Рыцарь надежды

Сдавшись, она подняла голову и прижалась к его губам.
— Еще.
Губы Эдлин раскрылись, и она окончательно признала, что уступила. Ее рука еще сжималась в кулак. Но вместо того, чтобы использовать его как оружие, она подложила его под свою голову. Другой рукой она обняла его за плечо, широко открыла глаза и стала целовать его в губы, раздвигая их языком, проникая внутрь, играя, сдаваясь совсем.
Она намеренно легко открывалась, признавая, что он поставил на своем.
Уступила. Она уступила.
Прервав поцелуй, он вдруг спросил:
— Неужели до сих пор тебя никто не научил делать это лучше?
— Что ты имеешь в виду? — Она обомлела от такого заявления.
— В этой области намного больше возможностей, чем просто колоть мужчину своим языком, уверяю тебя.
Вот это наглость! И прежде чем подумать, она быстро ответила:
— Но я очень хорошо это умею!
— Тебе только так кажется.
Она обиженно отстранилась, но он снова притянул ее поближе и опрокинул на спину. Ей не понравилось, как он вдруг поднялся над ней, возвышаясь надо всем вокруг, но она не возражала, предоставив ему делать все по-своему.
— Закрой глаза, — наставлял он ее.
Она повиновалась.
— Расслабься.
Она попробовала.
— Хорошо, теперь учись.
Это был поцелуй, о котором она мечтала все эти годы. Сокровенный. Чувственный. Упоительный. Его язык поглотила нежная ткань ее щек изнутри. Он проникал так глубоко, что она чуть не задохнулась, изумленно распахнув глаза.
Страстный поцелуй, длившийся несказанно долго. Его руки блуждали по ее телу, касаясь таких мест, которых так давно никто не касался, что она, должно быть, снова стала девственной.
Он слегка покусывал ее, пока она не ответила довольно бурно. После этого он вновь заставил ее стать покорной и снова принялся осыпать поцелуями.
Она никогда прежде не встречала мужчину, который любил бы целоваться или по крайней мере делал это так долго и доставлял ей такое удовольствие. Когда женщины болтали между собой о всяких интимных вещах, они соглашались, что поцелуи не доставляют ни малейшего удовольствия мужчинам. Поцелуи — это лишь недолгое ожидание того момента, когда женщина выкажет готовность принять мужчину в себя. Если она не проявляет этого достаточно быстро, мужчина довольно поспешно прекращает свои поцелуи. Это Эдлин действительно знала по своему опыту.
Но Хью был совершенно особенный. Он с наслаждением целовал ее рот, шею, лицо и потом снова губы. Он не пытался сорвать с нее одежду. Он не выказывал нетерпения, даже когда она захотела большего. Хью немного отстранил ее от себя настолько, чтобы хорошо видеть ее, улыбнулся и сказал:
— Я знал, что смогу заставить тебя отозваться на мои ласки.
Ах да, ведь она уступила! Действительно ли это так?! Нет, она не уступила! Она разозлилась. Разозлилась внезапно, придя просто в неистовую, неудержимую ярость. Его самодовольное высказывание после того, что произошло, казалось ей совершенно неуместным. Сукин сын, развалился тут рядом и торжествует! Она так быстро подняла колено, что он даже не успел приготовиться к обороне. Один хороший удар, и она, уже освободившись, стояла над ним, наблюдая, как он корчится на полу.
Злющая, задыхающаяся от гнева, она закричала:
— Я уже похоронила двоих мужей, но я, пожалуй, сделаю для тебя исключение. Если ты когда-нибудь прикоснешься ко мне еще раз, я похороню тебя прежде, чем ты успеешь жениться на мне.
 
6.
— Воин никогда не должен упиваться своей победой, Уортон, до тех пор, пока не убедится, что его враг полностью разоружен. — Тяжело облокачиваясь на длинный стол, Хью медленно передвигался по комнате.
— Да, вы, как всегда, мудры, хозяин. — Уортон пританцовывал вокруг него, расставив руки в стороны, словно встревоженный родитель около своего ребенка, только начинающего ходить. — Вы не думаете, что уже пора отдохнуть?
— Мне не в первый раз преподали урок, но никогда раньше никто не втолковывал его мне так основательно.
