Рыцарь надежды

В застывшей на его лице маске из пота, грязи и крови отразились все ужасы сражения. Эдлин изумленно воскликнула, обращаясь к Уортону:
— Чего ты так боялся?! Только посмотри на него! Его бы и родная мать не узнала.
Уортон довольно осклабился, весьма обрадованный этим сообщением.
— Вымой мне лицо, — приказал раненый. — Оно зудит.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Уортона, но, не задавая лишних вопросов, он немедленно потянулся за влажной тряпкой.
Эдлин схватила его за руку.
— Сначала надо совсем снять с него доспехи и в первую очередь этот ужасный акетон. — Она нырнула под стол и достала тюфяк, набитый соломой. — Если нам удастся раздеть его, то мы сумеем переложить его на этот тюфяк и оттащим в угол к печке, чтобы он не успел переохладиться.
Уортон уставился на нее. Чувствовалось, как тяжело он ворочал мозгами, выискивая возможный подвох. Ее слова совершенно не убедили его, и, уж конечно, он ничего не собирался предпринимать.
— Да и спрятать его здесь легче, — в отчаянии добавила она.
Уортон бросил туповатый взгляд на угол возле печки.
— Там же стол, — недоуменно произнес он.
— Мы передвинем его.
Уортон по-прежнему сомневался. Она нетерпеливо добавила:
— Но нам больше негде его спрятать.
— Тогда не впускай сюда никого, — предложил Уортон очень простой по его мнению выход.
— Я не могу этого сделать. Я готовлю травы и снадобья для больницы.
Уортон исподлобья смотрел на нее, продолжая упорствовать.
— Люди же умрут, если я их не приготовлю! — Эдлин исчерпала, кажется, все возможные доводы.
— Мне нет дела до всех остальных. — Уортон стоял на своем с несгибаемостью дубового бревна.
— А мне есть, — прервал их рыцарь. Уортон тут же утихомирился, и Эдлин вздохнула с облегчением.
— Кроме того, — добавила она, — если я перестану впускать сюда монахинь, они наверняка заподозрят что-нибудь неладное. А сейчас давай наконец снимем с него доспехи…
— Сначала подшлемник, — сказал воин. — Снимите его.
Он сжал зубы, когда Уортон начал отдирать от его волос слипшийся с ними от засохшей крови подшлемник. Каждое движение причиняло ему боль, и Эдлин видела, как кожаные полоски упрямо не желали отрываться от его гладких светлых волос, их приходилось с трудом выдергивать, раздражая кожу головы. Уортон все время бормотал извинения, но у его хозяина не вырвалось ни слова упрека. Он продолжал лежать спокойно, но только часто и тяжело дышал. Когда наконец он смог заговорить, то произнес:
— Теперь мое лицо. Вымой его.
Уортон торопливо схватил кусок влажной материи, но рыцарь сказал:
— Нет. Пусть она.
Пораженная, Эдлин почувствовала на себе глубоко обиженный взгляд Уортона, но так и не заметила, откуда у нее в руке появился влажный кусок ткани.
Она ничего не понимала. Сначала оба изо всех сил скрывали личность воина, а теперь он сам спокойно предоставляет ей возможность опознать его, приказывая именно ей вымыть его лицо.
А то, что она узнает его, было вполне реально. Ведь в поисках расположения Эдлин и графини Джэггер к ним в дом приезжали легионы рыцарей и знатных господ, наперебой предлагая ей свою поддержку. Естественно, когда по приказу принца убили Робина, все они исчезли.
Она держала в руках влажную материю и нерешительно смотрела вниз, на покрытое коркой грязи лицо. Возможно, он сам узнал ее?
— Чего ты ждешь? — спросил он голосом повелителя.
Она ничего не ответила. Она просто склонила голову и провела мокрым куском ткани по его лбу.
Широкий лоб, чистый, но несколько глубоких морщин — свидетельство пережитого — все же пересекали его. Затем она стерла грязь вокруг глаз, заметив сетку морщин, которые образуются, если щуришься от лучей солнца. Он пристально разглядывал ее. Эдлин смутилась, ибо взгляд его карих глаз неуловимо напоминал о чем-то.
