1928 год: ликвидировать ликвидаторов (СИ)
Все гражданские, встретившиеся по дороге к большому кабинету на втором этаже, уважительно здоровались, чуть ли не кланяясь, а люди в военной форме отдавали честь Менжинскому, едва завидев его. Кто-то из сотрудников, наверное, своего начальника искренне уважал, но, в основном, перед ним заискивали, проявляя традиционное чинопочитание въевшееся в натуру служивых людей еще с дореволюционных времен и никуда не девшееся при новой власти. И мне еще предстояло нелегкое дело выделить из всей этой массы лизоблюдов по-настоящему преданных людей, которые станут исполнителями моей воли. Так я уже задумал. Дело оставалось за малым: воплотить задуманное в жизнь через самого же Менжинского. А для этого надо сначала выиграть внутреннюю борьбу наших личностей.
Рабочий кабинет председателя ОГПУ показался мне весьма неуютным и мрачноватым, хотя два высоких окна давали достаточно света. Расставленные повсюду громоздкие стулья-кресла с черной кожаной обивкой и с массивными подлокотниками вместе с длинным черным диваном, стоящим вдоль стены, противоположной окнам, не добавляли уюта. А огромные напольные маятниковые часы, большой металлический сейф и застекленный книжный шкаф и вовсе отдавали махровой казенщиной. Единственное, что радовало в этом помещении, так это высокий потолок с объемной хрустальной люстрой. К счастью, в кабинете чувствовалось тепло, исходящее от длинных чугунных радиаторов парового отопления, имеющихся под каждым окном. Паркет выглядел чистым и даже блестящим. Видимо, обслуживающий персонал старательно трудился ночами, наводя глянец в кабинетах руководителей.
Обширная поверхность письменного стола была покрыта зеленым сукном. На нем громоздилась несуразная настольная лампа, напоминающая какую-то антикварную вазу под сероватым матерчатым абажуром, окантованным длинной бахромой. Рядом стояли два черных старомодных телефонных аппарата. Посередине, на тяжелом письменном приборе из мрамора, лежали простые карандаши и перьевые ручки, пишущие чернилами. А сами чернила кто-то заботливо налил в большую чернильницу. Рядом стояли пресс-папье и даже отдельно лежал дырокол для подшивания бумаг в папки. Короче говоря, имелся полный набор канцелярии. С другой стороны стола возвышались стопки бумаг, еще не распределенные по папкам. А отдельно, на маленьком журнальном столике, поставленном возле дивана, лежали какие-то иностранные газеты. Ведь Менжинский прекрасно владел многими языками, даже в последнее время читал стихи Омара Хайама в оригинале на персидском.
Сняв пальто и шляпу, и повесив их на неуклюжую рогатую вешалку, Вячеслав взял с журнального столика свежие газеты, уселся за рабочий стол и посмотрел на часы. Вскоре первым из посетителей должен был подойти с докладом Генрих Григорьевич Ягода. Пока Менжинский читал иностранную прессу, я пытался покопаться в его воспоминаниях о заместителе. К тридцати шести годам Ягода уже успел стать важной персоной. Начальник секретно-оперативного управления ОГПУ и первый заместитель самого председателя, как-никак. Но, никакой он, конечно, не Генрих, а по рождению Енох Гершенович Фишелевич, сын ювелира, который взял фамилию матери.
В молодости Ягода особыми талантами не блистал, хотя и получил кое-какое образование, окончив гимназию в Нижнем Новгороде. С пятнадцати лет он примкнул к анархистам, а в 1911 году вместе с ними готовил в Москве ограбление банка, но был задержан царской полицией и сослан на два года в Симбирск. После ссылки он переехал в Петербург, где пару лет проработал на Путиловском заводе рабочим. Потом началась Первая мировая война, и парня призвали в армию. Там он дослужился до ефрейтора стрелкового полка. В конце 1916 года его демобилизовали из-за ранения. Вернувшись в Петроград, он устроился журналистом в большевистскую газету «Солдатская правда», а сразу после революции был назначен редактором газеты «Деревенская беднота».
