America Latina, или повесть о первой любви

Наконец перевал позади, и автобус пополз по глубокому каньону, спускаясь в синюю дымку, окутывающую предгорья.
Говорят, что на этой дороге бывают грабежи. По-моему, гораздо опасней частые оползни. Из-за них дорога постоянно ремонтируется, и возникают многокилометровые пробки. Лишь поздно ночью, выбравшись из каньона на равнину, мы оказались в городе Клевая Жизнь — Vistahermosa.
Юлька хотела обязательно найти отель с горячей водой, но нам пришлось обойти полгорода, пока мы нашли один с хотя бы холодной. Когда мы уже заползли в номер, оказалось, что вода — в ведрах. Всегда проверяйте работу водопровода, прежде чем остановиться в местном отеле.
За Вистаэрмосой асфальт кончился, и мы еще целый день тряслись по щебенке до Villavicensio — последнего на юг большого поселка. В Южной Колумбии и Северном Эквадоре оба склона Анд влажные, и когда-то здесь росли роскошные тропические леса. На западной стороне они местами еще сохранились, но на востоке, как оказалось, вся земля расчищена под пастбища и теперь занята травянистыми йяносами, на которых пасутся стада зебу — белого скота, происходящего от азиатского быка-бантенга. Самый многочисленный обитатель этих скучных равнин — черный ани (Crotophaga ani) из семейства кукушек. Почему-то ани в огромном количестве появляются всюду, где пасется скот — может быть, они питаются жуками и личинками из навоза. У рек попадаются свистящие утки и паламедеи, которых местные жители часто держат дома.
Мы терпеливо тащились на юг, чтобы добраться до большого заповедника Sierra de Macarena, занимающего одноименный хребтик и предгорную равнину. Часть его рек течет в Ориноко, а часть — в Амазонку. Говорят, что здесь самая богатая флора в Колумбии.
На следующее утро, оставив Юльку отдыхать в отеле, я отправился на разведку к видневшемуся невдалеке хребтику. Эта гряда высотой 700-800 метров тянется параллельно Андам и со стороны кажется очень красивой — высокие водопады прорезают густой лес. Микроавтобус довез меня до реки, через которую сделанный из двух долбленок паром перевозит только легковые машины. Пришлось тащиться дальше пешком. Я все ждал, что вот-вот начнется лес. Но даже после того, как я углубился на 15 километров вглубь заповедника, ничего не изменилось — все те же пастбища, зебу, ани и маленькие хутора.
Тут меня догнал бородатый всадник в широкополой шляпе, с огромными шпорами, ножом за поясом, винтовкой за спиной и запасной лошадью в поводу. Я поднял большой палец, прося подвезти, и чуть не упал, когда он обратился ко мне на неплохом английском. Оказалось, что это учитель местной школы.
Мы быстро проскакали оставшийся путь к подножию гор и, привязав лошадей, пошли вверх по тропинке. Тут оказалось, что в лесу все, кроме больших деревьев, вырублено, и вместо подлеска растут огромные плантации коки.
Кока (Erythroxylum coca) — основа колумбийской экономики. Мой спутник, дон Хосе, оказался большим любителем этого растения. Он писал посвященные коке стихи и даже собирался открыть в школе музей коки. Он рассказал мне много интересного про этот кустарник, который с древнейших времен является такой же неотъемлемой частью андийской культуры, как опиум — индийской, марихуана — североамериканской или водка — русской.
Среди жителей Южной Америки привычка жевать листья коки настолько распространена, что кое-где (например, в Аргентине) это официально разрешено.
Колумбийская «наркомафия» (охватывающая, вероятно, значительную часть населения страны), недавно предложила правительству погасить государственный долг в обмен на легализацию. Под давлением США правительство отказалось, но многие здесь уверены, что тайная сделка все же была заключена и именно этим объясняются успехи экономики в последние три года.
В Колумбии настоящие знатоки употребляют более «крепкий» вид (E. novagranatense), но в Штаты его не вывозят, потому что он слишком быстро выводит из строя постоянных покупателей. Детям здесь, наоборот, дают «мягкую» коку (E. minor). Лишь индейцы равнинной Амазонии не любят коку, предпочитая ей более сильный галлюциноген — лиану Banisteriopsis caapi. Пока она мало известна за пределами континента, но у этого вида большое будущее.
