Сильнее смерти
– Ну, – возразил я, – люди гибнут ежедневно, и волноваться из-за этого вовсе не следует. Да будет вам известно, что вы ходите по моей земле, и чем скорее вы отсюда уберетесь, тем будет мне приятнее. Для меня вполне достаточно хлопот и с той, которую я спас.
– Которую вы спасли? – спросил он, задыхаясь.
– Да, и если вы сможете захватить ее с собой, то я буду вам очень признателен.
Секунду он смотрел на меня, словно с трудом вникал в смысл моих слов, а затем, дико вскрикнув, с удивительной легкостью помчался к моему дому. Ни до этого, ни после я не видел, чтобы человек бегал так быстро. Я бросился за ним, возмущенный вторжением, грозившим моему жилищу, но еще задолго до того, как я добежал до дома, он уже нырнул в открытую дверь. Из дома раздался пронзительный крик, а когда я подошел ближе, то услышал бас мужчины, который что-то быстро и громко говорил. Заглянув в дверь, я увидел, что девушка, Софья Рамузина, скорчившись, сидит в углу, ее повернутое в сторону лицо и вся фигура выражали страх и отвращение. Мужчина, дрожа от волнения и сверкая черными глазами, о чем-то страстно умолял ее. Когда я вошел, он сделал шаг к девушке, но она еще дальше забилась в угол, вскрикнув, подобно кролику, схваченному за горло лаской.
– Эй! – зарычал я, – оттаскивая от нее мужчину. – Ну и шум вы здесь подняли! Что вам здесь нужно? Уж не считаете ли вы, что тут постоялый двор или трактир?
– Ах, сэр, – сказал он, – прошу извинить меня. Эта женщина моя жена, и я думал, что она утонула. Вы возвратили мне жизнь.
– Кто вы такой? – грубо спросил я.
– Я из Архангельска, – просто ответил он, – русский.
– Как ваша фамилия?
– Урганев.
– Урганев! А ее зовут Софья Рамузина. Она не ваша жена. У нее нет обручального кольца.
– Мы муж и жена перед богом, – торжественно ответил он, взглянув вверх. – Мы связаны более крепкими узами, чем земные.
Пока он говорил это, девушка спряталась за меня и, схватив мою руку, стиснула ее, как бы умоляя о защите.
– Отдайте мне мою жену, сэр, – продолжал он. – Позвольте мне взять ее отсюда.
– Послушайте, вы, как вас там зовут, – сурово сказал я. – Мне эта девица не нужна, и я раскаиваюсь, что спас ее. Очень сожалею, что вообще увидел ее. Если бы она погибла, я не был бы огорчен. Но я не согласен отдать ее вам, потому что она, по-видимому, боится и ненавидит вас. Так что немедленно убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое. Надеюсь, я никогда больше вас не увижу.
– Вы не хотите отдать ее мне? – хрипло спросил он.
– Скорее вы попадете в ад, чем я сделаю это! – сказал я.
– Ну, а что если я возьму ее силой? – воскликнул он, и его смуглое лицо потемнело еще больше.
Кровь внезапно бросилась мне в голову, и я схватил полено, лежавшее у камина.
– Уходите, – тихо сказал я. – Живо. Или я размозжу вам голову.
Сначала он нерешительно посмотрел на меня, затем повернулся и выбежал из дому. Но через минуту он вернулся и остановился у порога, глядя на нас.
– Подумайте, что вы делаете, – сказал он. – Эта женщина моя, и я возьму ее. Уж если дело дойдет до драки, то русский не уступит шотландцу.
– Ну, это мы еще посмотрим, – ответил я, бросаясь вперед, но он ушел, и я видел только его высокую фигуру, удалявшуюся в сгущающихся сумерках.
