Котенок. Книга 2 (СИ)
О поэтессе Алине Солнечной ни Лена, ни Волкова вслух не говорили — молчал и я: опасался сболтнуть лишнее при Кукушкиной. Не упоминали мы с Алиной и о моём «сне». Потому что я не собирался рассказывать о нём семикласснице — хозяйка квартиры поняла это: улыбнулась мне и пожала плечами, когда Кукушкина повернулась к смело выбравшемуся из-под кресла котёнку. Пообещал девчонкам, что спою для них «пару-тройку» песен из репертуара ВИА Рокотова. Но отказался повторить весь концерт: объяснил это тем, «перегрузил» вчера голосовые связки (не признался, что у меня устала рука после сегодняшней писанины). Однако сперва потребовал у Алины «обещанные» чай и печенье. Хозяйка квартиры взглянула на Кукушкину — Лена кивнула и помчалась на кухню греть воду для чая, не спрашивая у Волковой «что, да как», словно уже освоилась в этой квартире.
Алина вернула на журнальный столик пепельницу, указала на меня пальцем и едва слышно сказала:
— Завтра. После школы.
Я кивнул.
Чай мне пришлось пить (и грызть печенье «Юбилейное»), сидя на диване — кресло и табуретку заняли девчонки. Едва только моя чашка опустела, Кукушкина принесла мне гитару. Я выполнил обещание: спел три песни. Начал со злополучной «Олимпиады-80» — удостоверился, что уже привык к нестандартному темпу её исполнения. Раньше я не пел её под гитару. Потому музыкальное сопровождение песни вышло скромным и непохожим на оригинальное. Две другие композиции выбрал по принципу «что умею» — отыграл те мелодии, к которым быстро подобрал аккорды. Не поразил слушательниц виртуозной игрой на гитаре. Но компенсировал «корявую» музыку своим старательным пением. «Котёнка» снова обошёл стороной: Кукушкина и без того пожирала меня восторженным взглядом — решил не провоцировать влюбчивую соседку-пионерку на активные действия.
Запас прочности моих голосовых связок оказался не вечным. Уже на третьей песне я захрипел. Алина Волкова тут же отобрала у меня музыкальный инструмент и сказала семикласснице, что «с него хватит» — я понадеялся, что пожалела она меня, а не гитару. Кукушкина не спорила со старшей подругой, засыпала меня словами сочувствия. Тут же вручила мне ещё одну чашку чая (теперь: невыносимо сладкого) — чтобы «лечил горло». И тут же включила режим «словесного недержания»: завалила меня и Волкову разного рода сведениями. Мы с Алиной всё больше помалкивали, обменивались взглядами. А Кукушкина сыпала на нас информацией. Я искренне удивился её способности «садиться на уши». Лена каждое утро перед школой устраивала моим барабанным перепонкам шумовой штурм. Но ни тогда, ни сейчас не повторяла уже озвученные ею раньше рассказы.
От Волковой мы ушли на закате. Лена долго прощалась с Барсиком, будто покидала его навсегда. Я поджидал семиклассницу около двери, Алина пионерку тоже не торопила. Спускались мы с Кукушкиной по ступеням в тишине: Лена над чем-то размышляла, покусывала губы. Едва мы вышли из подъезда — зажглись фонари, словно они дожидались нашего появления. На улице ещё не стемнело, но подкрашенное красным заревом небо буквально на глазах становилось всё менее ярким. Не слышал я и пения птиц. Но по двору бродила шумная ребятня, оглашая окрестности звонкими голосами. Усилился ветер: он завывал под крышами, шуршал кронами деревьев, срывал берёзовые листья и превращал их в крохотные идущие на посадку самолёты. Лена взяла меня под руку, по-прежнему молчала: будто напрашивалась на вопрос «что случилось?». Я вздохнул и озвучил его, когда мы прошли уже большую часть пути до своего дома.
Лена повернула ко мне лицо — в её глазах отразились яркие пятна фонарей.
— Я знаю, почему Алина в восемнадцать лет всё ещё учится в школе, а не в институте, — заявила Кукушкина.
Она отбросила с плеч косички. Не дождалась моего вопроса «почему?».