— Она жестокая женщина, она могла лишить вас мужского достоинства, — горячо сказал Уортон.
— Эдлин — женщина-воин, и она заслуживает того, чтобы вынашивать моих детей. — Прервав свою прогулку вокруг стола, Хью обратился к Уортону с явным неодобрением: — К тому же она твоя будущая хозяйка, поэтому обращайся с ней соответственно.
Уортону в душе очень не нравилась идея, что женщина ни с того ни с сего станет повелевать им. Это весьма удручало его.
— По правде говоря, что она делает и что говорит, не имеет значения. Она оказала мне неоценимую услугу. — Хью перевел дыхание. — Она убедительно доказала, что все мои части моего тела работают нормально и что я буду полноценно жить.
— По крайней мере женщины годятся хотя бы для этого, — согласился Уортон и вновь обес-покоенно спросил: — Вы сегодня на ногах дольше, чем в прошлый вечер, и гораздо дольше, чем в предыдущий. Не пора ли все-таки отдохнуть?
— С каждым днем я становлюсь во сто крат сильнее. — Хью осторожно оттолкнулся от стола и поднял руки. Кожа натянулась, но не чрезмерно. Накануне Эдлин сняла швы, и даже она поразилась тому, как быстро шло заживление. — Мы никогда не должны забывать, Уортон, что лечение травами леди Эдлин вернуло меня к жизни.
— Не говорите так, хозяин, — вздрогнул Уортон. — Я не могу этого слышать.
— Я помню, — настаивал Хью, — как я лежал там около печи. Я даже не в силах был открыть глаза. Я едва дышал. Потом я почувствовал, как запахло чем-то странным, необыкновенным. Этот запах напомнил мне… запах свежего коня перед боем и одновременно запах кольчуги, хорошо смазанной маслом. Мне хотелось вдыхать и вдыхать его. Ты не поверишь, я становился сильнее от этого запаха. — Он сжал кулаки, и его взор устремился вдаль. — После этого повязка стала мягкой и теплой, как хорошо выделанная кожа, из которой сделаны мои рукавицы.
— Вам все это привиделось, хозяин, — твердо сказал Уортон, но уверенность его растаяла мартовским снегом, как только Хью перевел свой взгляд на него.
— Разве я говорю неправду? — куда менее храбро спросил Уортон.
— Мне знакомы сновидения, и я всегда отличу их от реальности. Это… это было и то, и другое. — Хью задумался. — Или нет. Это точно происходило на самом деле!
— Да, хозяин, — поспешно согласился Уортон, смутившись, и спросил с подозрением: — А что еще вы помните?
— Вкус. Я смог попробовать.
— Что попробовать?
— Ее.
— Леди Эдлин? — Уортон так и сел. — Она что, колдовством засунула себя к вам в рот, пока вы спали? — Он задумался. — Или вы занимались чем-то еще?
— Конечно, нет, болван! Это все совсем не то.
Уортон был преданным слугой, но иногда его тупость в каких-то вопросах поражала Хью. Объяснить ему что-либо, отступающее от самых простых вещей, могло оказаться опасным предприятием.
— Вкус разлился по моему языку, вкус, которого я раньше никогда не ощущал. Мне хотелось смаковать его долго-долго. Мне хотелось вбирать его в себя все больше и больше. И я знал, что это аромат леди Эдлин.
Уортон боязливо поежился.
— То, что вы говорите, ужасно. Она вас, конечно, заколдовала!
Медленно, экономя силы, Хью повернулся к двери.
— А, собственно, зачем?
— Ну вы же говорите, что женитесь на ней.
— Да, женюсь. — Хью добрался до двери, ухватился за косяк и широко распахнул ее в ночь.
— Но в этом нет никакой необходимости. Вы можете иметь ее и так, — доверительно сообщил Уортон.
Затрясшись от ярости, Хью вспомнил, как Эдлин сомневалась в мужчинах и в их чести. Похоже, не зря.
— Каковы же твои соображения?
— Здесь же нет никого, кто бы мог с вами соперничать. Возьмете ее — и все! — Слуга был совершенно спокоен, поскольку искренне считал: что хозяин захочет — то и берет.
С самым суровым выражением лица, на которое был способен, Хью повернулся к этому человеку, чтобы Уортону никогда не пришло в голову сделать такое предложение когда-либо еще.