Кот в малиновом тумане (ЛП)
Вито, очевидно, тоже.
Когда он не рылся внизу в мусорных ящиках и не обшаривал потные костюмы, он рыскал по залам казино «Феникса». Я наблюдал, как он приглядывался к блэк-джеку и другим карточным столам. Я видел, как он торчит у игральных автоматов, следя жадными глазками размером с изюминку за удачливыми игроками и работниками казино. И он ни разу не сунул даже пятака в автомат, не протянул кассиру доллар через мраморный прилавок и не метнул ни единой фишки на туго обтянутый первоклассной замшей карточный стол.
Ну и дешевка! Вито явно задумал что-то нехорошее, но какого именно сорта, и в чем заключалось это нехорошее? Вот чего я никак не мог понять, и это сводило меня с ума не хуже кошачьей травки.
Это, и еще запах гнилых бананов и сигар, который исходил от него. Возможно, он курит шкурки от бананов. Я бы не удивился.
После нескольких дней наблюдения я был столь заинтригован, что однажды ночью, когда он выходил из «Хрустального феникса» в три часа — время, когда все только начинается, я решил за ним проследить.
К счастью, он шел пешком всю дорогу. Я не думаю, что Вито относится к числу чуваков, которые станут привязывать свое имя к конкретному номеру машины и водительским правам, тем более, в это время и в этом месте.
Но куда бы Вито ни мог дошагать, не распугивая лошадей, я прекрасно мог следовать за ним. Я — тень в ночи, которая способна раствориться во мраке в любой момент, когда захочет. А я хотел, поскольку Вито часто останавливался, оборачивался и подозрительно оглядывал улицу, опасаясь преследователей.
Его преследователем был я, но он меня не замечал. Даже если бы и заметил, то, конечно, не обратил бы внимания, считая просто одним из этих бездомных чуваков, не представляющих для него никакой опасности. В этом прелесть работы под прикрытием: все вокруг склонны меня недооценивать. А я умею держать пасть на замке.
Короче, мы направлялись по прохладным улицам в южную часть города, где цены на аренду низкие и контингент соответствующий. Скоро мы достигли самого дна: парковки у мотеля «Араби».
Что я могу сказать о мотеле «Араби»? Сорок лет назад это был чистенький мотельчик, последняя граница Запада для путешественников, которые собирались объехать Штаты на своих «шевроле».
Сегодня это место, которое может понравиться разве что Бетти Дэвис [42]. Просто помойка! Даже бродячие собаки в этом городе избегают мусорного ящика на задах «Араби», в страхе, что могут найти там неаппетитное мертвое тело. Или два. Иногда эти тела — человеческие.
Не слишком много машин дремали на асфальте, но те, что были, демонстрировали отсутствие бамперов, краски, отдельных окон, поворотников, ручек на дверцах, и других деталей безопасного вождения. У многих также отсутствовали номера — по крайней мере, принятые в Неваде.
Мотель «Араби» лежал на местности, как восклицательный знак: узкое, длинное одноэтажное строение, заключающее в себе ряды комнат, простирающиеся от будки регистратора, расположенной под башней из выцветшего неона. Бледно-розовый курсив гласил: «Мотель «Араби», Надпись вилась червяком поверх зеленоватого минарета. Краски были типа пастельные — с ударением на «паст», то есть «past», то есть — «прошлое».
Мой подопечный не остановился у так называемого офиса, чтобы взять ключ от номера, а направился по замусоренному тротуару прямо к комнатам. У каждой комнаты имелась дверь, а также квадратное окно, более или менее прикрытое обвислыми шторами разных оттенков пыли, грязи и заразы.
У двери под номером четыре наш нюхатель перьев остановился и постучал.
Она отворилась достаточно для того, чтобы лицезреть еще одного представителя этой породы: длинного неряшливого субъекта, чье лицо и осанка создавали полное впечатление ходячего мертвеца. Эти двое немного поговорили, причем, тон у них был не самый дружеский, насколько я мог видеть из своего укрытия под навеки запаркованным «оппелем» семидесятых годов, чьему разливу топлива могла позавидовать «Бритиш Петролеум». Я хрипел, стараясь не задохнуться от испарений, и упустил смысл диалога.
