Желанная

Все верно, имя делает человеку судьбу. Он был назван в честь ее отца и походил на него во всем. Он был ее сыном, она чувствовала это, хотела этого и одновременно это отрицала. Флинт никогда не был ласковым, не был ласков он и сейчас. Но он был силен, и она нуждалась в его силе.
Оливия не хотела никаких объяснений. Все, что ей было от него нужно, – это сила, на которую она могла положиться. Но просить его об этом она не могла.
Она шмыгнула носом. «Интересно, о чем он сейчас думает?»
Нет, ей все равно. Это все равно что плести семейный круг. Он стоял особняком, и теперь Оливия перестала из-за этого переживать, перестала раздумывать над тем, как могла бы измениться жизнь, если бы не было этого двадцатилетнего отсутствия.
Она знала – Флинт должен продолжать жить своей жизнью. Его присутствие ничего не меняло, словно он вообще не приезжал.
Все! Наступил предел всякому терпению. Как только Дейн захлопнула дверь и Найрин исхитрилась извернуться так, чтобы помешать Гарри разглядеть искаженное ужасом лицо дочери, в тот долгожданный миг экстаза Темплтон понял, что ему надо делать.
Он слишком долго откладывал этот шаг, хотя друзья говорили ему, что медлить с такими делами не стоит. С него довольно жалких попыток Дейн привлечь к себе внимание. Она уже вполне взрослая женщина, надо было давно выдать ее замуж. Надо было... Разумеется, дело осложнялось болезнью ее матери, и присутствие Дейн было в равной степени необходимым и полезным, особенно после того, как с ними стала жить Найрин.
Он не винил дочь в том, что она была так сильно предана матери, да и ему тоже. Возмущала ее дурацкая детская привычка всюду совать свой нос. И еще упрямое нежелание полюбить Найрин.
Мысль о том, что Дейн покинет Монтелет, подарила Гарри приятное возбуждение. Ему больше не придется переживать из-за того, что кто-то может подслушать или застать его в неудачный момент.
Они с Найрин будут одни – наконец одни, – и никто и никогда не станет им мешать.
Он поднял глаза на любовницу, которая, соскользнув с кровати, подошла к двери и заперла ее.
– Соплячка ушла, – прошептала она.
– Мы от нее избавимся.
Найрин села к Гарри на колени и потерлась щекой о шею.
– У меня замечательная мысль.
Он попытался поцеловать ее.
– Расскажи мне.
Она крутила головой, избегая его поцелуев.
– Замечательное решение, Гарри. Такты получишь все, что хочешь.
– Скорее говори, – пробормотал Гарри. Ее тело отвлекало его.
– Клей Ратледж.
Ему показалось, что она плеснула ему в лицо холодной воды.
– Ты с ума сошла?
Найрин встала и отошла от него.
– Подумай, Гарри. Он живет по соседству, он наследник. Ты столько лет стремился получить Бонтер. Сам мне об этом говорил не раз. К тому же он ей нравится. Да не смотри на меня так, я знаю.
Найрин видела, что он не может принять ее предложение, что оно ему противно. И все же Гарри действительно пытался оценить преимущества такого исхода. Найрин внимательно следила за выражением его лица, и от нее не ускользнул тот момент, когда он смог увидеть, что сулит подобный ход: Дейн уходит с глаз долой, никчемный Клей ничему не мешает, Оливия безумствует от отчаяния, и Бонтер, требующий к себе внимания, разумеется, получает управляющего. Естественно, за процент от прибыли. Вот так он получит все, что хочет, – Найрин дело говорит.
Она злорадно усмехнулась и принялась ходить по комнате, покачивая бедрами. Она подходила все ближе и ближе...
– Но послушай, Гарри, – прошептала Найрин, – самое главное в том, – она могла бы и не произносить этих слов, поскольку оба подумали об одном и том же, – что этот брак просто убьет Оливию Ратледж.
С абсолютно ясной головой и спокойнее, чем вода в ручье, Дейн направилась к конюшне, оседлала Боя и медленно выехала из усадьбы по дороге мимо длинного пастбища.
