Летние истории
Выпрямившись и вытянув шею, я встала перед зеркалом. Немного покрутилась, чтобы найти угол, при котором в нем будет видно все, кроме головы, а затем внимательно вгляделась в отражение.
Посередине зеркала оказались мои груди — два небольших бугорка, почти как у Макико, с торчащими коричневыми сосками. Ниже — чуть округлые бедра, немного жира вокруг пупка и легкие волнистые линии растяжек. Я была внутри собственных очертаний, и я же смотрела на них снаружи. Так продолжалось целую вечность, пока этот образ, непонятно откуда взявшийся и непонятно куда устремленный, покачивался в зеркале в перекрестье лучей предзакатного солнца из окошка, которое я ни разу не открывала, и тусклой лампы.
II. Лето 2016 — лето 2019
8. Тебе не хватает амбиций
— Представьте, что у ваших мужей начались проблемы с почками, какая-нибудь там почечная недостаточность. Допустим, если вы не отдадите мужу почку, то он умрет. Как вы поступите? Отдадите или нет?
Об этом спросила Ая, когда мы уже доели десерт, а лед в стаканах успел растаять. Если бы не ее вопрос, все бы начали расходиться.
Обычная тусовка бывших коллег. Не то чтобы нас связывали особенно близкие отношения, просто однажды так получилось, что мы все снова собрались вместе — да, точно, несколько лет назад, на свадьбе Юко… Ая уже тогда была заводилой в компании — она-то и стала организовывать такие встречи несколько раз в год. Мы все примерно ровесницы, плюс-минус год, все работали в одном и том же книжном. Кажется, совсем недавно, но с тех пор прошло уже лет десять. Все это время мы не виделись и успели прилично измениться. Наши пути разошлись, так что со стороны, наверное, было непонятно, что может нас связывать. Но, как ни удивительно, несмотря на то что у каждой имелись свои более интересные дела, мы неизменно собирались в полном составе — впятером.
Теперь вопрос стоял, отдавать свою почку умирающему мужу или нет.
Похоже, что для всех, кроме меня, он звучал вполне актуально — они были замужем, а у некоторых еще и были дети. За столом вновь завязалась оживленная дискуссия.
«Ох, даже не знаю!»; «Это ведь такое дело…» — раздавалось с разных концов стола. Кто-то делал удивленные глаза, кто-то поддакивал. Заметив, что стаканы у всех собравшихся пусты, внимательная Юко предложила напоследок повторить. Предложение было принято, и все, кроме меня, заказали себе по бокалу. Я же в ответ на вопросительный взгляд Юко сказала, что воды мне достаточно.
Краем уха я слушала бывших коллег, но думала о съеденном обеде. Не знаю уж, чей это был выбор — пойти именно сюда, но в качестве основного блюда тут предлагали галету, и только ее. До этого дня я никогда не пробовала галеты и даже слова такого не знала. Оказалось, что это просто унылая плоская лепешка — не то закуска, не то десерт, но на главное блюдо точно не тянет. Как обидно потратить редкую и ценную возможность поесть вне дома на такое недоразумение. Это кафе специализировалось на галетах, так что выбора у меня не было. Но такими тонюсенькими лепешками, конечно, не наешься. Да и вообще, разве может считаться нормальным обедом что-то, что подают со взбитыми сливками?
— М-м… Я, наверное, все-таки отдам, — произнесла Ёсикава, сидевшая в торце стола.
Ей было тридцать восемь, как и мне, и у нее были молодой муж — он занимался чем-то вроде мануальной терапии — и маленький ребенок. Ёсикава обожала все натуральное: никогда не пользовалась косметикой, носила свободную одежду природных тонов, а с тех пор, как открыла для себя гомеопатию, стала при каждой встрече раздавать нам загадочные леденцы, способные, по ее словам, вылечить любую болезнь. Я так и не поняла, как именно эти леденцы работают, но, судя по всему, благодаря им ее семья больше не нуждается во врачах, в том числе, разумеется, в прививках для детей. И вот теперь она уверяет, что готова отдать мужу свою почку.
— Ну так-то да… — чуть не в унисон протянули все остальные.
— Дело не в том, что мы, как сказала Юко, все-таки семья, — заметила Ёсикава. — Просто мне надо, чтобы он продолжал работать. Если он умрет, мы с ребенком не сможем позволить себе жить так, как сейчас.