Затем Вито был неохотно допущен ко двору. Между провисшими занавесями в оконном проеме я мог разглядеть тусклый свет дворцовых канделябров. До моего слуха донеслось бренчание лютни придворного трубадура, если я ничего не путаю.
Разумеется, интерьер, возникший в моем воображении, был более приятным, чем подлинный ландшафт, который я не имел ни малейшего желания не только увидеть своими глазами, но даже вообразить в натуре.
Я прополз на животе между спущенными колесами, стараясь избегать масляных пятен, и тут заметил другого соглядатая, укрывшегося в тени древнего микроавтобуса «фольксваген», раскрашенного психоделическими узорами Вудстока. [43]
На цыпочках я подобрался поближе, чтобы разглядеть незнакомца.
Я не поверил своим глазам, узнав чувака, который, не ведая того, пересекся на охоте с вашим покорным слугой. Я-то знаю, что привело меня в это жуткое место: подозрительное поведение мерзкого Вито, который явно имел связи с преступным миром.
Но какие такие дела могли забросить любимчика Девы Марии Гваделупской и всех дев «Серкл Ритц» в низкий притон непотребных личностей в половине четвертого утра?
Мистер Мэтт Девайн явно не собирался отвечать на мой скромный вопрос, а ситуация обещала оставаться без изменений, так что я ускользнул прочь.
Глава 14
Игра в убийство
Темпл настолько освоилась в «Хрустальном фениксе», что, кажется, знала его уже не хуже, чем когда-то театр «Гатри» — сверху донизу и со всех сторон.
Ей нравилось быть своей в публичных местах, получивших общее признание своим подлинным лоском, знать там все входы и выходы. Многие, конечно, хотят быть инсайдерами, поскольку это круто, но никто не мечтает об этом больше, чем бывший репортер, ставший пиарщиком.
Несмотря на то, что снобистский имидж «Хрустального феникса» отличался от богемной артистической атмосферы «Гатри», театр и отель во многом демонстрировали несомненное внутреннее сходство под разностью фасадов: и тот, и другой имели фойе, бар, сцену и свою аудиторию, которая платит.
А в подбрюшье каждого из них находилось самое интересное: лабиринт кладовых и гримерок, костюмерные, а также лифт, поднимающий избранных наверх, на сцену.
Эти просторные, полупустые помещения выглядели таинственно, особенно в дневные часы. В них слышались шепот призраков и отголоски праздничной суматохи, царящей здесь после наступления темноты.
Высокие шпильки Темпл громко стучали, и их стук эхом отдавался в тишине подвала, когда она шла в одиночестве по этому лабиринту, ее большая сумка раскачивалась у бедра, точно метроном, отсчитывающий неслышный ритм. Она заглядывала в пустые гримерки — никогда не могла устоять перед драматичной таинственностью подобных мест. И, скажем так, Темпл была достаточно суеверна, чтобы воображать, что кто-то из призраков, шепчущих здесь, мог быть тенью Китти или Гленды [44]… Или, может, она рассчитывала встретить кого-то из легиона их печальных сестер, еще живых, по счастью? Все они были гламурными жертвами: женщинами, на которых мужчины любят смотреть — но любят и использовать их, мучать, бить… иногда до смерти. Стриптизерши и девочки из ночных шоу всегда уверяют, что сами используют мужчин, зарабатывая на их похоти. И им плевать, что многие умирают ужасной смертью.
«Никого здесь нет! — сказала себе Темпл. — Это же «Хрустальный феникс», здесь не появляется даже призрак Макса Кинселлы. Никаких крадущихся убийц, никаких маньяков, никаких невинных жертв… и ты-то уж точно не жертва. Прекрати сейчас же».
А потом она услышала голоса, которые спорили или ссорились, и прибавила шагу. Здесь, вообще-то, был один маньяк, и она его хорошо знала. К сожалению, именно с ним у нее была назначена встреча.