Доктор Джекил и мистер Холмс
– Вот угол, а это, полагаю, и есть заведение «У красавчика», – заметил сыщик, указывая на весьма обшарпанный фасад пивной в двух домах от нас. – Не возражаете против глотка виски с содовой, прежде чем вернемся на Бейкер-стрит?
Я ответил, что не возражаю, и мы двинулись в том направлении.
– Не собираетесь поделиться со мной, Холмс, что вам удалось узнать? – спросил я нетерпеливо, после того как мы молча прошли с полдюжины шагов.
Он потер руки.
– Достаточно, чтобы захотеть узнать больше. Я выяснил, например, что у Хайда нет иного источника дохода, кроме подношений его знаменитого друга, и что относительно этих поступлений он отнюдь не проявляет бережливости. Далее, его пристрастия касательно женщин распространяются на низшие классы общества и находятся на одном уровне с его предпочтениями в развлечениях – все это значительно ниже того едва ли не королевского образа жизни в целом, который он ведет. Теперь физические особенности и привычки: ростом Хайд чуть выше полутора метров, он немного косолап и курит плиточный табак. Все остальное касательно этого человека по-прежнему остается загадкой.
Столь внушительный перечень поразительных фактов, собранных после краткого осмотра имущества Хайда, возбудил во мне любопытство, однако, прежде чем я успел поинтересоваться у своего товарища, каким же образом он пришел к подобным заключениям, мы переступили порог пивной и настало время попридержать язык.
Первым же моим впечатлением от сего заведения была мысль, что его владелец пытается экономить на газе. Внутри горело так мало ламп, что, пока мои глаза не привыкли к сумраку, я с трудом мог разглядеть собственную ладонь перед глазами. И даже потом, слегка освоившись, я, чтобы добраться до стойки, был вынужден положиться на уникальную способность Холмса видеть в темноте и позволить ему вести меня под руку между столами и стульями. Это был зал с низким потолком, пропахший пивом и опилками и набитый до отказа даже в столь поздний час. Атмосфера заведения представляла собой смешение голосов на множестве языков – одни звенели от веселья, другие пронизывало раздражение, остальные же растворялись в монотонном гуле полнейшей скуки. Возвышавшийся за стойкой здоровяк с массивной подвижной челюстью и копной темных волос, начинавших расти, казалось, прямо от бровей и не оставлявших места для лба, прервал разговор с пьяницей, ссутулившимся перед ним, и повернулся к нам.
– Что будем, приятели? – Несмотря на ист-эндовский сленг, по ужасному акценту кельнера было очевидно, что он немец.
– Мне – виски с содовой, и моему другу – то же самое, – ответил Холмс. После того как напитки были поданы, он продолжил: – Что-то нынче вечером я не вижу здесь еще одного своего друга, хотя слыхал, будто он частенько захаживает в это заведение. Эдвард Хайд не появлялся здесь в последнее время?
Выражение полнейшего отвращения исказило грубые немецкие черты в гротескной карикатуре. Кельнер схватил со стойки не отличавшуюся особой чистотой тряпку и свирепыми движениями огромной ручищи принялся полировать изрядно побитую поверхность.
– Давненько я этого типа не видел, – прорычал он. – А если вы его друзья, то советую вам подкрепиться да убраться отсюда подобру-поздорову. В своей пивной скандалов я не потерплю.
Брови Холмса поднялись:
– Он скандалист?
– Видите это зеркало? – Штюрмер, если только так его звали на самом деле [4], ткнул большим пальцем за плечо. Там за стойкой висело треснувшее зеркало, на котором была наклеена надпись «В кредит не обслуживаем». – В последний раз, когда ваш приятель был здесь, вспыхнула ссора, и, прежде чем я успел вмешаться, какой-то парень запустил в Хайда полной кружкой пива, а тот пригнулся, и вот результат. Я вышвырнул всех бузотеров вон и сказал им, что если увижу кого-нибудь из них здесь еще раз, то сломаю свой кий о его башку.
– А что, первым начал Хайд?
