Прикосновение к любви

— Давайте поговорим о Гранте, — предложил Алун и отодвинул тарелку, чтобы освободить место на необъяснимо крошечном столике (в баре имелись свободные столики побольше), на котором едва уместился красный блокнот.
— Отлично, — сказала Эмма с искренним облегчением. — Что вы хотели мне показать?
— Вы ведь встречались с этим парнем?
— С Робином? Дважды.
Она отметила собственное удивление оттого, что машинально назвала его по имени.
— Дважды?
— Да. На прошлой неделе мы встречались в неофициальной обстановке.
Он выдержал короткую, очень в мужском духе, утомительно красноречивую паузу.
— Что ж, ваше дело. Полагаю, вы отдаете отчет в своих действиях.
— Вы меня неправильно поняли. Мы познакомились через общего друга. Бывшего клиента.
Алун ждал, рассчитывая на дальнейшие объяснения.
— Несколько лет назад — не знаю, помните ли вы, — я защищала человека по имени Фэрчайлд. Хью Фэрчайлд. Министерство здравоохранения и социального обеспечения обвинило его в мошенничестве. Он защитил диссертацию и преподавал в университете, зарабатывая где-то десять фунтов в неделю или около того, и одновременно обратился за пособием. В конечном счете в министерстве все разнюхали и потребовали деньги назад. Сумма была небольшая, несколько сотен фунтов, но у него и этих денег не было, и все складывалось так, что он мог оказаться в тюрьме. В министерстве тогда закручивали гайки, и на его примере они явно хотели продемонстрировать свою твердость. Разумеется, он признал себя виновным, а мне удалось договориться с истцами, мы даже сумели освободить его от штрафа и сошлись на вполне разумной схеме погашения долга. Насколько мне известно, он еще не выплатил всю сумму. — Эмма нахмурилась. — Прошло уже года четыре. Удивительно, как быстро бежит время, да?
— Продолжайте, — сказал Алун, который не любил, когда люди в его обществе начинали предаваться воспоминаниям.
— Так вот, оказалось, что Хью и Робин знакомы, поэтому, как только Робину понадобился адвокат, Хью направил его ко мне.
— Вы все это время не теряли связь с Хью?
— Да, я с ним ужинала. Раза два-три. Он очень хороший кулинар. Живет в маленькой однокомнатной квартирке, в Стоук-Грин. Бедно, но уютно. Так вот он устроил на прошлой неделе вечеринку — у него был день рождения — и я пришла. Знаете, просто из вежливости. Наверное, мне следовало догадаться, что там будет и Робин, но я почемуто не подумала об этом. Честно говоря, меня занимали совсем другие мысли. Я говорила с ним всего несколько минут. А вы с ним встречались?
— Только в суде.
— На том заседании он очень нервничал. Впрочем, этого и следовало ожидать.
— А какой он? Как бы вы могли его охарактеризовать?
— Охарактеризовать?
— Да. Я хочу сказать, он действительно похож на человека, который пристает к детям?
Эмма впервые подалась вперед и посмотрела Алуну прямо в глаза, тоже впервые.
— Давайте внесем ясность, Алун, — Робин ничего не совершал. Нет смысла отвечать на ваш вопрос. Я полностью ему верю.
— Как вы можете верить человеку, с которым говорили всего несколько минут?
— У нас состоялась продолжительная официальная беседа. Я знаю все, что мне нужно.
— Тогда на чем вы намерены строить свою защиту? На его характере? Вы обращались к психиатру?
— Нет, конечно. В этом нет необходимости.
— Видите ли, у меня есть свидетель. И я считаю, что ваша позиция не очень-то убедительна.
— Кто это? Уж не отец ли мальчика? Но он же ничего не видел.
— Он видел достаточно.
— Я читала его показания. Они не выдерживают критики.
Алун улыбнулся — спокойной, заранее торжествующей улыбкой. Теперь уже он подался вперед и взял пустой бокал Эммы.
— Нам надо многое обсудить. Еще вина?
— Нет, спасибо.
— Хотите сохранить ясную голову, полагаю. Что-нибудь безалкогольное?
— Нет, спасибо.
— Ладно, я принесу вам апельсиновый сок В крайнем случае, можете не пить.