— Понимаю… — кивнула Ая.
Она, по-моему, проработала в книжном меньше всех — мы с ней пересеклись там всего на год. Мало кто оставался равнодушен к ее красоте. Помню, у нее была интрижка с молодым многообещающим писателем, который заглянул к нам в книжный по делу. Потом, когда у него вышел новый роман, Ая призналась, что образ главной героини был написан с нее. Через некоторое время у нее начались новые отношения, она забеременела, вышла замуж и стала домохозяйкой. Сейчас ее дочке уже два года. Муж Аи унаследовал от родителей риелторский бизнес, так что им приходилось жить вместе со всей его семьей в одном большом доме. Ая в красках описывала нам свои стычки со свекром и свекровью, которые помогают молодым деньгами, но зато считают себя вправе постоянно вмешиваться в их жизнь.
— Я, конечно, боюсь боли… Но, если муж умрет, это же придется дальше со всем справляться самой. Так что я бы, пожалуй, отдала почку. Но вообще, если он вдруг реально умрет, я немедленно съеду из этого жуткого дома, оформлю это, как его… Посмертный развод? Выжму из его родственников, что смогу, и порву с ними все связи.
— Бедная Ая, я вижу, ты там уже на пределе… — заметила Юко. — Мой часто меня бесит, я уже столько раз думала: «Чтоб ты сдох!» Но он как-никак отец моего ребенка. Пусть живет. — Она рассмеялась. — В отношениях бывает всякое, но… если бы оказалось, что я связала жизнь с человеком, для которого мне даже почку жалко, я бы перестала уважать себя как женщину.
— Да, действительно, — кивнула Ёсикава. — Тогда ведь возникает вопрос, зачем я вообще от него рожала. И жизнь кажется прожитой зря… Ну и к тому же у нас ведь есть дети. Мы должны думать о том, что будет лучше для них.
Когда разговор о почках подошел к своему логическому завершению, Ая взяла счет и объявила, сколько с кого причитается. Я заплатила тысячу четыреста иен; те, кто заказывал дополнительные напитки, — по тысяче восемьсот; и мы вышли на улицу.
Переговариваясь в духе «Как тут все изменилось!» или «Интересно, что это за очередь вон там?», вся наша компания направилась к станции Сибуя. Возле огромного перекрестка перед станцией мы помахали друг другу, пообещали быть на связи и разошлись в разные стороны. Ая, Юко и Ёсикава отправились на линию Инокасира. Остались мы с Риэ — той самой Риэ, которая на наших встречах (и на этой тоже) сидела с краю, по большей части улыбалась и поддакивала. Нам обеим нужно было на линию Дэнъэнтоси, так что мы пошли на станцию вместе.
Стоял августовский день, половина третьего. Все вокруг горело под солнцем белым огнем. Небо между крышами высоток было синим, будто экран компьютера. От жары было некуда спрятаться: с каждым вдохом она обжигала ноздри, с каждым движением проникала сквозь кожу.
Как только включался зеленый свет, толпы по обе стороны перекрестка приходили в движение: два потока людей вырывались на «зебру», смешивались на ее середине и вновь разделялись, чтобы поменяться местами. То тут, то там взгляд натыкался на молодых белокожих девушек в светлых разлетающихся юбках и босоножках на огромной платформе — видимо, это был писк моды. У всех были ярко-розовые щеки, все носили линзы, в которых глаза кажутся больше.
— Слушай, Риэ, а тебе на какую станцию? — спросила я, вытирая лоб платком.
— На Мидзонокути.
— Понятно. Ты там всегда жила?
— Нет, года два. Переехали из-за работы мужа.
У Риэ вроде бы тоже есть ребенок, вспомнила я, еще маленький. Но три года назад она снова вышла на работу в книжный, правда, в другой. Кем работает ее муж, я не знала. Риэ была миниатюрная, на голову ниже меня. Тонкие брови домиком; клыки, чуть видневшиеся из-под верхней губы, как будто она все время слегка улыбается. Я впервые оказалась с ней наедине, пусть всего на несколько минут по дороге до станции. Мы хоть и виделись на наших посиделках, но друг с другом практически не разговаривали. Чтобы не молчать, я решила продолжить разговор о почках и мужьях, который так всех увлек под конец обеда.