Бессердечный (ЛП)

— И что именно они собираются с ней делать? — огрызнулся я, но уже знал ответ. Видел в его глазах.
Он указал на мертвого дурака, лежащего на полу, прежде чем ответить мне, и я понял, что сейчас произойдет. У Трентона Альто быстро назревали собственные вопросы. Вопросы, на которые мне чертовски не хотелось отвечать.
— Это из-за нее, не так ли? Все это дерьмо тут? Это из-за Илэйн Константин?
— Какого хрена это имеет значение? — зашипел я на него. — Скажи мне точно, что эти гребаные Братья власти планируют сделать с ней и когда.
— Твою мать, Люциан, — проговорил он. — Что, черт возьми, с тобой происходит? Конечно это, блядь, имеет значение. Сам факт того, что ты дышал одним воздухом с этой сучкой Константин, имеет значение, и ты это знаешь. Ты, блядь, знаешь это.
Его глаза были смелыми и холодными. Жесткими и недоверчивыми.
Он не узнавал меня, и я тоже не узнавал себя. Я купался в дерьме, и все из-за нее. Все из-за женщины, которую я должен ненавидеть каждой частичкой своей злобной души.
Трентон был прав, и я ненавидел его за это.
Он прочистил горло.
— Знаешь, уже ходят слухи? Слухи о том, что на прошлой неделе тебя не было в Холдинге Морелли, слухи о том, что что-то происходит… слухи о том, что ты гоняешься за хорошенькой маленькой блондиночкой…
— Слухи могут распространяться сколько угодно. Я не обязан реагировать ни на один из них. Мои дела — это мои гребаные дела, и только мои.
Он выглядел виноватым, переминаясь с ноги на ногу.
— Не тогда, когда вопросы исходят от твоего отца.
Кровь застыла в жилах.
— Какое, черт возьми, отношение к этому имеет мой отец?
Он смотрел на тело, а не на меня. Вот тогда-то я и понял все, раз и навсегда.
Иисус гребаный Христос.
Преданность Трентона Альто больше не принадлежала мне. Этот ублюдок вел обсуждения с моим отцом.
Обсуждения обо мне.
— Он спросил меня, — сказал он, будто это оправдывало его. — Я должен был поговорить с ним, Люциан. Он спросил меня.
— Ну-ну. Он знает, что ты здесь? — с усмешкой надавил я.
Он покачал головой и достал еще одну сигарету.
— Не об этом. Еще нет. Этот жалкий беспорядок сегодня вечером произошел чертовски быстро и неожиданно, тебе не кажется? Я бы не успел донести твоему отцу, даже если бы захотел. — Он прикурил. — Но он спросил меня, чем ты занимался. Спросил меня об Илэйн Константин. Не я это начал, совсем нет. Кажется, шофер доложил.
Тупой ублюдок. Он заплатит за это.
Трентон продолжал говорить, будто мне нужно было услышать его совет.
— Ты проваливаешься в долбаные безумные воды. Не думай, что я собираюсь тонуть там с тобой. Оставь это. Оставь, блядь, ее. Пожалуйста, босс. Просто оставь ее в покое.
Хотя у меня пересохло во рту от ярости, я не мог сказать, что винил его.
И снова он был прав. Я был в долбаных безумных водах.
Я был в дерьме по самые яйца. Чувствовал это всем нутром. Моему отцу достаточно было унюхать хоть намек правды о моем преследовании Илэйн, и весь чертов мир ощутил бы мое проклятие вместе со мной. Он заживо разорвал бы меня на части под аплодисменты всей семьи.
— Знаешь, Симус и Дункан уже ошиваются поблизости, — сказал Трентон, и в груди вспыхнул новый приступ гнева. — Он готовит их к тому, чтобы они заменили тебя в Холдинге, если ты снова не появишься.
Я выругался. Я не видел этих сукиных сыновей уже несколько месяцев. Симус и Дункан были жалким подобием кузенов, которые более десяти лет пытались проникнуть в Холдинг Морелли и украсть мою власть. Они так и не смогли сделать этого. Даже близко не подобрались, но если бы отец уловил хотя бы намек на то, что я связан с этой маленькой блондинистой сучкой…
Я снова посмотрел на Трентона и по жалкому страху в его взгляде понял, что я был загнан в угол без какого-либо шанса на побег.
