День за днем

– Рано или поздно мы его поймаем.
Прежде всего сузить поле исследований. Зона: Эмилия-Романья. Провинция Болонья. Провинция Феррара. Реджо-Эмилия. Парма. Равенна. Форли. Римини. Чезена? Чезена – тоже центр провинции?
– Рано или поздно мы его поймаем.
Сузить поле исследований относительно калибра и марки оружия. Какой калибр? Может быть, 22-й, может быть, 40-й, может быть… А какая марка? Искать зарегистрированного владельца пистолета любой марки и любого калибра, по всей Эмилии-Романье, с лицензией или без нее. Сколько таких наберется?
К тому времени, как впереди замаячила платная болонская автострада, на глазах у Грации выступили слезы ярости. Ей казалось, что она близко-близко подобралась к Питбулю, но тут же его упустила. Она уже видела его перед собой в совершенно определенном облике, с лицензией на ношение оружия, может быть, представителем фирмы по продаже ювелирных изделий, но он тотчас же изменил лицо, превратился в охранника, в ювелира, в таксиста. В полицейского. Грация стиснула зубы, как в детстве, когда мальчишки из начальной школы в Нардо дразнили ее за маленький рост. Сбивались в кучку, все вместе, Ди Корато, Пульджизи, Наккари, ждали ее у дверей, смеялись, свистели, распускали руки. Припарковав машину на площадке перед комиссариатом, она посидела немного, собираясь с силами, как тогда. Глубоко вздохнуть, нагнуть голову, стараться не смотреть по сторонам, крепче стиснуть зубы, подумать: «А пошло все в задницу» – и вперед. Поднявшись к доктору Карлизи, она уже связала воедино многие нити своей речи и чувствовала себя решительной, упрямой и несгибаемой, как всегда. Энтузиазм, правда, не вернулся, но это, в конце концов, не так уж и нужно.
– Рано или поздно мы его поймаем, Грация. Идея неплохая – не выходя из управления, собрать все данные, проверить их. – Комиссар кивнул, откинулся в кресле, потом подложил руки под голову и кивнул еще решительнее. – Да, это можно. Рано или поздно мы его поймаем.
– Когда мы поймаем его, доктор? Нужно спешить. Как вы себе объясняете этот казус с Д'Оррико? Почему он не убил адвоката, а послал его к нам? Почему он везде оставляет питбулей? Доктор, у него есть какая-то идея. Какой-то план. Его нужно поймать поскорее.
– И мы поймаем его, Грация, поймаем. Так или иначе, он не уйдет, – вот что сказал комиссар.
В ее собственном кабинете к глазам Грации снова подступили слезы. Стресс, подумала она, пошло все в задницу. Мои дела, подумала она, пошло все в задницу. Сунула руку в карман, где лежал тест, но обнаружила только пистолет. Пошло все в задницу, подумала она, было бы хуже, если бы пропал пистолет.
Она подошла к доске и сняла все стикеры, на которых не значилось ничего определенного, а также те, где утверждались банальности вроде «профессиональный киллер». Все, требовавшие долговременного расследования, которое она лично не могла предпринять, например касающиеся денег. Остались только два листка, которые она повесила прямо сейчас.
Он живет в Эмилии-Романье.
У него на лбу ссадина.
Хладнокровно, не чувствуя ни отчаяния, ни ярости, лишь с ясным осознанием того, что она сидит в глубокой жопе и в данный момент ничего не может изменить, Грация сорвала с доски фотографию питбуля. Ухватилась пальцами, стиснула в кулаке, дернула с такой силой, что ноготь противно заскрипел по гладкой доске; так противно, что даже заныли зубы.
В эту минуту вошел Саррина.
– Грация, ты можешь сейчас подойти? Там один тип хочет тебе что-то сказать.
У него было лицо сыщика. Длинное, узкое, под глазами серые мешки, унылый нос свисает на губу. Одет в пальто, слишком теплое для этого времени года, высокий, почти совсем лысый.
– Карроне, – представился он и встал, протягивая руку Грации; при этом поклонился и чуть ли не прищелкнул каблуками.
