Карточный домик
Они шли, направляясь к комнатам для приема посетителей, расположенным под Великим Залом. Их каблуки стучали по истертым каменным плитам пола, на которых в свое время играл в мяч Генрих VIII и на которых сейчас были разбрызганы яркие солнечные пятна, проникающие сквозь старинные окна. Все осталось таким же, как в вековой старине, и по индийцу было видно, что его охватил благоговейный трепет.
— А чем занимаетесь вы сами? — спросил Урхарт.
— Занимаюсь торговлей, сэр. Я оставил всякие надежды на образование еще в те бурные годы, когда наша страна только получила независимость. В жизни мне пришлось пробиваться не умственным трудом, а терпением и усердием в работе. Могу с гордостью сказать, что кое-чего я добился.
— А что у вас за торговля?
— Мой бизнес, господин Урхарт, имеет несколько направлений. Недвижимость. Оптовая торговля. Финансы, но совсем немного, на местном уровне. Но я не узколобый капиталист и отдаю отчет в своих обязанностях перед обществом. Как раз об этом я и хотел поговорить с вами.
К тому времени они уже пришли к комнате для бесед, и по приглашению Урхарта Джабвала расположился в одном из зеленых кожаных кресел. Он с восхищением потрогал позолоченный рельефный геральдический рисунок на спинке кресла.
— Господин Урхарт, я родился в другой стране и знаю, что мне необходимо работать особенно упорно, если я хочу, чтобы меня уважали в обществе. Это важно и для меня, а еще больше — для моих детей. Хотелось, чтобы у них были те преимущества, которых мой отец не добился для меня во время гражданской войны. Стараясь участвовать в общественной жизни, я помогаю местному отделению «Ротари клаб», жертвую на благотворительные цели. И, как вы знаете, я горячий сторонник премьер-министра.
— Боюсь, сегодня днем вы видели его не в самом выгодном свете.
— Значит, как я понимаю, сейчас он особенно нуждается в поддержке друзей и сторонников.
Они немного помолчали. Урхарт напряженно раздумывал, стараясь угадать, что стоит за словами гостя, но, как он ни старался, общее направление и скрытый смысл сказанного ускользали от него, и это его раздражало и тревожило. Несомненно, за словами индийца было скрыто что-то важное. Джабвала заговорил снова, на этот раз медленнее.
— Вы знаете, господин Урхарт, как я восхищаюсь вами. Счастлив был оказать вам на выборах скромную помощь и буду счастлив, если смогу вновь это сделать. Как горячему поклоннику правительства, мне хотелось бы всем вам помочь.
— Каким же образом?
— Я знаю, проведение избирательных нампаний требует больших средств, и хотел бы сделать небольшое пожертвование в партийную казну. Полагаю, что а нынешние времена средств может особенно не хватать.
— Да, конечно! — подтвердил Урхарт. — Разрешите спросить, сколько именно вы хотели бы дать?
Джабвала поднял дипломат, поставил его на стол, набрал цифровую комбинацию на замках — щелкнув, дернулись две бронзовые застежки. Крышка дипломата ружинила и открылась. Развернув от себя дипломат, Джабвала пододвинул его по столу к Урхарту.
— Был бы счастлив, если бы партия приняла в качестве свидетельства моей поддержки эти 50 000 фунтов стерлингов.
Урхарт с большим трудом преодолел острое желание взять одну из пачек. Он заметил, что все они были сложены из помятых и потертых двадцатифунтовых банкнот причем каждая пачка была перевязана резинкой, а не специальной бумажной лентой, как это делается в банках.
— Это… очень щедрое пожертвование, мистер Джабвала, — изумился Урхарт, отметив про себя, что впервые называет своего посетителя по фамилии. — И мне несколько непривычно принимать от имени партии такой большой вклад, тем более в наличных.
— Понимаете ли, во время гражданской войны в Индии наша семья лишилась всего — дома, бизнеса. В 1947 году толпа мусульман подожгла мой банк, в результате чего здание полностью сгорело, а вместе с ним погибли все антивы и документы. Правление главного банка выразило моему отцу сочувствие, но заявило, что без соответствующих, сгоревших при пожаре, документов не может вернуть ему вложенные средства. Может быть, это выглядит старомодно, но с тех пор я больше доверяю наличным, чем кассирам.