От этого она немного замешкалась, ее рука растерянно повисла в воздухе, как будто забыв, что надо делать. Как он смотрит! Что в ее лице так заинтересовало его?
Уортон выхватил ткань из ее рук, прополоскал, очищая от грязи и крови, затем грубо сунул ей обратно. Темные пятна грязи удачно скрывали черты лица воина, причудливо играя искаженными тенями. Когда она дошла до скул, то обнаружила, что они высокие и острые, вполне соответствующие его выступающему подбородку. Шрамы от прежних переломов изуродовали его нос, который прежде, наверное, выглядел как костяное лезвие. Его губы, когда не были столь распухшими, выглядели такими щедрыми, что любая молоденькая девушка могла только мечтать о том, чтобы целовать их.
По мере того как лицо его все больше и больше освобождалось от грязи и засохшей крови, у нее начали мелко дрожать руки, и она уже знала отчего.
Когда-то совсем-совсем молоденькая девушка, глядя на этого мужчину влюбленными до безумия глазами, должно быть, придумала его. Ах, как опрометчиво она влюбилась когда-то давно. И в том уже исчезнувшем времени она наградила его всеми добродетелями. И если молоденькой девушке пришлось выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы, нет ничего удивительного в том, что она пронесла в своей душе образ прекрасного рыцаря, словно сияющую икону. Все годы напролет она думала, что именно он был тем самым единственным человеком, которому удалось пробудить в ней истинную страсть. Время ушло безвозвратно, что-то сломалось в душе совсем-совсем молоденькой девушки.
Она совершала много ошибок, неоднократно и слишком много. Она выросла и должна заплатить за свою глупость сполна. Божья чаша терпения переполнилась.
Да, она узнала его! Неумолимое время и тяжкие ратные труды не смогли преобразить мужественную красоту ее рыцаря.
Сунув мокрый кусок ткани Уортону, Эдлин брезгливо вытерла руки о юбку, словно пыталась отчистить пятна грязи от соприкосновения с ним.
— Хью, — сказала она безучастным, отчетливым голосом. — Вы — Хью из Флоризона.
 
2.
— А вы — Эдлин, герцогиня Клирская.
О Господи, Хью помнит!
— Когда-то была ею. — Она торопливо поднялась на ноги и отошла от него подальше, как бы желая отстраниться от ненужных воспоминаний.
Он, видимо, ждал, что она назовет свое новое имя, и, не дождавшись, произнес:
— Я слышал — герцог умер.
— Он был уже немолод, — холодно ответила она.
— Ты снова вышла замуж?
Она отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом. Несколько лет назад она отдала бы все за то, чтобы Хью так посмотрел на нее.
Но теперь уже слишком поздно. Все в прошлом.
Ее невольное волнение, казалось, лишь забавляло его, потому что он с усмешкой произнес:
— Но ты все еще Эдлин, надеюсь?
— Можешь называть меня так, — ответила она.
— Леди Эдлин? — пожелал уточнить Хью.
Он преследовал ее вопросами с упорством барсука, который охотится на крысу, но Эдлин совсем не хотелось чувствовать себя чьей-то добычей.
— Нет, просто Эдлин. — Тон ее становился все суше и отстраненнее.
Допрос явно продолжался бы и дальше, пока она не выложила бы все, что ему хотелось знать, о чем скорее всего потом пожалела бы, но внезапно он, приложив ухо к грязному полу, произнес:
— Сюда кто-то идет.
Слуга его так стремительно выхватил кинжал, что Эдлин не успела отступить в сторону.
— Кто бы это ни был, живо отделайся от него, — прошипел он.
— Убери кинжал, Уортон, — приказал Хью слабым голосом. Казалось, его охватила усталость от бесконечных вопросов, вдобавок он понял, что выведать ничего не удастся. — Она меня не выдаст.
Эдлин неожиданно почувствовала себя униженной. Как же он должен быть уверен в ее преданности! Конечно, он имел возможность заметить, что за все эти годы ее страсть к нему не угасла. Так что же, теперь он думает, она по-прежнему готова пожертвовать ради него жизнью? Она усмехнулась. О мужское самомнение! На земле существовали только два человека, ради которых она принесла бы такую жертву, и Хью к ним не относился.