America Latina, или повесть о первой любви

Феле оглянулся по сторонам, чтобы показать мне взрослую сейбу. Я хотел сказать ему, что хорошо знаю этих гигантов леса с раскидистыми зонтиковидными кронами и даже просидел много часов на их ветвях, но тут на тропинке возникли двое индейцев.
Это были «неконтактирующие». Ростом они еще меньше, чем мачигенга, с худыми костистыми лицами и чуть более темной кожей. С минуту они напряженно разглядывали нас, сжав в руках копья, затем один сказал: «Феле,» — и положил на тропу маленький золотой самородочек — примерно на один-два зубных протеза. Потом он показал пальцем на оранжевую каску вождя и отступил на шаг. Не сводя с него глаз, Феле взял самородок, положил вместо него каску и ушел, утянув меня за руку.
— Зачем тебе золото? — спросил я.
— Отдам Панчо, он купит нам инструмент — ножи, топоры, спички.
У каждого из пяти родов, составляющих племя, есть свой тотем — животное, к которому запрещено прикасаться. У Йоли, жены Панчо, тотем — олень. Вот почему олени свободно гуляют под окнами кордона — Панчо ни за что не убьет зверя. если знает, что ему самому придется готовить из него обед. Тотем рода Феле — маленькая ящерица. Это выгодно, но не очень удобно. Приходится быть постоянно настороже, чтобы не задеть ящерку случайно. А они, как нарочно, снуют повсюду.
Гекконы живут внутри хижины, похожие на худосочных кузнечиков крошечные прыгающие ящерицы Chemidophorus — на лужайке перед домом, а зеленые Anolis с красным складным «парусом» на горле — в соломенной крыше.
У племени в целом тоже есть тотем — гарпия. В случае войны или праздника мужчины втыкают в волосы разноцветные перья, чтобы быть похожими на нее. Праздничный наряд состоит из хвостовых перьев попугаев ара, а боевой — из перьев орлов.
Гарпию и вообще хохлатых орлов трогать, естественно, запрещено, но тут водятся и другие орлы — белые, черные и буровато-красные. В других частях Амазонии индейцы, наоборот, предпочитают перья гарпии всем остальным, так что она исчезает даже в местах, где белых охотников нет.
Наконец мы вкололи все всем и двинулись вниз. Племя в праздничном наряде из перьев провожало нас в путь. К сожалению, мачигенга так и не разрешили себя фотографировать — они боялись, что снимки могут попасть в руки злых людей, а ведь изображение — частица души. Мне лишь дважды удалось их снять, украдкой высунув аппарат из кармана: при первой встрече и разок в хижине, но снимки получились нечеткими.
Наше отплытие совпало с еще одим «красным днем календаря». В этот день уровень реки так упал, что обнажились выходы твердой глины на дне, сплошь изрытые норками. В норках живут похожие на перочинные ножики двустворчатые моллюски типа морского черенка Solen. У мачигенга они считаются лучшим деликатесом, но попробовать их удается раз в несколько лет, когда в реке совсем мало воды.
Почти все оставшиеся продукты я раздал индейцам, поэтому вынужден был вернуться с пака-пакой к устью реки. Пока мы тащили лодку через мели к кордону, у меня родился гениальный план. В паре километров ниже по течению находится главная колпа — выход глины, на котором, по словам Панчо, собираются целые стада «sachavacos, venados, sajinos y armadillos» — тапиров, оленей, пекари и броненосцев. Подобраться к ним незаметно на лодке невозможно, а вплавь — запросто. Я договорился с хозяевами лодки, что отправлюсь вплавь до рассвета и посмотрю солонец, а они потом догонят меня и подберут.
Я прошатался по лесу последнюю ночь, но встретил только несколько новых лягушек и гусениц. После полуночи луну затянули тучи, похолодало и начал накрапывать дождь. Но вода в реке казалась прямо-таки горячей на ощупь, к тому же я думал, что лодка догонит меня через два-три часа. Поэтому я сложил все вещи в рюкзак, оставшись в плавках, футболке и сандалетках, замотал рюкзак полиэтиленом, положил его в лодку, оглянулся напоследок на спящий кордон и поплыл. Документы и деньги остались в рюкзаке, но я был абсолютно уверен, что с ними ничего не случится. Было два часа ночи.
