Кот в малиновом тумане (ЛП)

— Дети могут жить в ужасных условиях и молчать. И выглядеть просто образцом послушания и воспитанности, — сказала Стефания, кивая головой. — Или не выглядеть. Кто бы мог подумать, что Мэри-Лу Зыковски будет с благодарностью вспоминать уроки, от которых она отбрыкивалась изо всех сил, плакала и злилась?.. А другие дети, наоборот, стараются изображать идеально безоблачную жизнь. Просто ангелы. Кто-то может даже подумать…
Она замолчала и уставилась на Мэтта так, будто видела его впервые.
Он пришел сюда, чтобы вытянуть из сестры Стефании то, чего она не знала. Вместо этого, она обнаружила то, что знала всегда, но никогда по-настоящему не осознавала. Ее рука взметнулась к лицу и захлопнула ладонью рот, как будто монахиня боялась сказать что-нибудь вслух, как будто надеялась этим жестом отменить внезапное осознание, пришедшее к ней слишком поздно.
— О, Господи… О, Господи, Господи… теперь я вижу то, чего никогда не замечала…
Да уж, — подумал Мэтт с каким-то странным облегчением, которое возникает в моменты абсолютной честности между друзьями.
Он был хорошим священником, но, как выяснилось, плохим детективом.
  
Глава 7
 
Que sera, sera!.. [25]
 
Некоторые тут заявляют, что никогда не забывают лиц.
При моей работе лица мелькают туда-сюда, всех не упомнишь. Лично я никогда не забываю мест.
Итак, я снова прогуливался по тропическому эрзац-саду отеля «Хрустальный феникс», наполненному аурой ностальгии такой концентрации, что ее можно было разливать в бутылки и продавать странствующим голубям [26]. Впрочем, не уверен, что в окрестностях остался хоть один такой голубь — я слышал, они вымерли. Лично я, и я рад это заявить, не имею к их истреблению никакого отношения, а что касается популяции карпов, так она, кажется, выглядит вполне жизнеспособной.
Ах, карп! Уютное словечко — всего лишь из одного слога, но такое милое для меня. Когда кто-то произносит «карп», или же использует изысканное восточное слово «кои», в моей голове возникает образ золотой рыбки — великолепного пищевого ресурса.
Я обошел пруд, где когда-то имел привычку бродить в гордом одиночестве, как олух. Мой Уолден! [27] Мой живительный источник!.. Мой плавучий буфет!..
Никто, кстати, не может обвинить меня в том, что я нападаю на слабых. Некоторые из этих красивеньких рыбок размером со щенка питбуля. Когда они отталкиваются плавниками, стремясь к поверхности за кусочками сырого мяса во время кормежки, каждый может заметить, какие они мускулистые, эти рыбки. Для Полуночника Луи охота за такими красавцами — все равно что для какого-нибудь миллионера добыча голубого марлина в прибрежных водах Флориды. И я, в отличие от него, съедаю мои вкусные трофеи, вместо того чтобы безвкусно развешивать их по стенам. Представляю реакцию мисс Темпл Барр, если бы я приперся домой со сверкающей шкурой добытого карпа в качестве доказательства успешной рыбалки! Ее бы передернуло, по меньшей мере, и она обязательно обвинила бы меня в извращенных вкусах — впрочем, я не в первый раз подвергаюсь подобного рода нападкам, и, видимо, не в последний, если уж говорить начистоту. Извращенные вкусы — самые стойкие, поскольку они, как правило, приносят море удовольствия.
Легкое дуновение пустыни чуть шевелило огромные листья растений, окружающих пруд. Они напомнили мне опахала гарема, колышащиеся туда и сюда. Не то чтобы я обладал гаремом, но всякий чувак должен к этому стремиться.
У самых моих лап большой серебристо-голубой карп заложил крутой вираж, обдав меня веером брызг. Ну и наглые же рыбы эти императорские кои!
Я притаился под сенью широких листьев каллы. Пусть себе скачут, как дельфины в парке развлечений «Морской мир». Я слышал пение сирен — и оно означает мой, а не их ужин.
Впрочем, до ужина еще далеко, а я могу позволить себе подождать.
 
