Островитяне (СИ)

Я улыбнулся бабушке. Мне было приятно, что она меня хвалит, а еще приятнее — что она радуется.
Мы провели вечер вместе: Хани учила меня определять птиц по размерам, внешности, окрасу и месту обитания. Именно такую Хани я и помнил — интересующуюся всем на свете, всегда готовую открывать новое. Она так много знала про мир природы! И вот теперь книги не разделяли нас, а объединяли.
Вечером я лежал в кровати, закинув руки за голову. Смотрел сквозь большое круглое окно в ночное небо. Здесь огни города не гасили свет звезд. Звезды ярко сияли в небе — черном, как край крыла у клювача.
Одно меня тревожило: почему до сих пор не звонит мама. Это хороший знак или плохой? Будь у меня мобильник, я бы все время закидывал ее эсэмэсками. И тут у меня екнуло сердце. Мама ведь не знает, что я потерял мобильник! А вдруг она пыталась мне позвонить? С другой стороны, у нее же есть номер Хани. Я вздохнул. Хани мама тоже не звонила.
«Как там мой папа?» — гадал я. Хотелось ему рассказать, что я читаю его журнал. Что пытаюсь стать похожим на него. Очень хотелось услышать его голос.
На глаза навернулись слезы, поэтому я встал и подошел к деревянному письменному столику в углу комнаты. Вытащил свой журнал. Там еще оставалось много чистых страниц, где можно было писать и рисовать, — не то что у папы. Но в моей тетрадке уже не было пусто. Там появились рисунки, описания животных, которых нарисовал я сам. Я чувствовал вес тетрадки в руке. Это моя жизнь. Мои наблюдения. Мой дневник. Журнал стал для меня очень важной вещью.
Хани сказала, что стоит делать записи и о том, как прошел мой день. Записывать не только что я видел, но и что делал, чувствовал.
Это проще сказать, чем сделать. И все же я решил попробовать. Написал несколько фраз, а потом бросил, стало скучно: плохо у меня получалось описывать свои мысли и чувства.
Папа в своем журнале иногда писал, что ему одиноко или весело. Описывал, чем они занимались с его другом Рыжиком. Я читал — и мне казалось, что папа со мной разговаривает. Что я узнаю его лучше прежнего.
Я посмотрел на свою запись, и мне она показалась… ну прямо как в школе. «Ездил в Природоохранный центр. Привез воды. Сломалась тележка». Все это факты, а надо описывать чувства. Я вычеркнул эти слова. Как сделать так, чтобы слова обрели смысл? Научиться писать так, как папа?
И тут мне пришла в голову отличная мысль. А что, если написать папе?
Я вырвал из тетрадки чистую страницу, расправил на столе, набрал в грудь побольше воздуха, представил себе папино лицо. Папину улыбку. Улыбнулся в ответ и начал:
Дорогой папа!
Я очень скучаю. По маме тоже. Прямо ужасно!
Хани дала мне на лето домашнее задание. Представляешь? Сперва я рассердился, но оказалось интересно. Она подарила мне тетрадку и сказала, что это будет мой журнал. В нем будут рисунки и записи про то, что я увижу на острове и что буду здесь делать. Я буду как ты, когда ты был маленьким. Хани показала мне твой старый журнал. Надеюсь, ты не против. Я читаю, и мне очень нравится. Здорово слышать твои слова. Мне даже кажется, что ты здесь и мы с тобой разговариваем.
Сегодня попытался нарисовать больших белых птиц, которых видел у лагуны. У них чешуйчатые головы, прямо как у динозавров. Или даже как у драконов. Догадаешься, кто это такие? Молочные клювачи!
Но знаешь, папа, очень странно жить без вайфая. И без мобильника (не спрашивай!). Тут даже нормального телевизора нет. Как ты это терпел?
Я познакомился с двумя ребятами. А до того боялся, что на острове вообще нет детей. Они примерно моего возраста. Мейсон — из Атланты. Он очень умный и взрослый. И кажется, богатый. Еще есть Лоуви. Она живет в Айл-де-Палмс. Сама плавает туда на катере! Я тоже обязательно научусь. Хани сказала, что нужно сдать какой-то экзамен. Зато — представляешь? — Я уже умею водить электромобиль!
Ну, пока все. Скажи маме, пусть она мне позвонит. Хани за тебя переживает. Делает вид, что все хорошо, но я знаю, что она притворяется. Понимаю ее чувства. Я и сам очень переживаю.
 