После этого в течение месяца, а может быть и двух, у нас все было спокойно. Я не разговаривал с русской девушкой, а она никогда не обращалась ко мне. Порой, когда я работал в лаборатории, она неслышно пробиралась ко мне и молча сидела, следя за мной своими большими глазами. Сперва ее вторжение раздражало меня, но со временем, убедившись, что она не пытается отвлечь меня от работы, я привык к ее присутствию. Ободренная этой уступкой, она постепенно, изо дня в день, в течение нескольких недель придвигала свой стул все ближе и ближе к моему столу, пока ей не удалось устроиться рядом со мной. В таком положении, по-прежнему ничем не напоминая о себе, она сумела сделаться весьма полезной мне, в ее руках всегда оказывалось то, что мне требовалось в данную минуту, перо, пробирка или склянка, и она безошибочно подавала мне нужную вещь. Игнорируя ее как человеческое существо, я видел в ней только полезный автомат и настолько привык к ней, что мне уже не хватало ее в тех редких случаях, когда она не заходила в комнату. У меня есть привычка разговаривать во время работы с самим собой, чтобы лучше фиксировать в мозгу полученные результаты. Девушка, должно быть, обладала удивительное слуховой памятью и всегда могла повторить оброненные мною слова, совершенно не понимая, конечно, их смысла. Меня не раз смешило, когда я слышал, как она обрушивала на старую Медж целый поток химических уравнений и алгебраических формул и заливалась звонким смехом, когда старуха качала головой, вообразив, что с ней разговаривают по-русски.
Она никогда не удалялась от дома дальше, чем на сто ярдов, а выходя, сначала смотрела в окна, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Она, очевидно, подозревала, что ее земляк находится где-то неподалеку, и опасалась, как бы он не похитил ее. Очень характерен был один ее поступок. В куче старого хлама у меня валялся револьвер и патроны к нему. Однажды она нашла его, немедленно вычистила и смазала. Револьвер и патроны она повесила в мешочке у дверей и, когда я отправлялся на прогулку, заставляла меня брать это оружие с собой. В мое отсутствие она запирала дверь на засов. Вообще же она выглядела довольно счастливой и охотно помогала Медж по хозяйству, когда не работала со мной. Со всеми домашними обязанностями она справлялась удивительно ловко.
Вскоре я убедился, что ее подозрения вполне обоснованны и что человек из Архангельска все еще скрывается по соседству от нас. Как-то ночью я долго не мог уснуть. Я встал и выглянул в окно. Погода была довольно пасмурная, и я едва различал очертания морского берега и лежавшей моей лодки. Но вот мои глаза освоились с темнотой, и я заметил на песке, как раз напротив двери, какое-то темное пятно, хотя прошлой ночью там ничего не было. Пока я стоял у окна мансарды и всматривался в темноту, тщетно пытаясь определить, что бы это могло быть, огромная гряда облаков, скрывавших луну, медленно разошлась, и поток холодного ясного света залил бухту и длинную полосу пустынного берега. И в тот же миг я увидал, кто бродит по ночам около моего дома. Это был он – русский. Он сидел на песке, по странному монгольскому обычаю поджав под себя ноги, подобно гигантской лягушке, и устремив взгляд, по-видимому, на окно той комнаты, где спали девушка и экономка. Свет упал на его поднятое кверху ястребиное лицо, и я вновь увидел благородные черты, глубокую складку на лбу и торчащую бороду – отличительные признаки экспансивной натуры.
В первый момент у меня появилось желание застрелить его, как браконьера, но пока я разглядывал его, мое возмущение сменилось жалостью и презрением. «Несчастный дурак! – подумал я. – Ты бесстрашно смотрел смерти в глаза, а теперь все твои мысли и желания устремлены к скверной девчонке – девчонке, которая ненавидит и избегает тебя. Тысячи женщин были бы без ума от тебя, пленившись твоим смуглым лицом и огромной, красивой фигурой, а ты добиваешься взаимности именно той, которая не желает иметь с тобой ничего общего?» Лежа в постели, я еще долго посмеивался над ним. Я знал, что мой дом заперт на крепкие замки и засовы. Меня очень мало интересовало, где проведет ночь этот странный человек, – у моего ли порога, или за сотню миль отсюда, – ведь все равно к утру его здесь не будет. И действительно, утром, когда я встал и вышел из дому, его не было и в помине, и он не оставил никаких следов своего ночного пребывания.
Однако вскоре я снова увидел его. Однажды утром, когда у меня болела голова, так как я провел много времени, склонившись над столом, а накануне вечером надышался парами одного ядовитого препарата, я отправился покататься на лодке. Проплыв несколько миль вдоль берега, я почувствовал жажду и высадился там, где, как мне было известно, впадал в море ручей с пресной водой. Этот ручеек протекал через мои владения, но устье его, у которого я оказался в тот день, находится вне их границ. Я испытал некоторое смущение, когда, утолив в ручье жажду и поднявшись на ноги, очутился лицом к лицу с русским. Сейчас я был таким же браконьером, как и он, и с первого же взгляда я понял, что ему это известно.