Подземный гараж

  
Янош Хаи
 
ПОДЗЕМНЫЙ ГАРАЖ
 
РОМАН
   
1
 
Что вышло, то вышло, то мы и имеем. А насчет того, что могло бы выйти… Раз не вышло, значит, и говорить нечего…
Он взялся за ручку двери. Оглянется? Нет, не оглянулся.
Что ж, разве это не логично, что произошло так, а не иначе?.. Потому что произошло-то именно так… И неизвестно, что было бы, произойди оно по-другому.
Он взялся за ручку двери и, словно уставший грузчик — вроде тех, что перевозят вещи при переезде, — ссутулившись, вынес из комнаты то, что было его, а какое-то время и мое тоже. Я не сказала ему, мол, уходи, не могу я больше, не могу, что ты здесь, со мной, как бы по совместительству. Что вечером я приду домой, а тебя нет, только чертова пустота да телевизор и полное нежелание что-то делать: ужин готовить — зачем? пойти куда-нибудь — зачем? Я беру телефон, но напрасно звоню, ты не отвечаешь. Не хочешь, чтобы те, кто там с тобой, знали, что я тоже есть на свете. Смотрю на телефон, вижу, как гаснет экранчик: меня нет. Этой женщины — просто нет. Паршивая штуковина с кнопками, а способна нанести такой безжалостный удар, что я после этого не сплю всю ночь. В полусне слышу: что-то бормочет радио. Какие-то люди рассуждают о мире, во всяком случае, о том мире, в котором они считают себя компетентными, в котором они — эксперты. Повтор утренней программы: политические события, утром еще актуальные, или события, касающиеся страны, в которой я живу, события, которые уже к вечеру, конечно, давно потеряли свою актуальность, потому что где-то закончились, скажем, выборы, или подал в отставку какой-то министр или важный чиновник, или завершился судебный процесс и вынесен приговор, которого все целый день ждали, или пошло наконец на спад катастрофическое наводнение, которое давно угрожало северо-восточной части страны, там протекает большая река, и, хотя она много лет не разливалась, теперь вот взяла и разлилась, то ли из-за обильных зимних снегопадов, то ли потому, что в соседних странах защита от наводнений организована так, что излишки воды каким-то образом оказываются у нас, они, можно сказать, на нас свою воду спускают, как выразился кто-то, немного смешав вопросы защиты от наводнений и недоброжелательности соседних народов, — короче, половодье в общих чертах пошло на убыль, а может, наоборот, вечерний пик потребовал даже больше жертв, чем утренний максимум. Потом что-то про рынок недвижимости, где и что лучше покупать, и каков сейчас рынок жилья, и почему он то ли в нижней точке, то ли в верхней, я не вникла, и что можно надеяться на кредиты с более выгодными процентами, правительство уже пообещало банкам компенсацию, а стало быть, строительная индустрия теперь должна пойти на подъем. Потом, ближе к утру, начались новости сельского хозяйства, насчет того, чем сейчас пора заниматься. Один человек с провинциальным акцентом, про которого, конечно, всем известно, что живет он в столице, просто научился говорить с провинциальным акцентом, а людям в провинции это нравится, они, наверно, думают, что он такой же, как они, — словом, этот человек с провинциальным акцентом толковал, что следует именно сейчас готовить к весенней страде и что он очень рекомендует органические удобрения, потому как лучше них ничего нет. Упомянул он и о том, что из-за неразумного применения искусственных удобрений земля становится слишком кислой, и еще говорил о закладке компоста, каковая процедура доступна даже для владельцев небольших участков, а с точки зрения окружающей среды это прямо-таки очень здорово.
Кажется, тут я все-таки заснула ненадолго. Человек с провинциальным акцентом куда-то вдруг делся. А я вдруг увидела себя там, где живет он, живет среди тех, которые знать не знают, что я есть на свете, среди тех, с кем он, придя домой, держится так, будто меня нет, будто такого человека, как я, вообще нет на свете. Я стою в дверях, он открыл, думая, это почтальон или кто-то, кто живет под ним, мало ли, например, потолок протек в ванной, а я говорю, что не могла я не прийти, потому что не могу же я жить, словно меня вообще на свете нет. Он растерянно озирается, жена, дети, я, дверь, окно, шкаф. Дети смотрят на меня, ничего не понимая, взгляды их бегают, кто это в двери, спросили бы они, если бы смели заговорить. Они — больше, чем я думала, я всегда представляла их маленькими, ведь только так я могла себе объяснить, почему он остается с ними. Взгляд той, другой женщины пронзает полумрак — в прихожей горит только одна тусклая лампочка, — что мне здесь надо и как это я набралась наглости, решившись переступить их порог. С тем, что ее муж перешагивает мой порог, ладно, она смирилась, жена все должна выносить, и такое, например, тоже… но чтобы — в ее собственной квартире… Моя квартира, так она говорила, а муж даже не упоминался как владелец. На пороге моей квартиры, — двинулась она ко мне, — на пороге моей квартиры, так нет же! — крикнула она мне в лицо и, подойдя на расстояние вытянутой руки, толкнула меня, и я упала навзничь на лестничную площадку. И ударилась головой о стену, и от этого проснулась, от этого — а еще от того, что грохнула соседская дверь. Сосед в это время уходит на работу, а перед этим орет на жену, вчерашний хмель у него еще не выветрился. Жену он люто ненавидит, ведь из-за нее он должен каждое утро идти куда-то, ее он считает причиной всего: и того, что — работа, и что надо вкалывать, и что именно там, не знаю где, никогда с ним об этом не говорила, на каком-то заводе, что ли…
 
