Рассказы

— Нет, — ответил патриот с обычной своей оговоркой, — нигде не приходилось, кроме Дублина.
— Я встретил там графа де Канки и капитана Фицтомпсона, — сказал Уисботл, — они были восхищены.
— В таком случае представление несомненно великолепно, — огрызнулся Ивенсон.
— Мне особенно понравилось, как начучелены белые медведи, — заметила миссис Блосс. — В ихних мохнатых белых шкурах они точь-в-точь полярные медведи, правда, мистер Ивенсон?
— Я бы скорее сказал, что они похожи на кондуктора омнибуса, вставшего на четвереньки, — ответил брюзга.
— Я был бы весьма доволен нашим посещением Воксхолла, — простонал Гоблер, — если бы я не схватил там страшную простуду, после чего мои боли ужасно усилились. Мне пришлось принять несколько ванн, прежде чем я рискнул покинуть свою комнату.
— Эти ванны с душем — прелестная вещь! — воскликнул Уисботл.
— Превосходная! — сказал Томкинс.
— Восхитительная, — поддакнул О'Блири (он однажды видел такую ванну перед мастерской жестянщика).
— Отвратительные аппараты! — возразил Ивенсон, чья неприязнь распространялась почти на все предметы как одушевленные, так и неодушевленные.
— Отвратительные, мистер Ивенсон? — в страшном негодовании переспросил Гоблер. — Отвратительные! Подумайте, какую пользу они приносят, вспомните, сколько жизней они спасли, вызывая испарину!
— Что верно, то верно, — проворчал Джон Ивенсон, переставая мерить шагами крупные квадраты ковра. — Я был таким ослом, что однажды позволил установить такую штуку у себя в спальне. Черт возьми! Чтобы полностью излечить меня, хватило одного раза, — даже полгода спустя, стоило мне увидеть ее, как я весь покрывался испариной.
Это заявление было встречено легким смехом, который еще не утих, когда появился Джеймс, неся поднос, нагруженный остатками барашка, дебютировавшего еще за обедом, а также хлебом, сыром, кружочками масла среди леса петрушки, целым маринованным грецким орехом и третью другого, и прочим. Мальчик исчез и снова вернулся с другим подносом, на котором стояли стаканы и кувшины горячей и холодной воды. Джентльмены принесли свои бутылки; горничная поставила под карточный столик разнообразные подсвечники накладного серебра, и слуги удалились на покой.
Жильцы пододвинули стулья к столу, и разговор вошел в обычное русло. Джон Ивенсон, никогда не ужинавший, развалился на диване и развлекался тем, что противоречил всем и каждому. О'Блири старался наесться до отвала, отчего в груди миссис Тибс нарастало справедливое негодование; мистер Гоблер и миссис Блосс с большой нежностью обсуждали лечение пилюлями и другие невинные забавы; а между Томкинсом и Уисботлом «завязался спор» — другими словами, они старались перекричать друг друга, причем каждый льстил себя надеждой, что его доводы неопровержимы, и оба имели самое смутное представление о предмете своего спора. Часа два спустя жильцы и медные подсвечники попарно разошлись по своим спальням. Джон Ивенсон стянул сапоги, запер дверь и приготовился ждать, пока мистер Гоблер не удалится к себе. Последний всегда засиживался в гостиной на час дольше остальных, принимал лекарства и стонал.
Грейт-Корэм-стрит погрузилась в состояние полного покоя: было около двух часов. Изредка мимо погромыхивали извозчичьи экипажи, да какой-нибудь запоздавший клерк во пути домой в Сомерс-Таун задевал каблуком решетку угольного иодвала, отчего раздавался лязг, словно хлопала печная заслонка. Доносившееся с улицы монотонное бульканье усугубляло мрачный романтизм сцены. Это стекала вода по желобу дома № 11.
«Он, вероятно, уже заснул», — подумал Джон Ивенсон, с примерным терпением выждавший более часа после того, как Гоблер покинул гостиную. Он прислушался в доме царила мертвая тишина; тогда, погасив ночник, он приоткрыл дверь. На лестнице было темно, как в могиле.
— Ш-ш-ш, — прошипел любитель гадостей, словно римская свеча, проявляющая первые признаки того, что она намерена взорваться.
— Тс-с-с, — прошептали в ответ.
— Это вы, миссис Тибс?
— Да, сэр.
— Где?
— Здесь.