— Я не стану говорить ему сейчас, — проговорил он. — Но ты же знаешь, что я не смогу скрывать это долго, Люциан. Если он прямо спросит меня, я не смогу солгать.
Даже со своим зверским менталитетом я не мог его винить. Они вырывали бы ему селезенку сантиметр за сантиметром, пока бы он не признался в том, что они от него хотели услышать. И они получили бы чертовски хорошие признания. Трентон Альто знал все мои дела изнутри. Мне следовало предвидеть это и уничтожить его давным-давно.
 
Но я не хотел этого делать. Где-то в глубине души он что-то для меня значил.
Доверие — это всегда самая большая слабость. Никогда не доверяй никому, кроме своей собственной души.
Как, черт возьми, мне удалось забыть свою собственную мантру и оставить его в живых?
— Ты станешь куском дерьма, если расскажешь ему что-то, — сказал я мужчине, который в течение многих лет был моей правой рукой. Мужчине, который был моей связью с преступным миром и всей его прибылью. Мужчине, который подчищал за мной грязь, когда я занимался делами.
— На этот раз я должен быть куском дерьма, — ответил он. — Я не поплыву на этом корабле с тобой, Люциан. Или я окажусь на дне океана, когда твой отец узнает и взорвет весь чертов корабль вместе с тобой.
— Никогда не считал тебя трусом, — сказал я, и он ухмыльнулся мне.
— Никогда не считал тебя таким чертовски сумасшедшим, — ответил он.
Я подошел к нему ближе.
— Что именно ты настучал моему отцу?
Отвечая, он не сводил с меня глаз.
— Я сказал ему, что ты ее видел. Преследовал ее всюду. Я должен был. — Он сделал паузу. — Но он не знает, что ты интересуешься ее секретами о Братьях власти. Это совсем другая лига.
— И лучше, чтобы все так и оставалось, если ты хочешь, чтобы твой язык оставался у тебя во рту.
— Как скажешь, босс. Впрочем, нужно беспокоиться не только о моем языке. На задах уже шепчутся об этом.
Но был только один зад, который меня интересовал. И он принадлежал женщине, который ощущался вокруг моего члена словно перчатка.
Как бы мне ни хотелось перерезать горло Трентону Альто, мне слишком много нужно было от него в тот момент.
— Давай вернемся к моему вопросу, — сказал я с усмешкой. — Что Братья власти планируют сделать с Илэйн Константин?
Он вздохнул.
— Они уже списали ее со счетов. Они идут за ней. Она ходячая мишень. Готовая и ожидающая. Она тоже это знает.
— Ее списали? Подчеркнули красным и пометили флажком? Чертовы идиоты.
Он снова вздохнул.
— Они были бы идиотами, если бы не сделали этого. Если бы они отпустили эту сучку после того, сколько она им задолжала, то каждый ублюдок подумал бы, что может использовать свои связи, чтобы списать свои долги. Братья власти не могут этого допустить. Из гордости, если уж не из практических соображений. — Он замолчал, уставившись на меня. — А что? Что, черт возьми, ты собираешься с этим делать? Пожалуйста, скажи, что ты не собираешься уговаривать их спасти ее задницу. Пожалуйста, во имя всех гребаных богов, не говори этого.
Он был прав. Я не мог спасти хорошенькую светловолосую сучку от Братьев власти. Я бы поставил на себе крест. Вместе со мной весь мир Морелли захлебнулся бы дерьмом.
— Ты же не собираешься этого делать, верно? — давил Трентон, и это вывело меня из оцепенения.
Я ткнул пальцем ему в щеку, и он судорожно вздохнул.
— Я буду делать то, что хочу, — ответил я. — Приберись здесь, за что я тебе и плачу, и держись, блядь, от меня подальше. Тебе так же лучше держаться, блядь, подальше и от моего отца, или ты пожалеешь об этом.
— Застрял между молотом и наковальней, — простонал он. — Тогда пошел вон. Оставь это мне.
— Убери любого, кто сунет свой нос, — повторил я и с этими словами вышел, спустившись по металлическим ступеням, прохладный ночной ветерок дул мне прямо в лицо.
Первое, что я сделал — проверил трекер на своем телефоне, почувствовав прилив облегчения, когда увидел, что моя игрушка вернулась в свое убежище. Она была дома.
Дома с задницей, без сомнения все еще болящей от моего члена. Эта мысль заставила меня снова затвердеть.