Моя любимая заучка (СИ)

— Ром, какого хера ты тут стоишь, иди помойся, от тебя вонь на весь универ, — Паулина, как обычно, в центре внимания, заткнула нос руками и с отвращением смотрела на рыжего, — Хотя о чём я говорю, от тебя всегда так воняет.
— Заткнись, Паулина!
Как остроумно со стороны Ромы. Боже, у него словарный запас как у табуретки.
Рыжий стоял со стороны своей группы и ногтями пытался отодрать грязь от рубашки, покраснев, как рак. Какое же он жалкое посмешище.
Но первый раз в жизни не захотелось поддержать Паулину, не хотелось вступать в перепалку и доставить себе удовольствие, унижать этого идиота. Потому что ему нужна Ромашова. И только о ней он мог сейчас думать.
— И вообще, что за обноски на тебе, Рома? Вроде в приличном заведении учишься, а нормальной одеждой не разжился — Продолжала измываться Паулина, а остальные внимательно смотрели за перепалкой.
Глеб тяжело вздохнул и подошел вплотную к девушке, тыча ей пальцем прямо в лицо:
— У тебя какие-то проблемы? Юмор первокурсницы, так и зависла на уровне тупой школьницы, самой-то не надоело?
Теперь уже все замолкли и смотрели в центр коридора, где стояли Глеб с Паулиной.
— А ты что, его телохранитель личный, он сам за себя ответить не может? — Паулина не отступила ни на шаг и злобно сцепила руки на груди, смотря Глебу прямо в глаза.
— Что здесь происходит?
Голос Ромашовой прорезал слух, как молния озаряет небо во время непогоды. Запыхавшаяся Ромашова подбежала к троице и упёрла руки в бока, возмущённо глядя на Паулину.
Боже, как же она прекрасна. Одета, как и все другие девчонки, юбка до колен, белая блузка, и ноги… Её ноги были не как у всех. Дико хотелось закинуть их себе на плечи и трогать, ласкать, лизать.
Зарыться головой в её каштановые волосы, почувствовать запах, который не сравнится ни с одним другим. Её запах. Так пахнет только она. Лиза Ромашова пахнет как…Как кто, или что? Да хрен его знает, она пахнет так, что хочется нюхать её, не переставая.
Щупать, нежно проводить по рукам, ногам, по её вечно прямой, как стена, спине. Провести по ложбинке между грудей, да и не важно, что её там как таковой и нет, размер груди был явно размера на два меньше, чем у Паулины. Какая разница, если каждое прикосновение к ней отдавалось взрывом во всём его теле. Яркая вспышка прямо в мозг, от любого гребаного прикосновения.
А какая узкая она тогда была. И насколько мокрая.
Пиздец, походу у него снова встал.
— Ромашова, твоего хер пойми какого по счёту хахаля кто-то в дерьме извалял, ко мне какие вопросы? — Паулина с вызовом посмотрела на Ромашову.
— Ром, что случилось?
Она быстро окинула взглядом рыжего и устремила злобный взгляд на соперницу:
— А у тебя какие вопросы, тебе самоутвердиться больше не на ком? Мало тебе того, что тебя трахает пол универа, а? Внимания не хватает?
Паулина придвинулась к ней на шаг ближе и встала так, что их носы почти соприкасались:
— Ты что, шлюха, решила на меня все стрелки переметнуть? Все знают, что ты главная давалка, ни одного парня мимо юбки не пропускаешь! Слила рыжего и переметнулась на Смирнова? А следующий кто, у рыжей подружки Глеба отожмёшь?
Ромашова стояла, часто дыша, её затрясло. Глаза сузились, а губы превратились в узкую полоску. Ярость от нее можно было пощупать рукой.
Внезапно Ромашова схватила Паулину за волосы и повалила на пол. От стен коридора, словно колокол, разнёсся звенящий звук, перемешавшийся со всеобщим гулом. Все визжали и кричали, Паулина орала, как свинья, а Ромашова вцепилась той в волосы и волокла её по коридору, подпинывая при этом ногами.
Прекрасными ногами, блять, даже в таких действиях они были охуительными.
Громов не мог заставить себя пошевелиться. Он просто наблюдал за девчачьей дракой, смотря за движениями Ромашовой. Она что, все лето занималась спортом?