Папа, я тебя люблю!
Твой сын
Джейк
  
Глава 8. Телефонный звонок
 
Попробуй думать о хорошем
 
Я постепенно привыкал к новой жизни. Утром вставал, одевался, выходил к завтраку. Хани тоже начала новую жизнь. Больше не разгуливала в пижаме. Одевалась, а уж потом наливала себе первую чашку кофе. К 0800 — так в армии обозначают восемь часов утра — я садился в электромобиль и ехал по хозяйственным делам. Когда заканчивал, солнце уже сияло вовсю. И было жарко.
Кроме того, я уже неплохо ориентировался на острове. По утрам мы с Мейсоном и Лоуви обычно приезжали на электромобилях в Природоохранный центр. Такое место встречи. Внутри стены и мебель были из чистого дерева, потолок как большой купол, под ним вращались вентиляторы. На стенах повсюду висели карты острова, плакаты, посвященные растениям, обитателям океана, диким цветам, фотографии, связанные с историей острова.
Но больше всего мне нравились стеклянные витрины, где лежали всякие диковинки: змеиная кожа, черепашьи панцири, редкие ракушки. Тут же стоял аквариум, а в нем жила настоящая бугорчатая черепаха. Мы назвали ее Пиратом, потому что узнали, что такие черепахи обитают в соленой воде. Лапы у нее были с перепонками, она подплывала к стеклу, и мы подолгу рассматривали ее серовато-белую кожу с узором из черных пятнышек.
— Глядите-ка! — позвал нас Мейсон.
Он стоял у одной из витрин и указывал на коллекцию звериных черепов разных размеров.
— Черепа. Прикольно.
Он прочитал на ярлыке: «Глаза спереди — любит охотиться. Глаза по бокам — любит прятаться». Мейсон посмотрел на нас, ухмыльнулся.
— Ну, это несложно запомнить.
— Нашел чем удивить, — поддразнил его я.
Лоуви показала пальцем на один из черепов:
— Глядите, аллигатор. Сразу видно, что хищник. Глазницы строго спереди. — Она нагнулась пониже, чтобы рассмотреть еще один череп. — А это олень. Видите? Глаза по бокам. Любит прятаться.
— Всем инстинкт говорит разное: одним — «дерись», другим — «драпай», — заметил Мейсон.
Я вспомнил олениху с олененком, которых видел по дороге, и как они от меня ускакали. Сходил к рюкзаку, вытащил свой журнал, вернулся, положил его на витрину. Записал фразу, потом стал зарисовывать два черепа. Мейсон с Лоуви подошли поближе.
— Ты чего делаешь? — спросил Мейсон.
— Зарисовываю в свой журнал.
Они оба смотрели, как черепа на странице принимают нужную форму. Я немного нервничал — вспоминал, как раньше ребята смеялись над моими рисунками. Будет обидно, если и новые друзья посмеются тоже. А потом вспомнил слова Хани, что я хорошо рисую. Так чего мне бояться?
— Эй, дружище, — раздался за плечом голос Мейсона.
У меня екнуло сердце.
— Чего?
— А здорово у тебя получается.
Я попытался скрыть улыбку.
— Спасибо.
Лоуви тоже наклонилась поближе, вгляделась.
— Ой, сколько у тебя тут рисунков.
— Ага. Хани мне велела записывать все, что узнаю, в эту тетрадку. Так когда-то делал папа. Остался его журнал, а там куча всяких прикольных фактов. — Я взглянул на Мейсона, зная, что его это заинтересует. — Бабушка учит меня быть натуралистом.
— Во повезло! — Лоуви вздохнула. — Твоя бабушка о природе знает чуть ли не больше всех на острове. По крайней мере, так моя тетя Сисси говорит.
— То есть она тебе дала домашнее задание… на каникулы? — спросил Мейсон. После чего изобразил, что его тошнит.
— Зря ты так, — сказал я, заканчивая рисунок. Потом посмотрел на друзей. Трудно объяснить им, что я чувствую. — Мне это не кажется домашним заданием, — начал я. — В смысле, когда она мне его только дала, тогда казалось. — Я фыркнул. — Ну, понятное дело. Но… потом я взялся за дело, и мне понравилось. Понимаете, я когда сюда приехал, то знал о природе гораздо меньше, чем вы. И не буду врать — здорово вам завидовал. Поэтому каждый день ходил, рассматривал. И все, что видел, потом зарисовывал и описывал в этой тетрадке. Очень тщательно — Хани сказала, что подробности крайне важны, если мы хотим определить, что перед нами. Мы с Хани потом искали мои находки в ее книгах. Я собираюсь выучить названия всех птиц, растений, деревьев, животных — всего, что есть на Дьюисе. Мне кажется, тогда мне тут будет как-то уютнее. И не так страшно, ну, потому что все не будет казаться чужим. — Я стал рисовать дальше. — Плюс Хани это очень нравится.