И на фоне лестничного окна, словно дух королевы Анны в последнем акте «Ричарда III», появился силуэт миссис Тибс.
— Сюда, миссис Тибс, — прошептал обрадованный сплетник, — дайте мне руку, так! Кто бы это ни был они сейчас в кладовой; я свесился из окна и видел, как они случайно опрокинули свечу и остались в темноте. Вы не забыли сиять ботинки?
— Нет, — еле выговорила трепещущая миссис Тибс.
— Хорошо; я снял сапоги, так что мы можем спуститься поближе к кладовой, перегнуться через перила и слушать.
И они прокрались вниз, а каждая ступенька скрипела, словно патентованный каток для белья по субботам.
— Готов поклясться, это Уисботл и еще кто-то! громким шепотом воскликнул радикал после того, как они подслушивали несколько минут.
— Тише! Давайте послушаем, что они скажут! воскликнула миссис Тибс, которая теперь, забыв обо всем остальном, превыше всего Жаждала удовлетворить свое любопытство.
— Ох, если бы я только вам поверила, — кокетливо сказал женский голос, — одинокая жизнь моей хозяйки скоро кончилась бы.
— Что она говорит? — спросил мистер Ивенсон у своей спутницы, чья позиция оказалась более удобной.
— Говорит, что скоро покончит со своей хозяйкой, — ответила миссис Тибс. — Негодяйка! Они замышляют убийство.
— Я знаю, вам нужны деньги, — продолжал голос, принадлежавший Агнес. — Если я получу пятьсот фунтов, я живо ее разожгу.
— Что? Что? — снова спросил Ивенсон. Он слышал ровно столько, сколько было нужно, чтобы пробудить в нем желание услышать больше.
— Кажется, она говорит, что подожжет дом, — ответила насмерть перепуганная миссис Тибс. — Слава богу, я застрахована в «Фениксе».
— Как только ваша хозяйка даст мне согласие, милочка, — сказал мужской голос с сильным ирландским акцентом, — можете считать эти деньги своими.
— Бог ты мой! Это мистер О'Блири! — воскликнула миссис Тибс в сторону.
— Злодей! — произнес, негодуя, мистер Ивенсон.
— Во-первых, — продолжал ибериец, — надо отравить подозрением душу мистера Гоблера.
— Разумеется, — согласилась Агнес.
— Что он говорит? — снова спросил Ивенсон, задыхаясь от любопытства и шепота.
— Говорит, чтобы она отравила мистера Гоблера, а то он ее подозревает, — сообщила миссис Тибс, ошеломленная этой безжалостной гекатомбой.
— А в отношении миссис Тибс… — продолжал О'Блири.
Миссис Тибс задрожала.
— Тише! — в глубокой тревоге воскликнула Агнес как раз в то мгновение, когда с миссис Тибс чуть было не приключился обморок. — Тише!
— Сюда кто-то поднимается, — сказала Агнес ирландцу. — Сюда кто-то спускается, — прошептал Ивенсон хозяйке пансиона.
— Спрячьтесь в малую гостиную, сэр, — сказала Агнес своему сообщнику, — у вас хватит времени, пока тот пройдет всю кухонную лестницу.
— В большую гостиную, миссис Тибс! — шепнул изумленный Ивенсон своей не менее изумленной спутнице; и оба кинулись в гостиную, ясно слыша шаги, приближающиеся и сверху и снизу.
— Что случилось? — воскликнула миссис Тибс. — Прямо как во сне. Я не вынесу, если нас тут застанут!
— Я тоже, — согласился Ивенсон, который не любил, когда смеялись на его счет. — Тише, они уже у двери.
— Вот здорово! — шепнул один из новопришедших. Это был Уисботл.
— Чудесно, — так же тихо ответил его спутник — Альфред Томкинс. — Кто бы мог подумать?
— Я же говорил, — многозначительно шептал Уисботл. — Господи помилуй! Да он уже два месяца вокруг нее увивается. Я все видел сегодня вечером, когда сидел у фортепьяно.
— Поверите ли, я ничего не заметил, — перебил Томкинс.
— Не заметили! — продолжал Уисботл. — Господи помилуй! Я видел, как он шептался с ней, а она плакала, а потом, готов поклясться, услышал, как он ей что-то говорил про ночь, когда мы все ляжем.
— Они говорят о нас! — воскликнула миссис Тибс вне себя от ужаса: страшное подозрение поразило ее, и она вдруг поняла, в каком положении они очутились.