Зеркало ее сновидений
Стивен Дональдсон
Зеркало ее сновидений
Вмещая бездонность ее сновидений,
Поверхность зеркальная будет чиста,
Пока из нее не появится всадник…
ПРОЛОГ: ТЕРИЗА И ДЖЕРАДИН
История Теризы и Джерадина начиналась словно волшебная сказка. Она была принцессой, заключенной в высокую башню. Он — героем, пришедшим чтобы спасти ее. Она была единственной дочерью человека богатого и могущественного. Он — седьмым сыном седьмого лорда одной из провинций. Она была прекрасна: от волос цвета осени, венчавших голову, до кончиков белых пальчиков на ногах. Он — очарователен и полон отваги. Она была околдованной узницей. Он — бесстрашным разрушителем колдовских чар.
И, как бывает во всех сказках, они были просто созданы друг для друга.
К несчастью, в реальной их жизни не все было так просто.
К примеру, ее высокая башня представляла собой шикарный небоскреб на Мэдисон, всего в нескольких кварталах от парка. В ее распоряжении было две спальни (одна из которых была «спальней для гостей», шикарно обставленная и никогда не используемая), просторная гостиная с отличным видом на запад, отдельная столовая, где стоял длинный черный полированный стол, на котором прекрасно смотрелись бы утыканные горящими свечами канделябры, если бы ей пришла охота зажечь их, и удобная, хотя и безжизненная, современная кухня, полная всяческой техники из самых последних каталогов.
Этот дом обошелся ее отцу во столько, что люди, с которыми она работала, назвали бы это «состоянием», но он действительно стоил каждого заплаченного пенса. Охранники в холле и система слежения с помощью телевизионных камер оберегали ее. К тому же, когда она жила здесь, она пассивно слонялась по дому, принадлежащему ее отцу, глядя на него, его деловых партнеров и женщин большими карими коровьими глазами, которые казались слишком бездушными или слишком глупыми, но взгляд этот подразумевал то, что ее отец и так постоянно мог видеть в ней, — настороженность и отсутствие любви. Глаза, замечающие, что все его попытки откупиться — просто нежелание заботиться о ней.
И Теризе казалось, что ей нравится жить там, где она жила; ее счета были оплачены, и она могла позволить себе работать на той единственной работе, в которой считала себя компетентной, на той единственной работе, которая придавала хоть какой-то смысл ее жизни: Териза работала секретарем в современном варианте богадельни — в миссии, занимавшейся проблемами гетто, в пятнадцати минутах ходьбы от блестящих окон и отраженного сияния ее шикарного дома; она занималась тем, что перепечатывала письма с просьбами и апелляциями, довольно отчаянные письма нерасторопного старика, стоявшего во главе этой миссии.
Кроме того, она была счастлива жить там, где жила, потому что могла украшать свои комнаты сообразуясь с собственным вкусом. Это отняло у нее много времени, ибо она не умела пользоваться такой степенью свободы, такой возможностью управлять окружающей ее обстановкой; но в конце концов получилось так, что ее спальня, гостиная и столовая оказались увешаны зеркалами. В зеркалах было некое очарование, говорившее ей много — но главное было в другом. Суть заключалось в том, что в ее апартаментах не осталось ни одной точки, ни единого уголка, где она не могла бы видеть себя.
И, таким образом, она всегда имела возможность убедиться, что существует.
Когда Териза спала, ее сознание было пустым, лишенным снов, будто вымытая тарелка. Но когда она бодрствовала и скользила по жизни, то не делала различий ни для кого. Даже мужчины, которые могли бы счесть ее прекрасной или желанной, похоже, не замечали ее, когда она проходила мимо них по улице, — во всяком случае, она не замечала их внимания. Живя без снов и эмоций, она не ощущала себя действительно материальной и сомневалась, что в самом деле существует в этом мире. Только зеркала подтверждали ей, что она все еще здесь, что ее лицо способно отображать какие-то чувства. Карие глаза, круглые от глубоко укрытой нежности и доброты, великолепный нос, намек на упрямство в линиях подбородка. Она убеждалась, что телосложение у нее именно такого типа, какой расхваливают в модных журналах, а лицо и тело слушаются того, что приказывает им сознание.