Он ушел, а Эмма принялась за салат, но очень скоро едковатый вкус зеленых листьев показался ей отвратительным. В голове ее роились вопросы, но она не могла собраться с силами и обдумать хотя бы один. И это было странно, Эмма знала, что еще несколько месяцев назад подобное дело очень заинтересовало бы ее. Она не могла припомнить, когда чувствовала себя столь безжизненно; возможно, надо обратиться к врачу: несколько дней в голове какая-то тяжесть, не обычная головная боль, как она вчера пыталась объяснить Марку, а что-то вроде пульсирующей вялости, не позволяющей сосредоточиться. Так ведь приближаются критические дни, ответил Марк и, судя по всему, счел, что проявил чуткость.
 
— Вы выглядите усталой, — сказал Алун, мягко вкладывая бокал ей в руку. — Что-нибудь случилось?
— Неделя выдалась тяжелой. Может, решу во второй половине дня отдохнуть и поеду домой. Или что-нибудь в этом роде.
— Хорошая мысль. Ноги кверху, и сразу почувствуете себя лучше. Мы с Керри скоро уезжаем: две недели в Португалии. Когда вы с Марком в последний раз нормально отдыхали?
— Точно не помню. Значит, ваш главный свидетель — отец, верно?
— Да. Его версия событий… ну, вы сами читали. Он говорит, что сын зашел в кусты за мячиком, а Грант последовал за ним.
— Но ведь все было не так Робин уже находился в кустах.
— Это он говорит. Да и зачем взрослому человеку заходить в кусты в семь часов вечера.
— Чтобы облегчиться, разумеется. И это объясняет, почему у него был «вороватый» вид, как наверняка выразился отец. Он весь день пил чай и кофе, причем не один.
— Не один.
— С другом. Пэрришем. Эдвардом Пэрришем, они знакомы по университету. Вы с ним связались?
— А, этот неуловимый мистер Пэрриш. Да, связался. И понял, что он с большой неохотой дает показания. Хотя его, наверное, вполне можно уговорить. — Алун сплел под столом длинные, тощие ноги, задев ноги Эммы. — Так вот, у нас есть факты. И факты, как вы справедливо заметили, допускают совершенно различные трактовки, учитывая их изначальную фрагментарность. В таком случае, раз мы, по всей вероятности, не можем добыть дополнительных фактов, то должны довольствоваться теми, что уже имеются в нашем распоряжении, и найти более надежную основу для их толкования. Вы согласны?
— Да, полагаю, что да, — Эмма только сейчас вспомнила, каким нудным умеет быть Алун. — Так к чему вы клоните?
— У нас есть показания мальчика. Не очень связные и не очень убедительные. Согласно его показаниям, человек в кустах был обнажен, и мальчик испугался. Кроме того, у нас есть версия Гранта и есть еще одна версия. Кому мы доверяем, вот о чем я веду речь: кто из этих людей больше всего заслуживает доверия?
— Я не встречалась с отцом.
— Я видел его несколько дней назад. Он мне позвонил и сказал, что уже после показаний в полиции вспомнил кое-какие подробности. Как выяснилось, эти подробности имеют не столь уж большое значение, зато я познакомился с ним самим. Из него получится очень хороший свидетель.
— Почему же?
— Этот человек — столп общества. Вне всякого сомнения. Во-первых, он руководит скаутами, то есть добр к детям. Во-вторых, он член местного отделения общества защиты животных, то есть добр к животным. Ревностный христианин, методист. Каждое воскресенье он раздает Библии. Он организовал дежурство в своем районе, он член клуба «Ротари», быть может, он даже масон. Его жена регулярно посещает собрания Женского института и является душой элитного кофейного клуба. Кроме того, они оба регулярно сдают кровь. Разве этого мало?
— И что это доказывает? Он семейный человек, а мальчик — его единственный ребенок Тем больше причин переживать по поводу безопасности ребенка. Совершенно очевидно, что перед нами случай слишком острой реакции на безобидное и, по существу, комичное происшествие.
— На вашем месте я не стал бы использовать подобную тактику защиты. Мужчина обнажился перед испуганным ребенком, а вы называете это комичным!
— Он не обнажался! Он расстегнул брюки, только и всего.