Утром, когда он пришел, я едва держалась на ногах. Что, плохо спала, спросил он. Плохо, сказала я, но не стала уточнять почему, только страшно стало на миг: если таких ночей будет много, как же я буду выглядеть, и однажды он скажет, не понимаю, почему мне твое лицо так нравилось, а теперь — совсем не нравится.
Я не сказала, мол, уходи. Он ушел сам. Его уже не было в комнате, потом в прихожей, на лестнице, на улице, вообще нигде, только память о нем гнездилась где-то, а я, конечно, ее обходила еще несколько месяцев. По крайней мере, пыталась обходить, но все время на нее натыкалась. И здесь он был, и там, он мерещился мне всюду, где когда-то ему случилось бывать хоть раз, он словно растворился, как какой-нибудь сказочный герой, которого волшебная палочка или волшебный кафтан сделали невидимым, но все-таки он был там.
Не могу в этой квартире жить, думала я; такое ощущение, будто на стенах не краска, а везде — он. Не могу, и все, надо ее продавать, избавиться надо от нее… Тут мне вспомнилась та радиопередача, насчет недвижимости, там говорили, что условия для продажи сейчас как-то особенно неблагоприятны, вообще неблагоприятны, а в этом районе особенно. Ну и пускай. Сколько дадут, столько дадут, куплю квартиру похуже или поменьше, думала я, но в конце концов так и не предприняла ничего… Пальцы вдруг наткнулись на жвачку: полгода, наверно, прошло, как он оставил ее здесь, на полке, на обложке какой-то книги. Чтоб тебя, чертыхалась я, пытаясь убрать засохшую, окаменевшую жвачку с блестящей суперобложки. Это оказался путеводитель, место, куда, думали мы, обязательно надо поехать. Барселона, например. Там мы наверняка будем чувствовать себя прекрасно. Будем бродить по незнакомым улицам, смотреть на жителей, гадать, о чем они думают, что ждет их дома, радоваться, что уж нас-то ждет только хорошее в том относительно недорогом пансионе, который мы даже успели забронировать, совсем не думая о том, что, кроме нас, надо иметь в виду кого-то еще. Мне и в голову не приходило, что он, наверное, украдкой будет слать эсэмэски: уйдет, скажем, в ванную, и — оттуда, чтобы успокоить домашних… Я отскабливала жвачку ногтем, на суперобложке образовалась прореха, а оттуда выглянул кусочек фотографии: какая-то красивая улица. Бог знает откуда, из какой незаметной щели вылезет еще что-нибудь, что напомнит о нем… Стул я уже давно поставила обратно к столу. Он отодвинул его в тот день, когда я еще думала, что он, собственно, живет со мной. Это только видимость, будто с женой, это — ложное впечатление, а на самом деле — со мной. И если в какой-то момент, что называется, в стакан будет налита чистая вода, то в той воде окажется именно эта квартира.