Это всё из-за тебя (СИ)

Поднимаю взгляд к его лицу, который сейчас уже на уровне моего. Я нахально и намеренно его рассматриваю. Густая шевелюра по-ребячески торчит в разные стороны. Густые черные брови, нос с явной горбинкой, скулы и такие манящие губы. На их контуре отмечаю белый небольшой шрам. Во времена нашей дружбы его точно не было. Неужели то, что говорили родители, правда? Неужели он пошел на это? Зачем? Почему? Из-за меня? Столько вопросов в моей голове по тому периоду, но не осмеливаюсь спросить.
Позже приходит и осознание, что рану точно зашивали. Что ему было больно. В районе сердца, где все важные чувства происходят, что мне самой становится больно. И такая нежность и трепет разливается во мне, что хочется его укрыть. Я хочу дотронуться до его шрама. Погладить. Показать, что это меня ни капли не отталкивает. Показать, что внутри меня происходит. И что самое ужасающее приходит в голову после, мне хочется поцеловать этот шрам. Коснуться языком. Провести по нему. Погладить. Втянуть. Приласкать. И это меня ужасает. Я пугаюсь собственных чувств. Я на пределе греха сейчас.
Одергиваю свою руку на полпути к его губам. Он ухмыляется, хотя не удивлен тому, что я трушу. Я действительно трусиха. Я боюсь его... Боюсь того, что между нами. Боюсь, что всё это выйдет из-под контроля. Хотя по факту, мне кажется, уже вышло за нормы допустимого. Или ещё нет? Я боюсь стать той плохой девочкой, о которой мне столько говорили родители. Боюсь их огорчить. Боюсь стать для них неправильной. Возвращаю свою руку и на единственный барьер, что между нашими телами. Смешно, конечно, но бокал – единственное, что спасает от телесного контакта. Настолько сильно вцепляюсь в бокал, что костяшки пальцев белеют. Но и его прохлада не спасает от Сомова. От него такой жар исходит, что испепеляет двоих. Накрывает своей аурой так, что плавлюсь в этом вареве самозабвенно.
Господи, когда эта пытка закончится?
Но Сомов не останавливается. Задерживается взглядом и проходится по всему моему телу таким взглядом, что мурашками покрываюсь. В нем всё: сексуальность, нежность, мягкость, жесткость, грубость, властность, похоть, красота. Но это не отталкивает ни разу. Мне нравится то, как он смотрит. Хоть и понимаю, что на девчонках куда более откровенные наряды. Я вспыхиваю, как новогодняя елка, и стесняюсь. Розовею. И сам черт дергает Сомова облизнуть губы, а у меня во рту скапливается столько слюны, что с трудом проталкиваю внутрь. А когда Сомов поддается ко мне и опаляет меня своим дыханием, и вовсе замираю.
Он подмигивает, ухмыляется и отпивает из моего бокала, прямо из моей соломинки. Меня это поражает. Это кажется таким откровением. Словно где-то на физическо-ментальном уровне процесс поцелуя произошел. Слияние слюноотделения в одной соломинке. Вот почему ему невозможно сопротивляться? Почему с ним тяжело? Почему слово «нет» до него не доходит? Почему мне кажется, что грядет буря из того, что между нами? Столько «почему» в моей голове, что тиски сдавливает. И вот как тут мне расслабиться, когда Кирилл каждым действием заставляет нервничать и покрываться испариной. Сам он выглядит не таким, как я. Самоуверенный, важный и деловой. Прочитать, что скрывается на самом деле внутри самого Сомова, сложно. Он всегда навеселе и с откровенным пофигизмом. Мы же с ним на контрасте. Разные в любом плане. В Социальном. Нравственном. Духовном.
– Эй, это мой коктейль! – наконец-то отмираю и выдаю то, что считаю нужным. Не, мне не жалко. Но в этом моменте столько интимного было, столько посягательств на мои границы, что я протестую. Хоть и получается слабенько. И он, к моему огорчению, это понимает. Делает вид, что принимает мои детские обиды. Сам же еле сдерживает смех и просто сводит брови домиком и ухмыляется той улыбкой, от которой из меня дух выбивает.
– Не будь жадиной. – с этими словами полностью осушает мой бокал и, морщась на солнце, облизывая чертовы губы, завершает. – Вкусно.