На темнокожем лице индийца ободряюще сияла улыбка. Урхарт не поверил ни ему, ни его рассказу.
— Понимаю. — Он глубоко вздохнул. — Разрешите, мистер Джабвала, без обиняков задать прямой вопрос: хотите ли вы получить что-то от нас в обмен на поддержку? К нам порой приходят доноры, которые в свою очередь рассчитывают на то, что и партия может что-то сделать для них, однако наши возможности весьма ограниченны…
Джабвала ослепительно заулыбался и отрицательно затряс головой, останавливая Урхарта.
— Все, что я хочу, господин Урхарт, — с горячностью сказал он, — это твердо поддерживать премьер-министра и вас лично. Как член парламента от нашего избирательного округа, вы, конечно, понимаете, что в интересах бизнеса мне иногда приходится вступать в дружесние контакты с представителями местных властей. Иногда это требуется для получения какого-нибудь разрешения, иногда — для оформления заявки на участие в тендерных состязаниях за контракты, и так далее. Я не могу гарантировать, что вы никогда не встретите моей фамилии в местной прессе или что в какой-то момент я не обращусь к вам за советом по поводу, снажем, трудностей, связанных с неразберихой в решениях представителей местной власти, но я не буду при этом искать никаких привилегий для себя лично. Мне ничего не надо в обмен, если не считать единственной просьбы — я и моя супруга хотели бы иметь честь повстречаться с премьер-министром в удобное для него время, если и когда он окажется в наших краях. Как вы понимаете, для моей супруги это имело бы огромное значение.
А потом фотографии уединенно беседующих Джабвалы и премьер-министра будут прекрасно смотреться в местной прессе, подумал Урхарт. Эти штучки ему были хорошо известны. Что касается намека на местные власти и решения по контрактам, то Урхарт имел в таких делах солидный опыт и легко решал эти вопросы, когда они возникали. Он облегченно расслабился и в свою очередь улыбнулся индийцу.
— Уверен, что это можно устроить. А как насчет того, чтобы побывать с супругой на каком-нибудь приеме на Даунинг-стрит?
Индиец закивал головой.
— Для меня было бы высокой честью, если бы я мог сказать ему пару слов конфиденциально — хотелось бы лично выразить ему мое огромное восхищение.
— Это тоже можно было бы устроить, но вы же понимаете, что премьер-министр никакие деньги принимать не может. Это было бы для него — как бы лучше сказать? — слишком деликатное дело.
— Конечно, конечно, господин Урхарт! Поэтому мне и хотелось бы, чтобы от его имени деньги приняли вы.
— Боюсь только, что не смогу дать должным образом оформленной расписки. Но, может быть, в таком случае вы предпочтете передать деньги непосредственно казначеям нашей партии?
Джабвала в ужасе вскинул вверх руки.
— Сэр, мне не нужна никакая расписка. Я вам полностью доверяю. Хотел встретиться именно с вами, как с членом парламента от моего округа, а не с партийными должностными лицами, и даже позволил себе выгравировать на дипломате ваши инициалы — надеюсь, вы примете этот небольшой жест признательности за деятельность в Суррее.
Ах ты, коварный маленький прохиндей, подумал Урхарт, продолжая широко улыбаться и гадая, как скоро поступит от него первый звонок относительно путаницы в распоряжениях тех, от кого зависит подписание с ним контрактов. Может быть, следовало бы вышвырнуть вон этого индийца? И в этот момент он вдруг подумал… Перегнувшись через стол, Урхарт горячо пожал Джабвале руку.
— Было очень приятно с вами познакомиться, мистер Джабвала!
Даже для конца июля ночь была слишком жаркой и влажной. Матти долго стояла под холодным душем, потом распахнула окна, но неподвижный душный воздух не принес никакого облегчения. Она лежала в темноте, чувствуя, как влажные волосы липнут к шее и затылну. Сцены недавней парламентской заварушки так и мелькали в голове, и она никак не могла заснуть. Было, однако, что-то еще, и не от духа, а от тела, что тревожило ее и не давало забыться.