Стеклянные крылья
Полгода назад он вместе с коллегой Гормом организовал комитет, который писал письма в городской совет и собирал подписи сотрудников и родных пациентов. Сейчас на огород удалось собрать 150 000 крон. К сожалению, план застрял в Департаменте техники и охраны окружающей среды, по мнению которого территория вокруг больницы является природоохранной зоной. Но комитет и не собирается сдаваться – уж он об этом позаботится.
Симон оглядел общую комнату и убедился, что все заняты и спокойны. Группа, которая делала брелоки, побросала нитки и пошла играть в карро́м [5], Исак по-прежнему читал, поджав под себя ноги.
Порой работать в секторе здравоохранения – все равно что делать ремонт с помощью пластилина. Он регулярно шел домой с дежурства с ощущением, что работа не приносит никакого результата, что он не справляется. Хотя он был молод и недавно получил образование, он уже замечал, как к нему подкрадывается бессилие. Здесь не помогут выжить инициативность и решительность. Но он не способен принять тот факт, что условий получше у пациентов нет и что красивые больничные помещения не используют должным образом. Как раз потому, что ему нравилось это место и он ценил старые здания, которые были спроектированы так, чтобы пережить своих строителей. Они напоминали ему о прошлом, когда проблема решалась раз и навсегда, а не временно.
Общество изменилось. Сегодня стиральные машины разваливаются через два месяца после истечения гарантийного срока, дома строят из изоляционного материала и штукатурки, а боль заглушают болеутоляющим, не думая о том, что стало причиной болезни. Лечат симптомы.
Победа лени, поражение системы. Он решил встать и пройтись.
– Кто выигрывает? Исольда, ты ведь не жульничаешь? Я за тобой слежу!
Он потрепал Исольду по руке и, улыбаясь, зашагал дальше. Одно из преимуществ молодости: пациентам проще общаться с ним, чем со многими его старшими коллегами. Он собрал нитки, хотя вообще-то они должны были сами этим заняться, и в итоге снова вернулся к стулу, где сидел Исак.
– Ты позавтракал?
Исак рассеянно кивнул.
Невинный, но на самом деле важный вопрос. Исак мог и забыть поесть – как следствие, нейролептик вызовет у него тошноту. В прошлый раз его вырвало сероквелем, и он несколько часов прятался где-то на территории больницы. Потом у пруда нашли четырех уток с оторванными головами.
Симон наблюдал за Исаком уже почти полгода и постепенно узнал, что с ним случилось. Шизофрения проявилась в раннем подростковом возрасте, но поскольку у него уже был диагноз «синдром Аспергера», родственники долго полагали, что происходящее – еще одна форма расстройства аутистического спектра. Прошло очень много времени, прежде чем ему подобрали терапию. Симон видел, как в глазах родственников медленно, но верно гаснет надежда – по мере того, как болезнь прогрессирует, а диагнозы копятся. Теперь его, как правило, навещал отец, приходивший один, иногда он приносил Исаку журнал или книгу – всегда с улыбкой, от которой у Симона сжималось сердце. Ему самому отец никогда такого внимания не оказывал. У Исака были любящие родители, чье бессилие лишь подтверждало, что болезнь их сына прогрессирует и он отдаляется от мечты жить нормальной жизнью.
– Посидишь в комнате отдыха, пока остальные телефонами заняты?
– Да, спасибо.
Исак резко встал.
Симон знал, что Исаку нравится небольшое помещение, в котором, благодаря комитету, появились обои в цветочек, эфирные масла и тихая музыка. Отчасти потому, что там можно спокойно почитать, а еще – потому, что там Исак не увидит, как остальные сидят в интернете, к которому у него самого доступа нет.
– Книжку возьмешь?
Исак показал потертый экземпляр «Мотылька». Под два метра ростом, тощий, как воин из племени масаи, он шагал неуклюже и прерывисто, как будто во время каждого шага пол подталкивал подошвы его стоп. В комнате отдыха он сел в кресло-мешок, поджал под себя ноги и снова стал читать.
