America Latina, или повесть о первой любви
В лесу мы ничего интересного не обнаружили. Стада зайцев-русаков уничтожили всю траву и кустарник, и единственными, кроме них, обитателями склонов были чилийские орлы Geranoaetus melanoleuca.
Вечером Паоло уехал на автобусе в Буэнос-Айрес — в понедельник ему надо было выходить на работу, а до Сан-Паулу отсюда пять дней пути. Я вернулся на Панамериканское шоссе, где полицейский посадил меня в грузовик на Пунта-Аренас, столицу чилийской провинции с романтическим названием Ultima Esperanza (Последняя Надежда). Водитель-серб очень спешил, но до границы мы добрались, когда КПП уже закрылся. Пришлось мне ночевать на диване в здании таможни, где самые южные в мире летучие мыши — кожанчики Histiotis
— ловили мух прямо в зале.
Утром я оказался на чилийской территории, а там проблем с автостопом нет. Меняя попутки, я быстро двигался на запад, радуясь возможности болтать с шоферами на нормальном испанском, а не аргентинском. Аргентинцы говорят очень торопливо и при этом часть согласных глотают, а часть произносят не так: например, слово carabineros (ГАИ) звучит как «каинежос». Степи с пасущимися стайками страусов — малых нанду (Rhea darwini) сменились лесом низкорослых буков. Голые ветви были покрыты изумрудным лишайником и сладкими золотыми шариками, похожими издали на ягоды облепихи — паразитическим грибом Cittaria darwini. Кое-где деревья сохранили свои игрушечные листочки в осенней раскраске — ярко-желтые у Notofagus betuloides и алые у N. pumilio.
Чем дальше, тем выше становились горы, но ветер не стихал, а усиливался. Анды здесь разбиты на отдельные массивы и не защищают от западных ветров — наоборот, проходы между кряжами превращаются в «аэродинамические трубы». Как и повсюду в Патагонии, земля была поделена низкими проволочными изгородями на частные владения, но на многих из них за десятки километров пути можно было увидеть одну-две маленькие отары. Чаще встречались груды дохлых овец, на которых кормились кондоры. Они не обращали внимания на машины, но если я шел по дороге пешком, то птицы замечали меня за милю и, взлетев, уносились по ветру за горизонт.
Под вечер меня высадили на последней развилке в 25 километрах от национального парка Torres del Paine. Ловить попутку дальше было уже поздно, и я пошел пешком.
Ветер здесь был такой, что не только узкие морские заливы, а даже мелкие озерца и лужи покрылись белой пеной. Над скалистыми вершинами гор висели «блинчики» — чечевицеобразные штормовые облака. За все время, проведенное мной в парке, они не изменили ни формы, ни расположения. Более фантастическое зрелище, чем эти стаи «летающих тарелок», освещенные закатным солнцем, и нарочно не придумаешь.
Из-за ветра я держал руки в карманах, а фонарь включал только тогда, когда видел или слышал что-нибудь подозрительное. Один раз в ночи мне повстречалась золотистая в черный горошек кошка Felis geoffroy, а около полуночи луч света вдруг отразился в целой россыпи больших светящихся глаз, но это были всего лишь овцы. Я добрел до избушки туристского приюта, расстелил на полу спальник и успел неплохо выспаться. Вокруг лежали в мешках какие-то люди, но утром я ушел на рассвете и ничего про них не знаю.
Пейзаж, который осветили лучи утреннего солнца, можно увидеть на рекламных картинках почти так же часто, как альпийский пик Маттерхорн или Долину Монументов в США. Передо мной вздымался над буковым лесом могучий горный массив, увенчанный острыми скальными «клыками» тысяче-метровой высоты — «Рогами Пайне».
Я подошел к их подножию и в глубоком овраге встретил парочку небольших серых пум — они прятались от ветра, попутно обследуя каменные россыпи в надежде поймать шныряющих повсюду патагонских вискач (Lagidium wolffsohni). Изящные кошечки были так увлечены охотой, что даже «мыльницей» мне удалось снять их крупным планом.