Продолжила:
— Это всё из-за Золотого Льва! Из-за той награды, что ей дали иностранцы. Я его видела сегодня — он здоровский! Только он не золотой, а керамический. Я подержала его в руках: Алина разрешила. Он не тяжёлый. Но красивущий!
Семиклассница мечтательно закатила глаза.
— Алина говорила, что её дважды зачисляли в первый класс, — сказала Лена. — В первый раз она не смогла учиться из-за той награды. Сперва они с мамой отправились в Венецию. А после фестиваля Алина поехала выступать по разным городам — за границей.
Кукушкина вздохнула.
— Потом у неё были выступления ещё и по всему Советскому Союзу, — сказала она. — Со своим Львом она объехала кучу городов! Представляешь? Потому Алина и не смогла учиться — она пошла в первый класс заново: на следующий год.
Девочка посмотрела мне в глаза.
— Ванечка, только ты не говори об этом никому, — попросила она. — Ладно? Алина не запрещала мне об этом рассказывать. Но я ведь понимаю: ей не понравится, если я буду болтать о ней… и о её прошлом. Ты меня понимаешь?
Лена крепко сжала мою руку.
— Пообещай, что не расскажешь никому, — попросила она.
Я сказал:
— Обещаю.
Кукушкина улыбнулась, сверкнула зубами.
— Я знала, что ты умеешь хранить тайны, — сказала семиклассница.
Но больше никакой тайны она мне сегодня не доверила. Потому что о моём умении «хранить тайны» девочка говорила, когда мы уже вошли во двор нашего дома. Где она сразу же замолчала: увидели своего отца — около автомобиля, припаркованного в десятке шагов от двери подъезда, под фонарным столбом. Кукушкин суетился рядом с приоткрытым капотом машины. Покачивал головой, бурчал под нос неразборчивые фразы и часто сплёвывал на землю (будто избавлялся от неприятного привкуса во рту). Вытирал руки о грязную тряпку. Нас он пока не видел. Но Лена при виде него вздрогнула, тот час же выпустила мою руку и отстранилась от меня на шаг в сторону. Семиклассница пугливо ссутулилась, будто надеялась спрятаться за «складками местности». Бросила на меня виноватый взгляд. Лена Кукушкина не пошла вслед за мной к подъезду — она шёпотом попрощалась и понуро направилась к своему родителю.
* * *За книгой Кукушкина вечером не пришла.
* * *Я вручил соседке семикласснице сборник стихов Алины Солнечной в понедельник утром: когда встретил Лену (как обычно) на лестничной площадке (запах табачного дыма я там снова не почувствовал, не увидел и окурки рядом со своей дверью). Девочка бережно приняла из моих рук потёртую книжицу. Ладонью стряхнула с её обложки пылинки, невидимые невооруженным глазом (незаметные и для глаз, вооружённых обычными очками). Пискнула: «Спасибо». Подняла на меня лицо (заметил её опухшие и покрасневшие веки — Кукушкина либо не выспалась, либо недавно рыдала). Наградила меня счастливой улыбкой. На пару секунд Лена прижала томик стихов к груди, будто соскучилась по нему. И тут же суетливо спрятала его в портфель — не занесла книгу домой. А по дороге к школе семиклассница снова приклеилась к моей левой руке и тихим голосом делилась со мной разведанными вчера тайнами.
— Алину Солнечную стали реже приглашать на выступления, когда ещё была жива её мама, — говорила Кукушкина. — Алина мне призналась, что не очень-то и расстраивалась по этой причине. Сказала, что не любила все эти «многолюдные сборища». И шла на них только потому, что они радовали маму — той нравилось, когда люди нахваливали её дочь.
Лена мечтательно улыбнулась.
— Представляешь, Ванечка, — сказала она, — Алину раньше чуть ли ни каждую неделю куда-то приглашали — после того, как напечатали её первую книжку. Она то выступала на поэтических вечерах, то читала свои стихи для радио, то снималась в телепередачах. Ей каждый день приходили письма от поклонников — со всей нашей большой страны!
Кукушкина покачала головой.
— Алина рассказывала, что иногда почтальон приносил письма ей прямо домой. В мешке! Потому что все конверты не помещались в почтовый ящик. Представляешь? Люди писали, что им нравились её стихи. Писали, что они ею очень гордились. И гордились тем, что такая талантливая девочка жила именно в нашей стране: в Советском Союзе.