Она решила, что не останется в Монтелете ни дня, так что пусть Клей выполняет обещание, и жениться на ней ему придется сейчас. Выгодным в финансовом отношении был Монтелет, отнюдь не Бонтер, да и отец никогда бы не дал разрешения на этот брак. Она и представить не могла, как разгневается Темплтон, узнав о ее решении.
Но все это не имело значения. Если она и любила отца, то после того, чему она стала свидетельницей, в душе все выгорело. Ничего не осталось. И терять ей теперь было нечего.
Дейн казалось, что внутри у нее все застыло – холод и спокойствие. И это было кстати. Самое подходящее состояние, чтобы принимать решение. Клей хотел ее, а ее отец хотел Найрин. Все просто. Клей ей не откажет.
Она проехала по дорожке, ведущей к плантациям тростника, простиравшимся на сотни миль.
Урожай Монтелста – залог богатства и процветания.
На мгновение Дейн стало страшно от того, что она задумала. Оставить эти поля? Но ведь далеко она не уедет: она выйдет за Клея и будет жить неподалеку, за холмом, как она всегда мечтала, как они вместе мечтали.
Оливия уже поджидала его, когда Клей вернулся из города.
– У нас гость.
– Прекрасно, мама, – беззаботно сказал он, швырнув шляпу слуге. – Папе всегда нравилось принимать гостей.
– Папа любил играть на публику, – едко заметила Оливия. – Что касается меня, то я этого никогда не любила. Впрочем, это все равно не твое дело. Надеюсь, Дюпен вернул Тебе документы?
– Мама...
– Разумеется, ты мне отдашь бумаги на хранение.
– Ну, я не могу этого сделать, мама. Я оставил их у своего банкира в Новом Орлеане.
– В самом деле? Как славно. У мистера Бертрана? Да, все верно. Он оказал твоему отцу немало добрых услуг. Конечно, он станет тебя баловать и заверять, что так будет продолжаться вечно. Урожай какого года мы кладем в его карман на этот раз? Нечего сказать? Впрочем, я не ждала от тебя объяснений.
Клей отошел к окну и, резко обернувшись к матери, сказал:
– Оринда не заложена. Признайся, мама, тебя только она и волнует.
Оливия подалась вперед.
– Что, если бы мы могли рассчитывать на более богатый урожай Бонтера? Что, если бы у нас была возможность хотя бы частично рассчитаться с долгами и подняться в глазах жителей Сент-Фоя?
– Мы уже говорили об этом, мама. Это невозможно.
– Очень интересно, Клей. А я говорила кое с кем, и мне сказали, что это возможно.
– Чепуха, – резко бросил Клей. – В округе не найдется ни одного человека, у которого нашлись бы время и силы, чтобы присматривать за еще одной плантацией.
– О, но мой гость...
– Кто этот придурок? – Клей устал от дурацкой игры в кошки-мышки.
– Это я, – произнес ровный голос у Клея за спиной.
Обернувшись, Клей увидел то, что до сих пор могло ему привидеться лишь в кошмарах: его старший брат, во плоти, который удрал, бросив их, и который вдруг объявился здесь, словно библейский патриарх, лишь для того, чтобы потребовать причитающееся ему наследство.
– Или я уйду, или пусть уходит он.
Клей выдвинул свой ультиматум вполне расчетливо. Он знал, что Оливия не переживет потери младшего сына. Она всегда обожала младшего, а для старшего на протяжении тех двадцати лет, что они жили без него, у нее не находилось ни единого теплого слова, лишь уничижения и упреки.
Предательство Флинта едва не сломило ее: она рассчитывала на то, что он сможет как-то усмирить отца. Что же касается Клея, то она с самого начала знала, что тот ничем не лучше Всрнье и ничего путного из него не выйдет.
Но Клей знал и то, что обладал тем же обаянием, тем же притягательным, непринужденным шармом, что и отец. Никто не мог устоять перед его мальчишеским обаянием, и много лет этот унаследованный от отца шарм был главной опорой в его жизни. До Бонтера ему не было дела, как и папаше. Лишь бы на жизнь хватало.
И вот на склоне лет старая ведьма решила-таки внять голосу рассудка и провернуть дело в пользу старшего братца?
Никогда!
Он уедет. Он продаст Оринду и покажет старой карге, кто тут главный.