Когда мы поднялись на хребет, то увидели, что вся огромная равнинная часть заповедника до самой реки Путумайо на юге занята пастбищами. Поскольку на плантациях коки тоже почти не остается ни флоры, ни фауны, то единственное, что уцелело от заповедника площадью с четыре Москвы — это узкая полоска магнолиевого леса по гребню сьерры. Здесь такое разнообразие красивых цветов, какого я ни разу больше не видел в сельве. Особенно много орхидей — маленькие алые или оранжевые Epidendrum, «светящиеся» в кронах; роскошные Oncidium krameranum, похожие на огромных бордово-белых бабочек с пышными усами; знаменитые Odontoglossum cryspus, ради добычи которых когда-то вырубали целые леса; и еще десятки других. Большие белые и желтые цветы магнолий привлекали горных туканов (Andigena), черно-зеленых и черно-голубых, и изумительных горных квезалов (Pharomachus antisianus).
От равнинных же лесов сохранился лишь пятачок в глубоком «котле» у подножия самого большого водопада, Salto de Coca. В омуте на дне «котла», к моей радости, плавали пятиметровые оринокские крокодилы (Crocodilus intermedius). Не знаю, как они сюда попали — обычно в таких небольших быстрых реках живут только гладколобые кайманчики (Paleosuchus). У оринокского крокодила качественная шкура, и он практически истреблен. В бассейне Амазонки его заменяет черный кайман. Вообще фауна Ориноко и Амазонки заметно отличаются, хотя бассейны этих рек связаны небольшой протокой, в зависимости от времени года текущей то в одну, то в другую сторону. Широкомордый оринокский крокодил считается самым опасным видом континента, но стоило мне подойти к воде, чтобы искупаться, как они мгновенно удрали.
С первого дня в Южной Америке я переворачивал каждое бревно в лесу — ведь в других теплых странах под бревнами попадается масса интересного. Но здесь мне почему-то не особенно везло. Вскоре выяснилось, что самые интересные животные скрываются под бревнами, лежащими на полянках и вырубках, а особенно в земле под ними. В этот раз я поймал крошечную лягушечку Stereocyclops, обитающую в подземных термитниках. От укусов ее защищает панцирь из затвердевшей слизи.
Обратно пришлось идти пешком. Начался проливной дождь, но все равно на открытых местах было очень жарко. В поселке меня ждали отдохнувшая Юлька и бадья ежевичного молочного шейка в кафе. Мы позвонили в Москву, вызвав большое оживление у работников почты, и уехали в Боготу, а оттуда — сразу же в Перейру, через два хребта к западу.
Рассвет застал нас в широкой пыльной долине Магдалены. Когда-то эта река текла сквозь великолепные леса, но сейчас от них остались лишь жалкие клочки в низовьях. Окрестные горы тоже освоены чуть ли не до снеговой линии — ведь европейцы в здешних краях предпочитают селиться повыше, в климате «вечной весны». Естественная растительность сохранилась лишь на хребте, соединяющем грозные вулканы Nevada del Tolima и Nevada del Ruis (Nevada означает гору, на которой всегда лежит снег. Сейчас, правда, из-за потепления на некоторых из них исчезли не только снег, но даже ледники.) Туда-то мы и направлялись.
Мы остановились в Перейре — современном городе чуть южнее Медельина, когда-то города еврейских иммигрантов, а ныне столицы наркобизнеса. Про эти места в путеводителях рассказывают много всяких ужасов. Якобы на улице к туристам подходят полицейские в штатском и предлагают купить коки, а согласившихся тут же хватают и сажают. А рядом к туристом подходят бандиты в полицейской форме, требуют пройти в участок, а согласившихся заводят куда-то, грабят и насилуют. Не знаю, бывает ли такое на самом деле.
Зайдя в санузел нашего номера в отеле, я заметил в выемке стены крошечного тощего геккончика. «Бедняга, — подумал я, — окно закрыто, мух и тараканов нет, чем же он здесь питается?» Облазив весь номер, я сумел-таки поймать мошку и предложил геккончику, но тут выяснилось, что он давным-давно издох. Было очень обидно.