Паулина пыталась встать, но Лиза волокла её, как куклу, вцепившись в чёрные короткие волосы. При этом что-то кричала и яростно пинала её ногами.
Офигевшие в край свидетели драки разом очнулись от шока и побежали за девочками, но близко не подходили.
 
Громов, смотря на то, как Паулина выхватывает знатных пиздюлей, решил-таки оторваться от подоконника, незаметно поправляя вставший член через брюки.
Схватив за воротник Ромашову, он оттащил её и впечатал в стену, оставив Паулину валяться на полу. Дарина сразу же подбежала к подруге, что-то успокаивающе причитая.
— Ромашова, угомонись, блять!
Она как будто в первый раз его увидела, и в широко распахнутых шоколадных глазах читался нарастающий страх. Лиза тяжело дышала, отчего грудь часто вздымалась, очерчивая небольшие выпуклые формы из-под белой блузки.
Снова этот запах. Врывающийся в лёгкие, опаляя их сладостным пламенем, вбиваясь в каждую частичку его тела, призывая миллиард нервных окончаний обостриться ярче, чем звёзды горят в ночном небе.
Сука, что она с ним делает…
— На пару слов.
Громов одним движением руки закинул её за угол и потащил по коридору за собой.
Втолкнув её в ближайшую пустую аудиторию, он прижал Ромашову к стене в точности так же, как в прошлый раз на патрулировании.
Страх. Страх в её глазах был настолько осязаем, что становилось даже как-то не по себе. Не неприязнь, не брезгливость, не злость. Страх.
А её глаза метались по его лицу, как сумасшедшие.
— Ромашова.
Он старался придать голосу спокойный тон. А запах сводил с ума.
— Лиза, послушай меня.
А она смотрела на него, как на саму смерть.
— Я хочу…
Она издала громкий вздох, поднимая голову вверх и закрывая глаза:
— Громов, убери свои руки от меня! У-бе-ри!
— Ромашова, я хотел…
— Отойди от меня!
Лиза встретила его взгляд, она смотрела уже не со страхом, а с вызовом, а на бледных щеках виднелся проступивший румянец:
— Убери от меня свои грязные руки и катись на хрен!
Жаркие волны исходили от её лица, она смотрела на него, как на кусок говна, а он думал о том, что прекраснее на свете ничего не видел.
— Ромашова, заткнись!
Сам не понял, как впился в её горячие губы.
Она попыталась вырваться, но он держал её крепко. Дёрнулась, но он пригвоздил её к стене.
Язык с маниакальной жаждой выводил узоры в её мокром прекрасном рту, а руки не смогли сдержаться и стискивали каждый миллиметр тела, с жадностью сжимая.
Горячая. Жар от ее тела проникал в кожу. Щипал мышцы, словно его протыкали тысячи мелких иголок, проникая в каждую пору, каждую точку в его теле.
Он медленно растворялся. Растворялся по частичкам, словно пазл, отделялся от тела и уносился в воздух, раз за разом уменьшаясь в размере. Воздух подхватывал части его тела и уносил в никуда, растворяя. Уничтожая.
А она тряслась в его объятиях и отвечала. Она двигала своим губами навстречу ему!
И мир рушился. Эмоциональный вихрь выбивал дух из лёгких, подкидывая и опрокидывая на твёрдую поверхность.
Её кожа была настолько мягкой, что хотелось прикасаться снова и снова. А прижатое девичье тело отдавалось навстречу твёрдой податливостью, будто так оно и должно было быть, и никак иначе…
Её губы сладко влажно касались его, а тонкие, как пушинка, руки, обвивали напряжённую шею.
Вокруг не существовало ничего. Не было универа, аудитории, отдалённых звуков из коридора. Ни-че-го. Были он и она. Существовали только двое. Окружение испарилось, еле виднеющимся паром растворяясь в воздухе.
Гул в ушах. Её губы, её тело, и так тесно в штанах… И он её чувствовал своим членом. Так сильно, что она начала стонать. Упирался ей в живот, не было бы одежды между ними, проткнул бы насквозь.
— Ромашова, ты сводишь меня с ума.
Громов умирал. Умирал и стонал ей прямо в губы, упиваясь моментом. Упиваясь каждой секундой рядом с ней.
— Громов…
Лиза размякла в его объятиях, свесившись, словно тряпичная кукла, жалобно скуля отдельные фразы:
— Это неправильно, так не должно быть…