Пока я добрался до колпы, стало так темно, что зверей было едва видно. Днем там было полно следов тапиров, но сейчас почему-то паслись только два похожих на танк гигантских броненосца и ошейниковый пекари. Еще через километр, уже в утренних сумерках, я проплыл мимо колпы куриных птиц — галечника, на котором заполняли желудки камешками гокко, краксы (Chamaepetes), пенелопы (Penelope) и чачалаки (Ortalis). Тут вдруг со всех сторон засверкали молнии и хлынул дождь.
Деваться было некуда: ни вернуться, ни вылезть из теплой воды я не мог. Лодка между тем явно запаздывала. Когда от холодных потоков дождя замерзала голова, я отдыхал под корягами. Оказалось, что на их нижней стороне прячутся разные летучие мыши, ласточки и бабочки. Один раз я неожиданно столкнулся с большим белым кайманом. Мне все время приходилось выбирать между наружной стороной излучин, где течение быстрое, но периодически больно стукаешься о коряги, и отмелями, где коряг нет, но течение медленное и можно наступить на большого, покрытого красивым леопардовым узором ската — речного хвостокола (Potamotrygon).
Река несла огромные бревна, смытые с пляжей, но они двигались с той же скоростью, что и я, поэтому уворачиваться от них было несложно. Один раз высоченный «амазонский дуб» (Dinizia) рухнул в воду в сотне метров передо мной и поплыл, тяжело ворочаясь. Но вскоре опасный сосед застрял в стремнине, и я его обогнал. Час за часом я скользил мимо берегов под яростным ливнем, разглядывая фауну иногда с расстояния вытянутой руки: розовых колпиц (Platalea ajaja), лягушковых черепах (Phrynops), пятнистых оцелотов, енотов-крабоедов (Procyon cancrivorous). К полудню река начала быстро подниматься, течение заметно ускорилось, а вода стала мутнеть и постепенно остывать. Но тут дождь кончился. В наступившей тишине было слышно, как с шумом обваливаются подмытые течением береговые обрывы.
Обрадованная живность заполнила берега: я проплыл мимо колпы небольших зеленых синелобых ар (Ara nobilis), мимо молодого ягуара на бревне, мимо редкой тигровой выпи (Tigrisoma fasciatum). На пару часов выглянуло солнце, и тут я встретил двух ягуаров подряд — они блаженно грелись на бревнах, провожая меня сонным взглядом. Я завернул в маленький ручеек, чтобы отдохнуть немного, но там, кроме обычных в таких местах зеленых ножетелок (Apteronotidae), плавали еще электрические угри (Electrophorus electricus), так что пришлось двигаться дальше. Тут мне встретилась колпа маленьких попугаев: тысячи ярко-зеленых птичек рылись в береговом откосе и стаями носились вокруг.
Не успела вода снова прогреться, как опять пошел дождь. Река поднялась так сильно, что вошла в лес и косила бревнами растительность, выросшую за полгода на iapo и varza. Над исчезнувшими пляжами с горестным криком кружились кулики, рискнувшие загнездиться во второй раз. Их кладки давно оказались под водой. Я надеялся завернуть к туристам у Кочи Сальвадор, но там, как нарочно, никого не оказалось.
На закате солнце глянуло было сквозь тучи, и тут я увидел колпу обезьян.
Несколько ревунов, ярко-красных в лучах заката, встретились со мной взглядом и с криком взвились на деревья. Дождь полил с новой силой, и я начал не на шутку замерзать. Проплывая мимо берега, вдруг увидел торчащую из воды голову динозавра — правда, маленького. Не успел толком его рассмотреть, как он исчез. Тогда я не понял, что это за существо, и мысль о нем еще полгода занозой сидела в мозгу, пока я не выяснил, что это была редкая каймановая ящерица (Dracaena guianensis).
Когда начало темнеть, дождь перестал идти еще на час, и тут я снова увидел ягуара, а потом — здоровенную золотисто-рыжую пуму. В отличие от ягуара, который постоянно держится у воды, охотясь на кайманов, черепах, тапиров и капибар, пума (Felis concolor) предпочитает terra firma. Поэтому ягуаров туристы в Ману видят примерно в одном маршруте из десяти, а пуму за все годы массового туризма встречали только дважды, хотя по реке проходит несколько лодок в день.
Но на этом приключения не закончились. Прежде, чем совсем стемнело, я встретил редчайшую и совершенно не изученную крабовую лисицу (Dusicyon vetulus), а через пять минут — роскошного черного ягуара, жуткую зверюгу, мех которой так и переливался в свете луны, очень кстати проглянувшей сквозь тучи. Благодаря луне я смог обходить коряги на протяжении последнего километра, оставшегося до нижнего кордона Ромеро.