если точную смету составить, то, может, получится из университета какое-то финансирование получить? Или тех же парней, что хотели сами такие купить, на подработку поблизости устроить: я, наверное, смогу со станцией договориться или со стройками соседскими, там людей всегда не хватает… Мне, если я цену хотя бы узнаю, будет что людям отвечать.
— Я не знаю, но попробую узнать, в понедельник скажу. А насчет отхожих мест вы о чем договорились?
— А ни о чем. Если унитазы ставить… я даже не говорю, что денег на такую закупку нет, но там же все перестраивать надо, а как? У меня в штате строителей нет, только дворники да прачки. Я, конечно, начальству скажу, но что-то сомневаюсь, что им сейчас о сортирах думать время есть… и желание.
— И не думайте. Я на заводе поговорю, там есть отдел капитального строительства, может чем помочь они и смогут… Но не обещаю.