Вне клана

Встав, я сделал пару шагов к двери, но остановился возле записей, и, даже не пытаясь побороть любопытство, заглянул в них. Я не знал, умел ли прежде читать, и если да, то осталось ли это в памяти.
Желтоватая бумага была вся испещрена странными мелкими закорючками с плавными закруглениями и вытянутыми хвостиками.
— Переверни, — хмыкнул Стерий, — даже мне сложно читать свои письма вверх ногами.
Чуть смутившись, я перевернул лист.
— Ну как, разбираешь? — с интересом спросил Стерий.
Я сдвинул брови. Сейчас, в правильном положении, закорючки выглядели дразняще знакомыми, и я откуда-то знал, что читать их следовало не по отдельности, а в сочетаниях. Знал, как эти сочетания закорючек звучали. Но смысла в этом звучании не было никакого.
— Таар ана гоку, — произнес я медленно. — Йоон ту аванаса… Мастер, я не понимаю, что это значит.
— Это шифр, парень, — Стерий рассмеялся. — По всей Империи известно, что письма мастеров Ата всегда написаны шифром. Его многие пытались разгадать и будут пытаться дальше. Но для тех, кто не знает ключи к шифру, все эти слова — просто набор ничего не значащих звуков. Теперь понятно, что ты, по крайней мере, умеешь читать на языке Тайявы. Я добавлю это в отчет и отправлю его завтра.
— Ясно, — пробормотал я, положив лист на место. Язык Тайявы — что бы это ни значило… Потом я заметил внизу листа другие значки. В отличие от плавных закорючек самого письма эти значки были острыми, будто вырубленными в камне. И я знал, что они значили.
— Пять тысяч шестьдесят девять, — прочитал я вслух. — Двадцать семь. Пять. Что это значит, мастер?
— Цифры ты тоже помнишь, — Стерий кивнул. — Первое число — это год, который сейчас идет. Наше летоисчисление начинается с даты основания первого храма в честь Пресветлой Хеймы. Пять — это пятый месяц года. Двадцать семь — число месяца.
Я вздохнул. Моя память хранила столько всего интересного — если бы еще она выдавала это не такими крохотными порциями.
Я пошел к выходу и опять остановился, уставившись на стоящий у порога лезвием вниз мощный топор с великолепно наточенным лезвием и рукоятью, которая так и просилась лечь мне в руку. Я уже мысленно чувствовал его приятную тяжесть, уже представлял, как примеряюсь, чтобы лучше нанести удар или метнуть оружие в цель…
— Этот топор…
— А с ним что? — Стерий за моей спиной уже откровенно посмеивался.
— Он ваш? — я обернулся к нему.
— Нет. Остался от прежних хозяев.
— Тогда вы не будете против, если я…
— Прости, парень, — мастер Стерия больше не улыбался, — но вашему брату, «живчикам», запрещено иметь настоящее оружие. Если в твоей собственности окажется что-то более смертоносное, чем остро заточенная палка, как та, которой ты заколол Шептунью, у тебя будут большие неприятности.
— Почему запрещено? Вы знаете?
Когда один из «живчиков» задал подобный вопрос офицеру, тот лишь буркнул, что это не нашего ума дело. Но Стерий ответил:
— Вы не первые, кто теряет памяти из-за побочного воздействия заклинания. В большинстве случаев пострадавшие ведут себя нормально, но бывает, что некоторые, взяв в руки оружие, превращаются в агрессивных безумцев. Маги умеют вычленять склонных к буйствам, поэтому, пока они не приедут и не проверят всех, оружие никто из вас не получит.
Выйдя, какое-то время я постоял, покачиваясь на пятках и раздумывая. Значит, оружия мне было давать нельзя, но при этом меньше чем за два дня я встретил — и убил — уже двух смертоносных тварей. Закономерность вырисовывалась четкая, так что оставаться безоружным мне очень не хотелось. Вряд ли эти «большие неприятности» окажутся неприятней, чем смерть.
Я мысленно кивнул в ответ на собственные рассуждения и отправился к месту схватки с варгом.
Зарезанных варгом лошадей уже куда-то убрали. А карета с наполовину разломанной крышей так и осталась там, ее только перетащили с середины дороги на обочину. И там же, в траве, лежал кнут, который я пытался взять перед прыжком волка. Кучер, похоже, о нем так и позабыл, а никто другой его не подобрал.
Я взял кнутовище в правую руку и ударил, целясь в одну из балок, свисающих с крыши кареты. Кнут щелкнул, балка рассыпалась в щепы. Прежде я явно умел управляться с кнутом и навык сохранился. Тщательно спрятав находку под одежду, я пошел назад.
Уже начало темнеть. Длинные закатные тени успели расползтись в сиреневый сумрак, пока я шагал по улице, погруженный в мысли. Настолько погруженный, что прошел мимо своей казармы и остановился, только когда понял, что ноги принесли меня к дому архивистов. Правда, не вплотную, — я двигался по противоположной стороне улицы.
Сейчас перед входом в архив не ждали никакие «живчики», хотя мастер Стерий мимолетом упомянул, что даже сегодня, на четвертый день после битвы, их продолжали находить.
В казарму, честно сказать, мне не особо хотелось. Ужин я уже пропустил, и вряд ли кто-нибудь расстарается найти для меня порцию. Печенье мастера Стерии оставило лишь приятные воспоминания — и растущую пустоту в желудке. Интересно, где тут можно было раздобыть что-то съестное?
К дому архивистов тем временем подошел человек. Остановился у входа, огляделся по сторонам. Особенно внимательно он смотрел в ту сторону, где располагались казармы. Меня, стоящего на противоположной стороне под широким темным навесом, человек не заметил. Потом он открыл дверь, на лицо легла полоса света, и я его узнал. Тот самый спасенный мною Виньян Кадаши.
Что этот Виньян хотел от архивистов и почему он так подозрительно озирался на пороге?
Я дождался, пока Виньян закроет за собой дверь, и осторожно приблизился к дому. Обошел входную дверь и остановился у ближайшего окна. Деревянная рама делила окно на четыре небольших квадрата, в которые были вставлены бычьи пузыри — память тут же подсказала, что стекло было слишком дорого для обычных крестьян. Я присел рядом с окном, прислушиваясь, — звук через бычьи пузыри проходил замечательно.
— Дана Вересия ничего не говорила о том, что мы должны сообщать ее гостям информацию о «живчиках», — недовольно пробурчал знакомый мне голос Умоса, хромого архивиста. — Надо бы сперва получить разрешение.
— Ну зачем беспокоить благородную дану такими пустяками? — возразил Виньян, а потом я услышал металлический звон. Память подсказала, что так звякают монеты в кошеле.
— И впрямь! — весело воскликнул второй архивист, Карик, и я вновь услышал звяканье монет, будто бы кто-то пересыпал их из ладони в ладонь. — Ни к чему тревожить ее светлость. Что именно вы хотели узнать, ми-дан?
— Мне нужен свиток с информацией об одном человеке, — сказал Виньян.
Хмурясь, я слушал, как Виньян описывает мою внешность, как архивисты, быстро поняв, о ком речь, находят мой свиток и копируют оттуда все детали.
— Хотелось бы все же знать, зачем вам это, ми-дан? — в голосе хромого архивиста, Умоса, прозвучало подозрение.