Вынул из кармана визитную карточку, точно такую, как та, что уже лежала на столе у Карлизи, и вручил ей. Там значилось: «Карроне Марко, частный детектив». И ниже: «Фельдфебель вооруженных сил в отставке, большой опыт следственной работы». Такие карточки делают прямо на дороге, в специальных автоматах.
 
– Я вообще-то бригадир, – помялся он, – но меня обязательно произвели бы в фельдфебели, если бы не отправили в отставку.
Грация присела на угол стола, за которым расположился комиссар. Карлизи извинялся перед Карроне за то, что о нем не вспоминали целых два дня, затолкав его в какой-то болонский пансион, да и вообще не вспомнили бы никогда, если бы он сам не пришел в комиссариат и не сказал: «Ну что ж, если я тут не нужен, я, пожалуй, поеду». Карроне тряс головой, щурил глаза, с безразличным выражением на этом своем лице сыщика, словно желая показать, что он привык дожидаться, привык к тому, что все и всегда о нем забывают. Потом нагнулся, из кожаной сумки на ремнях, тоже сыщицкой, прислоненной к ножке стула, вынул записную книжку и положил ее на стол перед Карлизи. Грация придвинулась ближе, посмотреть, что там такое; она думала, что нужно будет это прочесть, но Карроне скрестил руки на коленях и открыл рот, приготовившись рассказывать. И смотрел на нее, может быть, потому, что она сидела напротив; так или иначе, смотрел на нее, как будто бы именно ей, Грации, рассказывал свою историю.
Запишем показания, сказал он, сжимая в объятиях тот полусожженный обрывок человека. Он быстро все записал шариковой ручкой, оставив сверху место, чтобы добавить: «…В присутствии нижеподписавшегося бригадира Карроне Марко» и так далее, и тому подобное. Записал все, что тот человек бормотал ему в ухо, брызгая на щеку кровавой слюной, а когда не мог разобрать слов, приникал еще ближе, задерживая дыхание, чтобы не ощущать резкой вони горелого мяса. Тот человек говорил с ним около минуты, воя, как раненый пес, когда санитар пытался оторвать его от бригадира.
Несколько прерывистых фраз, которые нужно было еще связать и дополнить; которые исторгались вместе с предсмертным хрипом из обожженного горла, – но Карроне записал все, слово в слово. А потом, прежде чем позволить погрузить в машину «скорой помощи» это изувеченное тело, поставил внизу свою подпись и заставил расписаться санитаров, которые были свидетелями.
– Тот человек умер от потери крови по пути в больницу, и меня обвинили в том, что я помешал предоставить медицинскую помощь, – заключил он. – В армии меня не прикрыли, а просто вышибли. Что скажете, доктор, разве я плохо поступил?
– Ну… – Карлизи пожал плечами. – Дело-то ведь не в этом. Продолжайте, фельдфебель.
Его возмутило то, как с ним обошлись. Его возмутило и то, что показаниям, которые он снял с таким рвением и столь тщательно, не дали ходу. И он сам продолжил расследование, имея, конечно, меньше возможностей, потому что стал всего лишь частным детективом, фельдфебелем в отставке, большой опыт и так далее, но все-таки в армии у него все еще сохранились друзья, которые могли ответить на кое-какие вопросы.
Человек, которого взорвали в машине, был полковником авиации и работал на секретные службы. К причине, по которой его взорвали, Карроне даже и близко не подошел, но это было не важно.
– Умирая, полковник сказал мне, что бомбу подложил профессиональный киллер по кличке Питбуль.
Грация подалась вперед, опершись о колено.
– Что Питбуль хотел убить его, ибо полковник мог раскрыть, кто он такой, что-то насчет армии, насчет заказных убийств для секретных служб, я плохо понял, какие-то отрывочные слова…
Грация кивнула, сделала знак, что это не важно, пусть рассказывает дальше.
– Он мне сказал, что Питбуль принадлежал… именно так, был собственностью одного такого дона Мазино [4] Барлетты. И что этого дона Питбуль тоже убил.
Грация с сомнением взглянула на комиссара. Она мало что понимала и внимательно слушала, ожидая более конкретных данных. Имя Барлетта ей что-то говорило, но она никак не могла припомнить что.
Матера хотел пояснить, но комиссар жестом прервал его. То был звездный час фельдфебеля Карроне, следовало позволить ему рассказать всю историю до конца.