Она совершенно не подозревала о колдовстве, сковывавшем ее. Она считала, что все нормально, что это просто причуды сознания.
Что же касается Джерадина, для него обстоятельства складывались несколько более благоприятно.
Он был всего лишь пригодником в Гильдии воплотителей — иными словами, учеником, — и добивался своей цели в жизни, то есть стремился стать Мастером. Откровенно говоря, все члены Гильдии сомневались в его выборе призвания. Однако некоторые из Мастеров придерживались мнения, что он достоин этого звания потому, что пророчество указывало на него как на единственного среди них, кто может рассчитывать на успех. Другие были за то, чтобы поручить ему это задание, потому что он единственный среди них был совершенно неисправимо безнадежен.
Те же, кто утверждал, что воплощение Воина в реальности абсолютно аморально, лишь подпевали старой развалине королю Джойсу. Во всяком случае, в Гильдии их было меньшинство. Нет нужды отмечать, что все толкователи пророчеств соглашались с тем, что королевство не может быть спасено без Воина, которого следует воплотить в реальности из воплотимого. Но каким образом это воплощение может быть осуществлено и, к тому же, кого именно считать этим Воином — здесь уверенности было меньше.
Мастера, считавшие Джерадина ни на что не годным, имели на то все основания. Кроме всего прочего, он был не просто самым старшим из пригодников, ныне находящихся на службе Гильдии, — он был самым старшим из когда-либо служивших Гильдии, но так и не стал настолько опытным, чтобы можно было наконец провозгласить его Мастером. Хотя ему было лишь немногим больше двадцати лет, его возраст был достаточным, чтобы над ним насмехались за то, что ему никак не удавалось заслужить мантию Мастера.
Он был настолько рассеян, что ему нельзя было доверить даже смешивать песок и красители, не опасаясь, что он что-то перепутает и нарушит пропорции; настолько неловок, что не мог пройти через большие лаборатории, расположенные в просторных подвалах Орисона, не цепляясь за посохи, катки и другие приспособления Мастеров. Даже трусливый как заяц Мастер Квилон, удививший всех тем, что, отбросив страх за свою шкуру, заявил вслух (как мог бы сделать и король Джойс, если бы не спал почти все время) свои возражения против мнимой аморальности выхватывания Воина из его собственного мира, чтобы он мог послужить нуждам Морданта — так вот, даже Квилон пробурчал себе под нос, что если попытка Джерадина не увенчается успехом, то у Гильдии наконец-то появится достаточный повод избавиться от столь бестолкового ученика.
Честно говоря, способность Джерадина все путать и портить создавала определенные сложности и с технической точки зрения. Вообще-то Мастеру, создавшему для такой цели специальное зеркало, следовало просто открыть его и воплотить Воина в реальности. Но Джерадин снова и снова демонстрировал, что не способен осуществить даже самые простые воплощения. Таким образом, он вынужден был поступить буквально так, как советовал король Джойс: ему следовало пройти сквозь стекло, встретиться с Воином и просить его о помощи.
Среди достоинств Джерадина было честное сердце, решительность и такая сильная преданность, какая встречается только у детей. Короткие каштановые волосы вились над его высоким лбом; лицо его смело можно было бы назвать волевым, а то, что он рос вместе с шестью своими братьями, сделало его выносливым, мужественным и не способным долго предаваться печалям. Но выражение его лица частенько бывало портила гримаса смущения и мольбы о прощении за очередную неловкость, а сознание своей никчемности частенько вызывало у него дрожь в коленках. Его подсознательное стремление к загадкам и потенциалу воплотимого было настолько сильным, что нескончаемые ошибки оставили в его душе глубокую рану, рану, которая все углублялась и была уже готова превратиться в неизлечимую, когда Гильдия, повинуясь предсказаниям и здравому смыслу, поручила ему миссию спасения будущего Морданта.