– Ты выпил мой коктейль! Придётся сходить ещё за одним. – возмущаясь, быстро поднимаюсь с песка. Ни сколько мне важен напиток, сколько шанс на передышку. И меня хватает ровно до пирса. Сомов меня подхватывает на руки, разворачивая спиной к морю, а лицом к себе. Сейчас, как никогда мы перешагнули красную черту. Вышли за границы допустимого. Моя и так небольшая грудь припечатана к его торсу. Дрожим вместе. Отчаянные срывающиеся вздохи. Гулко поднимающая грудь. Сердце стучит на максимум, так, что сейчас разорвёт грудную клетку в районе солнечного сплетения. Жжет там. Вспыхивают фейерверком внутри. Разливается атомным теплом по телу кровь, словно лавой, оставляя ожоги. Рукой же придерживает мою талию и затылок. Сам же настолько близко к моему лицу, что обдает жарким дыханием почти в губы. И выдает.
 
– Дыши! Взлетаем!
И мы правда взлетаем над этой глубокой бездной. Она закручивает меня, как в центрифугу. Во мне дикий восторг и страх. Я боюсь всего, что связанно с водой. Но с ним почему-то чувствую, что покоряю эту глубину, и она мне поддается. Будто я её как самого лютого зверя укрощаю. С его помощью. Я выныриваю с ним в связке. Ноги вокруг его талии, а руками вцепившись в его плечи, оставляю отметины.
– Ты... Ты... Ты больной... придурок! – на эмоциях выдаю то, что испытываю, не успевая сокрушаться, что мои ягодицы находятся в его руках. – Ты зачем это сделал?
– Захотел и сделал, – смеясь, выдает Кир, не теряя своего самообладания и пофигизма. Вот всё у него просто. Просто захотел и сделал. А я на месте могла умереть от страха. Только сейчас понимаю, эту эмоцию задвинул мозг. То ли от переизбытка эмоций, то ли от шока. То ли потому, что очень не хочу признавать, но я была уверенна в Кире. Это не признаю и отметаю в дальний угол. Невозможно. Сколько меня пытались затащить в воду, ни у кого это не получалось. Я в страхе и с дикими слезами выбегала обратно на сушу. А тут мало того, что я в воде, так еще и позволяю Киру удерживать себя на весу. Делать попытки освобождения не смею. Если сама окунусь в воду, буду паниковать и точно уйду на дно. Поэтому терплю эту пытку его руками по моей попе. Он держит. Иногда поглаживает большим пальцем по оголенному бедру. Меня это будоражит. Пленит и вызывает в моем животе тысячи бабочек, которые запредельно раскачиваются в невидимом и только им известном танце. Мурашки и вовсе вскрываются из тени. Это от холода, убеждаю себя.
– Оставь меня в покое, Кирилл. – озвучиваю ему. – Прошу, – шепчу и сдерживаю непрошеные слезы из глаз, не давая выйти на волю. Не хочу, чтобы он видел их. Вообще ничего не хочу. Хочу уехать. Отсюда. От него. От всего того, что между нами происходит. Это неправильно.
– Не могу. Не хочу. – сжимая меня крепче, озвучивает Кир, и меня это только ужасает. Легко не будет точно. Как отвязаться?!
– А чего ты ещё хочешь, м?! Чтобы я уже точно была готова ко всему, что от тебя можно ожидать! – сердито выдаю, сдерживая свои накатившие эмоции. И на уровне подсознания жалею о своем вопросе. То, что плещется в его глазах. Пугающая чернота глаз. Там чертики уже свои шаманские танцы закручивают.
– Мы будем общаться. Снова. Как было до того пиздеца. – прикасаясь своим лбом к моему лбу. И я понимаю, о чём он. Я помню то, что было. Помню все, что происходило со мной. С ним наверняка тоже, но до конца не осознаю все в полномасштабной его версии. Сейчас вдаваться в подробности не хочу. Слишком много эмоций. Я впору вообще хочу сейчас разрыдаться и обнять себя руками.
– Значит, то, что о тебе говорили, правда? – выдаю так тихо, что слышно лишь нам двоим. Даже вода, которая между нами плещется, и то звучит громче. Я же отчаяннее.
– Смотря, кто говорил... – пожимает плечами. – Если твои предки, то не факт, что половину могли приукрасить и запугать в отношении меня. – отвечает Кир и я понимаю, что он прав. Кроме родителей никто ничего не говорил. Даже моя лучшая подруга, Тина, качала головой и молчала. Ей было труднее разрываться между нами двумя.
– Кирилл... – одергиваю его. Несмотря на это, он понимает. Да, любой родитель поступил бы ровным счетом так же. Наверное. Я не знаю всей правды, поэтому не могу судить ни его, ни своих родителей. В большей степени отчима, который заменил отца.