Тайная тетрадь
— О мальчике, который убежал, известно что-либо?
— Мальчик в ту же ночь добрался до дома, в Тушетию. На следующее утро он поднял весь аул и прямо вывел их на чабанов, где провёл ночь привязанным к дереву.
Озлобленные грузины, у которых убили чабанов и угнали овец, не пощадили братьев жены ТIинава. Их забрали в один грузинский город, заперли в какой-то крепости.
А отару их теперь пасли грузинские мальчики.
Окошко камеры, где разместили арестованных, как раз выходило на этот луг, и они могли видеть своих овец. Говорят, что как-то старший из братьев не выдержал и крикнул, и овцы, узнав голос, заблеяли на всю округу. Животные ведь чувствуют состояние своих хозяев.
— Была одна печальная песня этих арестантов, старые женщины напевали, а о чём, сейчас не помню, — сказал отец и задумался.
— Они вернулись домой?
— Нет, их судьба неизвестна. То ли сосланы в Сибирь и там умерли, или грузины отомстили за своих убитых, хотя они и не были причастны к убийству грузин. Они имели несчастье принять у себя с отарой ГІалимасул ТІинава. Но ведь и не принять ТІинава они тоже не могли.
— Откуда тогда известна эта история про барашков и песня братьев, если они не вернулись?
— Чабаны, зимовавшие в Цоре, ходили и пытались освободить их, но ничего не получилось. Отсюда, наверное, песня и рассказы про отару, которая собиралась под окошком крепости, где они были заперты.
А тем временем родственники мстили за них.
Наши чабаны знали одного грузина, который был за главного в крепости, где держали пленников. Его убили позже братья из тухума Розал (Роз — леопард, название тухума; в прошлом выходцы из древнего аула Нодтчли, который был разорён во время распространения ислама) из Чорода.
— А что сам ТІинав, который заварил эту кашу?
— У ТІинава была мучительная зима в Джурмуте. Односельчане из-за него пропали, друг из Джара умер — он не мог показаться на людях. Отара овец досталась волкам, лучший иноходец-конь пропал. А это тоже сильный удар по репутации горца. Говорят, целую зиму он был в халвате (аскетом), молился и не выходил из дома. Изредка выглядывал из окна и искал признаки весны, чтобы вернуться в Цор.
Наступила весна, он пришёл на рузман, а после рузмана попросил прощения у джамаата, сказал, что идёт на газават и не вернётся больше в Джурмут. У него было две жены: одна — из своего села Чорода, джурмутская, вторая — из Тохота (лъебелай). Развёлся он с обеими женами; говорят, сыновей у него не было, только две дочери. Какова их дальнейшая судьба, я не могу знать, — говорит отец.
— И куда он…
— Всё туда же, в Грузию. На этот раз умереть шахидом на пути к Аллаху. Ибо его самолюбие и честь задеты, нет обратно пути, должен был умереть газием. Говорят, при первой же встрече пошла рубка, он зарубил несколько людей и был сам убит. Я видел его могилу в Грузии, там цорские аварцы ещё в советское время заново установили надгробие. Ты видел памятную плиту и белое знамя, которое вешают шахидам в местности Охнохда, где источник воды и памятники усопшим в Чорода?
— Видел, знаю я это место.
Когда отец произнёс название местности «Охнохда», я тут же вспомнил обрывки из назму, которое читала покойная бабушка о некоем шахиде. За точность не отвечаю, примерно так:
Охънохъда щубаа со гІири бугу,
Бодул цевехъанас жиб чІези богъраб.
ГІиридул къадануб байрахги бугу,
Чабхъадулъ лебалас жиб махъи тараб.
Постараюсь передать смысл песни-плача, звучание будет далеко от оригинала, надеюсь, что вы мне великодушно простите. Итак:
В местности Охнохда есть памятная стела,
Которую установил предводитель
войска (в честь подвига).
Возле стелы водрузили знамя,
Наследство повелителя войск.
— Это знамя и назар (памятник) ГІалимасул ТІинаву, шахиду, как говорят. Шахид ли он? — вопрошает отец с неким скепсисом.
Его недоверие вполне понятно. Ведь и у меня самого по сей день нет однозначной оценки этим поступкам.