Под жужжание шмелей где-то высоко над головой я задремал. Даже визг плещущихся детей, доносившийся от далекого бассейна, не нарушал моего покоя и умиротворения. До моего носа доносился запах влажной от брызг почвы и слабый рыбный букет, обозначающий близкое соседство карпов.
И тут по моему лицу скользнула какая-то тень. Мои глаза широко раскрылись, такие же зеленые, как сигнал светофора. Ходу!..
Но тень не спешила нападать, томно скользя между мной и моим прудом. Все умиротворение разлетелось вдребезги, и мое расслабленное тело сжалось в напряженный комок.
Любое разумное существо поостереглось бы напрягать Полуночника Луи. Но нарушительница моего спокойствия не была разумным существом. Это была девчонка с верхнего этажа, известная под именем Икорка.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел я.
— То же, что и ты, — ответила она спокойно, обнаглев до такой степени, что посмела приблизиться нос к носу и обнюхать мои усы. — Наслаждаюсь видами.
Она изогнулась и задрала свою хорошенькую головку, чтобы окинуть взглядом поверхность воды.
— Перезрели, — сообщила она и чихнула. — Здоровенные туши, никакого аромата. Лучший карп должен быть не длиннее хвоста бобтейла.
— С каких это пор ты стала разбираться в карпах?
Она пожала плечиками. Этот жест сильнее обозначил ее хорошо очерченные острые лопатки. Малышке не помешало бы усиленное питание, но, если она настолько капризна в еде, что ее не устраивают откормленные рыбы, пусть пеняет на себя.
— Что ты здесь делаешь? — повторил я, показав зубы.
— Могу тебя спросить о том же самом. Между прочим, до меня дошли слухи, что мой так называемый папашка любил болтаться в этих местах.
Я чуть не подавился:
— Зачем он тебе?
— О… — она лениво потянулась, выгибая спинку, прижав животик к земле и задрав хвостик к небесам.
Эта поза могла бы показаться соблазнительной, если бы мой чуткий нос не уловил полное отсутствие у маленькой Икорки характерного дамского запаха. С тех пор, как мы виделись с ней в последний раз, бедняжку свозили в клинику Доктора Смерть и кастрировали!..
Я вздохнул в память о том, чего больше нет. Скажу я вам, в наше время становится все труднее рассчитывать на встречу с существом противоположного пола, которое сохранило бы в себе хоть какие-то половые признаки. Я всеми лапами за предохранение от нежелательных… э-э-э… детенышей, но, согласитесь, в современном мире простой акт зачатия становится все труднее осуществить.
— Между прочим, ты подходишь под его описание.
Ее задумчивый голосок заставил меня вздрогнуть, как летящий в мою сторону мясной тесак японского шеф-повара. Вся кровь застыла в моих жилах, если только это возможно при двадцати пяти градусах в тени.
— Как и многие другие парни, — прорычал я.
Она поморгала глазами цвета золотого карпа:
— Да не волнуйся, дедуля. Ты слишком старый и толстый, чтобы быть моим мерзавцем-папашкой, бросившим семью. Мамочка до сих пор втюрена в этого проходимца, и она задолбала нас рассказами о нем: жгучий брюнет, мускулистое тело, блестящее, как деготь; белоснежные усы и брови — не от возраста, а от природы; яркие зеленые глаза; острые белые зубы. Короче, Мужчина года. Уж точно, такой хлыщ не станет сидеть возле искусственного пруда в отеле и выуживать из него престарелых рыб, слишком толстых, чтобы шевелить плавниками.
Я не знал, то ли радоваться ее заблуждению, то ли злиться на умозаключения, которые она тут выкладывала. Судя по возрасту Икорки, моя связь с ее мамашей была около года назад. Чувак не может так сильно измениться за какой-то жалкий год. Очевидно, легкомысленное мнение Икорки о вашем покорном слуге в корне отличалось от более взвешенного и разумного мнения ее матери.
— А чем сейчас занимается твоя мать? — поинтересовался я.
Возможно, я мог бы еще разок навестить старушку.
Икорка выпустила коготки и обмакнула их в воду. Могу поклясться, что видел, как она улыбается, наблюдая за удирающими в панике рыбами.