– Ну, винить его в этом, пожалуй, все-таки нельзя. Какой-то налакавшийся французик-клерк косо на него взглянул и обозвал словом, которое я не стал бы повторять при своей матушке, которая живет в Гамбурге. Хайд огрызнулся в ответ – я не слышал, что он сказал, он вечно так тихонько рычит, – и после этого вся заваруха и началась. От этого парня одни неприятности, и я рад, что от него избавился.
Холмс поблагодарил немца и расплатился за выпивку. По его предложению мы взяли стаканы и переместились от стойки за стол в углу, который как раз освободили две пьяные уличные проститутки.
– Судя по услышанному, – изрек Холмс, когда мы уселись, – Хайду не стоит выставлять свою кандидатуру на выборах. Особой популярностью он похвастаться не может.
– Я сгораю от любопытства, – начал я опять. – Совсем недавно мы с вами видели одни и те же вещи в комнатах Хайда, и все же, признаюсь, я не смог определить даже малую часть из того, что вы о нем узнали.
Мой друг улыбнулся и глотнул виски.
– Еще бы, Уотсон. У вас множество талантов, но наблюдательность и склонность к дедукции в их число не входят. Тем не менее все ключи были там, если знать, что искать.
– Тогда, быть может, объясните, как вы догадались, что у Хайда нет иного дохода, кроме предоставляемого Джекилом, и что он не отличается бережливостью?
– Здесь гордиться нечем – этот факт лежал практически на поверхности, и особой дедукции здесь не требовалось. Вы ведь помните, что я нашел его приходно-расходную книгу?
– Вы даже присвистнули, изучая ее.
– У меня были все основания отреагировать подобным образом. Остаток у Хайда отнюдь не маленький, и записи показывают, что он беспорядочно вносил значительные суммы в графу «приход». Их величина и нерегулярность исключают версию, что это жалованье: оклад редко бывает таким высоким и выплачивается на регулярной основе. А из того, что хозяйка рассказала о его отлучках, навряд ли можно сделать вывод, что у этого человека есть какая-то прибыльная работа. То, что эти суммы были получены в результате вложений, также маловероятно, поскольку цифры круглые, без добавочных фунтов, шиллингов или пенсов. Скорее уж денежные подношения. Далее, поскольку все взносы были одинаковы, я сделал вывод, что это подношения от одного и того же человека. Хотя признаюсь, что мой выбор Джекила в качестве дарителя основан лишь на догадке, но при подобных обстоятельствах он представляется самой вероятной кандидатурой.
– А расточительность?
– Одежду Хайд предпочитает дорогую, что, соглашусь, навряд ли является признаком беспечных трат. Однако когда я покопался в его мусорной корзине и обнаружил, что этот тип выкинул две совершенно новые, хотя и запачканные шелковые сорочки, совершенно не позаботившись отнести их в прачечную, то склонился к мысли, что он порядочный мот.
– Да, это представляется довольно простым. А что насчет его предпочтений в женщинах и развлечениях, а также королевского образа жизни?
– Что касается женщин, то сорочки, которые Хайд выбросил, были перепачканы двумя разными оттенками помады – оба можно купить в любой из дешевых лавок для женщин возле порта. Я изучил множество различных типов косметики, используемой прекрасным полом, и даже забавляюсь идейкой написать однажды монографию на эту тему. Пристрастия Хайда в развлечениях я также отнес к низким после того, как нашел в корзине не менее девяти корешков билетов в один из наших сомнительных театров-варьете на Бакс-Роу. Человеку, возвращающемуся туда вновь и вновь, должно нравиться то, что он смотрит. Ну и об образе жизни: это очевидно из того, как небрежно относится Хайд к своему гардеробу, а также из того, что он постоянно снимает деньги со счета в банке, дабы удовлетворить свои потребности.
– Остаются его рост, косолапость и любимый табак.
Холмс улыбнулся.
– Да ладно вам, Уотсон. Вы, несомненно, сообразили, что только низкорослому человеку будет удобно в одежде размера Хайда. И вы не могли не заметить, что подошвы его обуви более остального стерты по внешним краям мысков, что говорит об отклонении стоп.