* * *Дозволено ли забирать имущество людей иной веры, только лишь потому, что они другой веры? Что говорит шариат по этому поводу? Это вполне логичные и требующие разъяснения вопросы.
Чувствую, что в сегодняшних реалиях Дагестана моя собственная точка зрения окажется не самой популярной. Потому что, полагаю, гораздо удобнее, наверное, слыть не просто крутым мачо, наследником дерзких предков, но и обернуть это как подвиг и борьбу за ислам.
Ведь, оправдав жестокость, придётся отвечать за это в Судный день. Но, при всей противоречивости натуры человека, о котором я рассказываю, о нём должны знать потомки. Чтобы брать с него пример в мужестве и доблести. И не брать того, что противоречит исламу, закону и здравому смыслу.
Как Исхак из Камилуха стал муалимом
— Исхаку всё с рук сходило, он был непредсказуем в делах и поступках. Был тонким психологом, хорошо понимал людей, манипулировал ими, имел над ними власть. Был хитёр и изворотлив, коварен и дерзок, обладал хорошей памятью и чувством юмора. Таким был Исхак, таким же весельчаком и умным мужиком был мой покойный друг Гьажаруп. Камилухцы его ЦК-Мухаммадом звали. Очень сообразительный, с тонким юмором был человек. Камилухцы — известные конокрады. Для них это молодецкая удаль, мужество, не позорное дело, как для жителей других сёл Джурмута, — рассказывает отец. — Был ЦК-Мухаммад председателем колхоза камилухцев. В Тлярате на бюро райкома председатель райисполкома Чай ХI ажи рассказал, что произошло преступление, надо его раскрыть и воров наказать. Выяснилось, что украдены стропила для крыши летней фермы в Камилухе.
— Куда смотрел председатель колхоза? Куда смотрел парторг? — прокричал Чай ХI ажи из-за стола, где расположился президиум. ЦК-Мухаммад встал со своего места и, не попросив слова, молча направился к трибуне. Поднялся на неё и сказал:
— Если кто из людей захочет от души посмеяться или услышать откровенную глупость, я их отправлю на заседание бюро райкома в Тлярате. Вот вы… — сказал ЦК и обратился к Чай ХI ажи: — Вы не смогли уберечь деньги всего района (за полгода до этого был ограблен банк в райцентре), их украли прямо из-под носа у милиции. Там стены в метр толщиной, окна в железных решётках, внутри двухтонный несгораемый сейф, у сейфа и у входа по два человека с пистолетами в руках, а всё равно украли! И вы от меня хотите, чтобы я не дал своровать стропила, брошенные в открытом месте, у речки, возле аула самых известных воров Дагестана и приграничных республик!
Зал хохотал, кто-то даже зааплодировал. Магомед спустился, Чай ХI ажи нервно закричал что-то вслед, но он уже проиграл.
— Каким образом у них это не порицаемо, даже похвальным делом считается? — спрашиваю я у отца.
— Были исторические предпосылки. Я изучал этот вопрос, — говорит отец. — Во время коллективизации государство насильственно забрало у них отары овец, горы для летних пастбищ и отдали их мегебцам, чохинцам и другим хозяйствам Гунибского района. Это было зульм (насилие) государства, против чего не могли люди бороться. Имам камилухцев в тот период вынес тайно фетву (разрешение) для села, что он разрешает воровать у мегебцев и чохинцев этих овец. Он сказал, что это зарурат (безысходность), и в этом случае халяль (дозволено воровать) эти овцы. И весь советский период камилухцы угоняли — то табун лошадей, то отару овец, то быков. Потом это воровство распространилось и на соседние районы, на Грузию и Азербайджан. В собственном селе не воровали, и никогда не выдавали своих приезжающим следователям. Были у них неписаные законы аула.
Селение Камилух находится на перепутье в Цор, в Тлейсерух и вниз по Джурмуту. Если путники возле речки оставляли отару и приходили ночевать в аул, ни одна голова не пропадала. Это считалось предательством в отношении гостя, никто не нарушал этот закон. Если же чабан не придёт в аул, а останется охранять отару или табун лошадей, обязательно какой-нибудь камилухец угонит коня или пропадут овцы. И самым непревзойдённым конокрадом был Исхак.