Симон вышел и проверил карман, на месте ли тревожная кнопка. Исак скоро станет совершеннолетним – и его переведут во взрослую систему, а он к этому совсем не готов. Мысль об этом была совершенно невыносима. Где он будет жить? В общежитии для душевнобольных, где на десять пациентов днем дежурит один воспитатель? А если там места не найдется, то в интернате или приюте? Буквально на улице. Его будут госпитализировать и выписывать, ему будет все хуже и хуже, пока… Сколько пройдет времени, прежде чем все кончится плохо? Симон закрыл дверь, в крови закипал гнев. Ему было ясно: если он хочет что-то изменить, придется пойти на крайние меры.
* * *Ножи висели на крюках у выложенной плиткой стены, рядом с электрическими и ручными пилами. Тяжелые и крепкие инструменты, предназначенные для вскрытия грудной клетки и черепа. Целый мир из стали и продезинфицированных поверхностей, клиническая точность в работе с выделениями, разложением и хаосом. На всех поверхностях и углах имелись отдельные отверстия для отведения телесных жидкостей и последних следов жизни. Промывочные шланги и нескользкие полы, магнитные доски и хорошее освещение.
Застегивая защитный костюм, Йеппе Кернер бросил взгляд на огромный коготь, свисавший с потолка. Он пожалел, что съел на завтрак сэндвич с чоризо – с колбасой вот-вот придется расстаться. Прозекторская Института судебной медицины – не то место, где хочется вспоминать вкус мертвой плоти.
Рядом с ним Фальк натягивал на седые волосы белую шапочку – теперь он больше, чем когда-либо, напоминал медвежонка из комиксов. Наверное, Паддингтона, попавшего в ледяной мир стали и трупов, ожидавших вскрытия.
– Начинается. – Йеппе кивнул в направлении дальней прозекторской и пошел туда. Паддингтон – за ним.
Профессор Нюбо стоял рядом с судмедэкспертом и фотографом из полиции возле стола в центре комнаты. В ярком свете они отбрасывали тени на тело покойной – кожа то светилась, как снег на солнце, то погружалась в сероватый мрак.
– Кто у нас здесь? – Нюбо поднял голову – из-за длинной морщинистой шеи он напоминал черепаху-аристократку. – Кернер и Фальк, подойдите поближе. Мы почти закончили внешний осмотр.
Йеппе подошел вплотную к столу и стал осматривать труп. Она лежала лицом вверх, подбородок приподнят, ладони раскрыты, по-прежнему обнаженная, кожа бледная, как воск, челюсти широкие. Ноги сильные, в узелках вен, волосы – и на голове, и в паху – седые и кудрявые. После капитуляции любой изъян беззащитного тела был хорошо заметен. И тем не менее в мертвой женщине, лежавшей на столе, была какая-то особая хрупкая красота.
– Личность установили?
– Как мы и предполагали, это Беттина Хольте, пятьдесят четыре года, соцработник, живет в Хусуме с мужем, есть двое взрослых детей. Родственники ее опознали.
Йеппе кивнул Фальку.
– Сообщишь, что ее уже не надо разыскивать?
Фальк отошел на пару шагов и повозился с защитным костюмом, ища телефон.
– А от чего она умерла?
Прежде чем ответить, Нюбо сосредоточенно провел ватной палочкой по соску трупа и убрал в стерильный пакет.
– Она умерла от остановки сердца, Кернер, как и все. Еще о чем-нибудь хочешь спросить перед вскрытием?
Йеппе подавил вздох.
– Просто расскажи мне, что тебе сейчас известно. Будь так добр.
– Добрый – мое второе имя.
Нюбо взял со стола за спиной металлическую палку. Вроде телескопической указки, которыми раньше пользовались учителя, показывая на карте мира Джибути. Нюбо указал ею на запястье жертвы.
– Порезы видишь? Вон там, там и там.
Он переместил указку на бедро. Йеппе наклонился поближе. На каждом запястье и в паху слева на коже зияли порезы шириной в сантиметр, расположенные параллельно друг другу. Всего двенадцать ран – точно вдоль важнейших артерий тела.
– Беттина Хольте истекла кровью. Кроме этих ран, других внешних повреждений я не нашел. Поэтому уже сейчас могу это утверждать с довольно высокой долей вероятности.