Восточнее горы было сравнительно тихо и тепло, даже распустились первые цветы — «башмачки», которые часто растут у нас в горшках (желтая Calceolaria uniflora и красная C. biflora). Но когда я поднялся на небольшой хребтик, обогнул синее ледниковое озерцо и вышел на перевал, начались «приключения». Тут я ощутил по-настоящему, что такое Великие Западные Ветра, которые дуют круглый год в Субантарктике, захватывая Патагонию весной. Идти против ветра удавалось с огромным трудом и только галсами. Кое-где на склонах встречались места, где не было даже травы — словно «комариные плеши» в «Пикнике на обочине» Стругацких.
Достаточно было ступить на такую «лысину» — и ветер мгновенно сбивал с ног.
Иногда налетал шквал — туча песка и камней — и приходилось падать ничком на землю, чтобы не улететь и не остаться без глаз. Но гуанако здесь встречались целыми стадами, видимо, чувствуя себя в безопасности: пумы, наверное, не выносят такого ветра. При моем приближении они и не пытались бежать — сразу бы опрокинуло — а уходили мягким крадущимся шагом, старательно следуя впадинам рельефа.
Я вышел к большому, совершенно белому от пены озеру. По берегу вилась дорога, а на обочине был установлен щит «Гуанако» с описанием их биологии. Оказывается, иерархию в стаде можно легко определить по тому, как животные держат голову.
Доминирующий гуанако — «альфа» ходит с поднятым носом и прижатыми ушами, а самый забитый «омега», наоборот, ниже всех опускает голову и поднимает уши торчком.
Двигаясь со скоростью не больше километра в час, я буквально выполз на западную сторону горного массива и увидел «Башни Пайне» — горы идеально правильной формы с параболическими склонами и плоскими макушками. Над ними висел «суперблин», точнее, целая стопка блинов, похожая на атомный гриб. Тут было чуть потише — на солнышке грелись ящерки, по берегам луж гуляли кулики-сороки (Haematopus leucopodus). Мне до смерти надоело бороться с ветром за каждый метр, поэтому, когда из-за поворота появился микроавтобус, я поднял руку и через минуту катил дальше на юг.
Мы уже выехали из парка и проезжали мимо ободранного оползнями, голого склона горы, когда стекла вдруг заныли от особенно сильного шквала. Не прошло и секунды, как туча песка и камней взмыла с горы и накрыла нас, так что мы оказались в полной темноте. Среди грохота камней и шипения песка в бок машины неожиданно полетели овцы — дохлые и отчаянно блеющие полуживые. Все окна с правой стороны оказались выбиты, и ветер ворвался внутрь, мгновенно заполнив все песком. Автобус протащило поперек дороги и опрокинуло. К счастью, он упал боком на насыпь, так что мы легко поставили его обратно на колеса, когда все кончилось. Если бы дорога в этом месте не шла по выемке, все могло бы быть несколько хуже. На Панамериканском шоссе в это время года ветер иногда опрокидывает даже тяжелые грузовики.
Вскоре перед нами открылась синяя гладь Магелланова пролива. Португалец Фернан Магальеш, величайший мореплаватель в истории, сумел когда-то провести парусник по этому извилистому лабиринту с его туманами, мелями, приливными течениями и шквалами. Но это требовало такого искусства, что после него проливом почти никто не пользовался — разве что «Бигль» капитана Фитцроя. Остальные предпочитали огибать мыс Горн, встречая в проливе Дрейка западный ветер во всей его мощи.
Иногда приходилось больше месяца дожидаться спокойной погоды, чтобы проскочить в Тихий Океан. Лишь с появлением пароходов, более маневренных, чем парусники, путь по проливу стал сравнительно простым.
Я заглянул в знаменитую Пещеру Милодона, где когда-то был найден скелет гигантского зверя, обрывки шкуры и каменные загончики, в которых древние индейцы держали последних милодонов про запас. Потом дошел до городка Puerto Natales и наутро сел на катер, который возит туристов к леднику Balmacedo.
Сам ледник не так красив, как Перито Морено, но дорога к нему очень интересная.
Огромные компании черношейных лебедей встречаются в воздухе с великолепными альбатросами, бесчисленными стаями прилетевших из Антарктики на зимовку черно-белых буревестников — капских голубков (Daptyon capensis) и длинными вереницами летящих на рыбалку бакланов. На берегу можно увидеть южную выдру (Lutra provocax) — она раньше водилась на реках и озерах, но заселила побережье после того, как здесь истребили исконно морскую кошачью выдру (L. felina).