Огонёк для трех монстров (СИ)

Видели, как в кошмарных фильмах вылезают пауки из маленьких пещер, вот. Сначала передние лапы, потом замирает и показывается голова туловище со всеми своими пастями, жвалами и красными глазами. Не знала бы я своих мужей, как минимум рухнула в обморок, как максимум сердце от страха разорвалось.
На нас прыгает огромная паучиха. Развожу свои объятий и устремляю весь свой поток светлой энергии в грудь паука, мужья вплетают в мой поток свои потоки черной тьмы, и это все бьет в паучиху.
Паучиха визжит, шипит, плюется ядом и паутиной. С неё вытекает грязная вода, темно — фиолетовые отростки по всему телу то вырастают, то врастают обратно в туловище монстра. Я свет, и я вижу, что мы не можем выжечь чёрную червоточину в теле королевы матери, и я принимаю решение.
— Шерх у нас не выходит — кричу я
— Вижу маленькая, вижу, нужно набрасывать опять паутину и пеленать ее в кокон, или совсем ее убить.
— У нас не выйдет ее убить Шерх — она будет мертва но двигаться будет, душа вашей матери не обретет покой.
— Малышка отходи мы ее спеленаем! — Лешх направляется ко мне, не ослабляя поток темной силы.
— Нет! нужно действовать по-другому, пожалуйста довертись мне. И простите если не выйдет. — и пока мои мужья не опомнились, прекращаю выжигать паучиху и шагаю в пасть к монстру.
— Нет! — кричат все трое.
Боль, паук впивается в меня всеми жвалами своей пасти, протыкая насквозь мою плоть, и начинает высасывать кровь и энергию с меня. Терпение, мне нужно еще потерпеть эту боль, умереть я теперь не смогу, свет не даст. Сосредотачиваюсь я свет, я жизнь. Моё свечение все ярче и ярче, паучиха довольно начинает урчать, поглощая энергию света, а я, через силу, обнимаю ее и начинаю гладить по голове. На заднем фоне слышу крики, мат, угрозы, и удары всей силы своих мужчин по пауку, только не долетают их удары — разбиваются о поле, что выстроила паучиха — когда получила меня.
— Пей, пей на здоровье, пей больше — говорю тихо я, и глажу, глажу, вдруг паук замирает и отпрыгивает от меня, все замирают, только не я. Я иду на паучиху и отдаю ей свой свет.
— Пей, я отдаю, пей — обнимаю страшного монстра, который пытается рвать своими когтями мою спину, чтоб отодрать от себя меня. Только я сильней прижимаюсь к паучихи и не отпускаю, напитываю ее своим светом — бери, давай! — Паучиха начинает видоизменяться, в моих объятиях уже голая женщина, очень красивая, молодая, Шерх очень похож на свою мать.
— Отпусти… — стонет она, голосом бездны стонет, не один голос а десятки связанных голосов. — ты плохая отпусти… кто ты?
— Пей, пей, у меня еще есть, пей… — мое свечение усиливается, я обхватываю лицо женщины и целую ее в губы, я выпиваю ее дыхание и запускаю в нее поток света.
— ааааа… — стон, в моих объятьях уже желе подобное существо, оно хочет задушить меня, тянет свои отростки к шее, только делает себе хуже, отростки тоже впитывают мой свет. Червоточина внутри королевы лопается, темные сгустки лужей растекаются под королевой и мной, постепенно кровь начинает светлеть и светится, я еще не отпускаю желе подобное существо, и дарю свет.
— все, все… Ээое можешь разделится с королевой, отпусти ее. Отпусти! — темно — фиолетовое желе слазает с матери королевы и образует рядом лежащего мальчика, только без половых признаков и его конечности все вытянуты сильно, но это точно мальчик, лет десяти.
— Шерх, Шерх… — тихий шепот, смотрю на женщину что сейчас держу в руках, она говорит, только ее не слышно.
— Мама! — мужья подбегают, пытаются влить в нее энергию, Лехш лечит ее раны и органы, я вижу, что она не выживет, ее слишком долго сжирал изнутри источник вечной жизни, смешно получается, источник вечный жизни, который умертвляет все кругом!
— Шерх, исправь… трон… дом… звезда Отиса там… люблю… вас… — она выдыхает последний раз мне в грудь свое жаркое дыхание. Чувствую ее душу, она радуется, она еще не уходит на перерождение. Душа Черной смерти посылает благословение своим сыновьям[S1], но пока еще возле нас.