В 1918 году его рекомендовал в Петроградскую ЧК сам Свердлов. Вот только не за особые заслуги Ягода внезапно попал из пишущей братии на такое ответственное место. Протекция со стороны Свердлова объяснялась тем, что родители Ягоды приходились семье Свердловых довольно близкими родственниками, да и сам он женился на племяннице Свердлова. Потому карьера у парня так быстро пошла в гору: в двадцатом году он уже был избран в президиум ВЧК, а к двадцать третьему году получил должность второго заместителя председателя ОГПУ. Ну, а когда умершего Дзержинского сменил Менжинский, то самого Менжинского сменил Ягода, заняв его прежнюю должность первого зампреда.
Если верить анкетным данным, то в партию большевиков Ягода вступил в 1907 году. Вот только Менжинский еще не знал некоторые подробности, а я помнил, потому что попадалась как раз мне какая-то заметка на эту тему, что Ягода свою биографию выдумал. Желая получше устроиться в жизни, он, на самом деле, вступил в партию только в 1917-м, приписав себе потом задним числом еще десять лет партийного стажа. И это означало, что одна ниточка, за которую можно будет этого Ягоду подергать, поймав на вранье, у меня уже точно имелась.
Глава 4
Ровно в девять в кабинет вошел худощавый человек ростом ниже среднего, в одежде военного покроя и с фуражкой на голове. На его хитроватой физиономии с кожей сероватого оттенка и с коротенькими усиками под крупным носом, похожими на гитлеровские, выделялись бегающие лукавые глазки. Он производил на меня неприятное впечатление, но Менжинский словно бы не замечал этого, внимательно слушая его доклад. Вячеслав, в отличие от меня, давно уже привык к этому сотруднику, который значился еще в том составе коллегии ВЧК, который утвердил в 1920 году сам Ленин.
Менжинский, конечно, знал, что стремительному продвижению Ягоды по карьерной лестнице сильно поспособствовали родственные связи с семьей Свердловых и женитьба на племяннице самого председателя ВЦИК. Вот и перетащили его в Москву. Ведь Яков Свердлов занимал третью по важности и влиятельности должность в молодой советской стране после Ленина и Троцкого. Но, Вячеслав давно уже не придавал значения этому факту родственного протекционизма в отношении Ягоды.
Во многом потому, что и сам оказался в руководящем составе ВЧК больше по воле случая, чем в силу какой-либо склонности к подобной деятельности. Многие другие сотрудники новой секретной службы тоже поначалу не отличались профессионализмом. Тем не менее, оказавшись в одной лодке, они учились все вместе в ней плыть, лавируя среди бесконечных политических интриг и борьбы с оппозицией, которые характеризовали становление власти в молодом государстве рабочих и крестьян.
А Ягода докладывал:
— По делу об экономической контрреволюции на Донбассе продолжаем работу.
Первое. За прошлый месяц выявлены вредители среди руководства и инженерного состава угольной промышленности на нескольких шахтах треста «Донуголь». А также обнаружены шпионы среди иностранных специалистов. Все арестованные подозреваются в контрреволюционной деятельности и саботаже. Аресты произведены. Список прилагаю.
Второе. Главный механик рудуправления Абрам Башкин начал давать признательные показания. Мы проверяем их, продолжая работу по выявлению связей этих вредителей с зарубежными разведками и контрреволюционными организациями, а также с законспирированными подпольными центрами белого движения в Москве и с иными антисоветчиками.
Третье. Уже сейчас из материалов дела следует, и даже можно с уверенностью сказать, что по заданию бывших владельцев шахт и иных предприятий угольной промышленности, сбежавших за границу и вступивших в сговор с иностранными разведками, велась подрывная работа через иностранных инженеров, засланных в Советский Союз с целью, якобы, помощи в налаживании производства. На самом же деле они прилагали усилия, чтобы разрушать нашу промышленность, нанося ущерб там, где имели возможность. Они портили оборудование, затапливали шахты, перегружали электрические линии, добиваясь возгораний, срывали материально-техническое снабжение, закупая на народные деньги заведомо устаревшие и неработающие машины и неподходящие запасные части к ним, саботировали снабжение горняков всем необходимым, нарушая правила безопасного труда и вызывая недовольство советской властью в рабочих коллективах.