Мол молча поднимает меня и прижимает к своей груди, Шерх поднимает мать, а Лехш опутывает паутиной Ээое и подвешивает под потолком. Хочу возразить, что он не опасен, только чувствую, что не до него сейчас мужьям. Мы молча выходим на улицу, сейчас оказывается ночь, метет снег, Шерх укладывает тело матери на сугроб и посылает огонь, тоже самое делает и Мол с Лехшем. Тело их матери окутывает синее пламя, в языках пламени мне видится танец красивой молодой женщины, как она изящна! Тонкий стан, черные волосы, грация в каждом взмахе руки. Пламя вздымается все выше и выше, в последних сильных языках пламени мне улыбается плясунья, у меня мурашки по всему телу пошли, бр… Душа матери моих мужей уходит на перерождение. Ветер в итоге развеивает пепел и уносит его вместе со снежинками в круговороте метели.
 
— Она благословила вас, и спокойно ушла на перерождение, ее душа не поедается больше никем и ничем. — осмеливаюсь я сказать мужьям, когда мы уже после ванны укладываемся спать.
Мужья молчаливы, я чувствую их боль, скорбь, пустоту. Я стеснительная, но сейчас я думаю о них, поэтому я решаюсь. Прыгаю от кровати на пару метров, хлопаю в ладоши и начиная петь и кружить в танце…
Степь шальная войско мчит, ворон гибельный кричит.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Кони ржут, котел бурлится, дым от трубочки клубится.
Каша, брага, песня, пляс и зыбко в предрассветный час.
Ой, Казак, гуляй пока. Дай поспать своим врагам.
Но в поле диком Есаул опять зовет в зарю.
И вновь несется конница — степная вольница.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Степь шальная войско мчит, ворон гибельный кричит.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Казак лихой!
Начинаю пение с шепота, постепенно мой голос нарастает, песня набирает силу, вокруг меня пространство начинает бесноваться, пляшут золотые силуэты, я кружусь в танце, танце скорби, радости, потери и надежды, волосы мой сейчас живут своей жизнью, они полыхают живым пламенем. Эхо разносит слова по сводам пещеры. Я посылаю исцеляющие волны ласки, волны борьбы, нам еще так много нужно преодолеть, в танце я показываю их мать, она сейчас с их отцом, и они счастливы. Наши дети живы и ждут нас. Жизнь — это борьба! На последних словах песни я опускаюсь на колени перед ними, ложу голову на колени Шерха. Все время моего танца и песни мужья сидели, открыв рот, видимо теперь часто я буду петь и танцевать.
[S1]
19
Мама, мама, сколько оказывается в этом слове смысла! У нас с братьями, так же, как и у всех арахнидов нет эмоций и привязанностей, видимо с появлением Насти в нас, что-то неизменно поменялось. В груди разливается боль, боль живая и она как последняя сука выедает плоть на живую. Мы втроем эгоистично делимся каждый своей болью друг с другом по нашей братской связке, Настю этой болью стараемся не задевать. Только малышка все видит и прикрыться нам от нее до конца не получается.
К смерти мы относимся как к норме. Прекрасно зная, что происходит после смерти физической плоти. К тому же мы живем долго. А тут пропасть в груди, злость берет! Неужели эта маленькая, хрупкая девушка так смогла нас изменить! Поселить в наши души добро, любовь, сострадания.
Шерху еще предстоит подчинить себе наше родное гнездо, а оно не самое сговорчивое из гнезд, всё-таки королевское гнездо. Его еще наши пра пра пра пра отцы выкопали и напитали своей тьмой и кровью, а предки наши были чистым злом, мы их поколение, что бы там не говорили уже разбавленная кровь. Наша мать была слабой тенью величия предков, и она считалась самой сильной Арахной из всей нашей ныне живущей расы. И теперь ее не стало. Шерх должен справиться, он на нее очень похож. Сила, что мы получаем от нашей девочки, сейчас нам не доступна полностью, Настя до конца не восстановилась, у нее уйдет много времени на восстановление, хотя кто знает, мы ведь в живую не сталкивались с источниками света. Все эти размышления, так же, как и боль — гуляют, между нами, тремя в нашей ментальной братской связке.