Прикосновение к любви

— Прошу прощения. Я хочу почитать в уединении.
Когда он поспешно скрылся, Тед повернулся к Хью и спросил, что все это означает.
— Профессор Дэвис заведует факультетом английского языка. Считается, что он научный руководитель Робина. Они избегают друг друга.
— Понятно, — ответил Тед, ничего не поняв. — Вы тоже пишете диссертацию?
— Нет, — сказал Хью. — Свою я закончил восемь лет назад. О Т. С. Элиоте.
— И чем вы с тех пор занимаетесь?
— Чем придется.
И он снова погрузился в чтение.
— Я старинный друг Робина, — сообщил Тед. — Мы не виделись несколько лет. Точнее, со времени окончания Кембриджа. Наверное, он обо мне рассказывал.
— Как, говорите, вас зовут? — спросил Хьюго, отрываясь от книги.
— Тед.
— Нет, по-моему, он не упоминал вашего имени.
Его ответ навел Теда на мысль, что Робин, похоже, постарался окутать свое прошлое таинственностью. Он подался вперед и вполголоса спросил:
— Скажите, вы могли бы назвать Робина своим близким другом?
— Да, довольно близким.
— Тогда объясните, что, по вашему мнению, с ним происходит?
— Происходит? Что вы имеете в виду?
— Как по-вашему, почему с ним это случилось?
— Случилось? Да о чем вы?
Тед понял, что с ним не желают говорить на эту тему. По счастью, четыре года торговли компьютерными программами научили его — как он полагал — улавливать психологическую подоплеку подобных ситуаций. Поэтому он спросил:
— Когда вы в последний раз видели Робина, если не считать сегодняшнего дня?
— По-моему, около двух недель назад.
— Это нормально.
— Ну, не совсем ненормально.
— Где он был все это время?
— Где он был? А я почем знаю?
Тогда Тед решил сменить тон и перекинулся на спокойные, но настойчивые утверждения:
— Мне кажется, Робин переживает что-то вроде психологического срыва.
Хью отложил книгу, несколько секунд смотрел на Теда, после чего истерически захохотал. Затем столь же внезапно замолк и вновь принялся читать.
— Значит, вы мне не верите? — спросил Тед. — Тогда почему его несколько недель не было в университете? Почему он не спит, не ест, не моется, не бреется? Почему он не выходит из квартиры? Почему он так похудел? И почему он вдруг позвонил мне, самому старому и близкому другу?
— Где, вы сказали, вы познакомились с Робином? — спросил Хью.
— В Кембридже.
— Так это было четыре года назад. Возможно, с тех пор он изменился. На мой взгляд, в последнее время с ним ничего необычного не происходит. Он часто пропадает на несколько дней. Он часто забывает побриться. От него всегда такой запах. Он студент. Хуже того, он аспирант. Какой смысл сохранять приличный внешний вид?
Логика этого довода была Теду недоступна.
— Робин пишет диссертацию. Вполне уважаемое занятие, не хуже любого другого.
— Какое, к черту, занятие, — весело сказал Хью. — Робин никогда не допишет диссертацию. Я видел десятки таких, как он. Сколько он уже ее пишет? Четыре с половиной года. А вы знаете, что до окончания ему так же далеко, как и тогда?
— Почему?
— Потому что он и не начинал.
К их столику приближался профессор Дэвис. В очках, худой и почти лысый, он озирался по сторонам, словно с надеждой высматривал какого-то человека, в глубине души зная, что того здесь нет. Шел он с мучительной медлительностью, в одном месте споткнулся о ковер, потом зацепился за пластиковый столик По пятам за ним следовал Кристофер (на вид примерно того же возраста, что и Робин) с подносом, на котором стояли две чашки кофе и тарелка с одним миндальным печеньем.
— Профессор Дэвис у нас настоящая знаменитость, — сказал Хью. — Вы, наверное, о нем слышали.
Тед счел уместным согласно кивнуть.
— В научных кругах он снискал репутацию иконоборца. Его новая книга «Крах современной литературы» посвящена радикальному и вызывающему анализу последних двадцати лет. Критика приветствовала ее выход, назвав логическим продолжением предыдущей книги «Культура в кризисе», которая посвящена радикальному и вызывающему анализу предыдущих двадцати лет. Мы с ним старые друзья. Мы одновременно пришли в университет.
 
— Когда это было?
— Шестнадцать лет назад.
Пока Тед размышлял над этим фактом, профессор наконец добрался до их столика, и Хью поспешно пододвинул стул, на который Дэвис опустился с астматическим хрипом. Кристофер придвинул четвертый стул и поставил поднос посреди стола.
— Итак, — заговорил Хью после небольшой паузы, — как самочувствие, профессор? Как дела на факультете?
— Не так плохо, не так плохо, — ответил Дэвис, кладя в чашку сахар.
Ученики, ловившие каждое его слово, глубокомысленно кивнули. Снова наступило молчание. Когда профессор, казалось, собрался опять заговорить, Хью с Кристофером в предвкушении даже подались вперед.
— Вся сложность с кусковым сахаром, — сказал Дэвис, — в том, что двух всегда мало, а трех всегда много. Вы не находите?
И профессор задумчиво глотнул кофе.
— Я вижу, у вас новая книга по эстетике повествования, — сказал Кристофер, беря библиотечную книгу Хью. Он повернулся к Дэвису. — Вы, конечно, читали?
— Мне она кажется слишком немецкой и теоретической, — ответил тот с кроткой улыбкой. — Экземпляр, присланный мне на рецензию, я отдал племяннику из Чиппинг-Содбери.
Кристофер вернул книгу Хью.
— Чем старше становишься, — сказал Дэвис, набив рот печеньем, — тем меньше пользы видишь в литературной критике.
— Вы считаете, что следует обратиться непосредственно к текстам? — спросил Хью.
— Да, наверное. Хотя чем больше их читаешь, тем менее интересными они кажутся.
— Именно этот тезис вы отстаиваете в своей новой книге, — заметил Кристофер. — Это радикальная и провокационная точка зрения, если позволите мне так высказаться. Дэвис кивнул, позволяя.
— Но означает ли это, — беспечно спросил Хью, — что близится конец литературы в том виде, в каком мы ее знаем?
— В каком мы ее знаем?..
— Какой ее преподают в школах и университетах.
— А! Нет-нет, конечно, нет. Совсем нет. В действительности я думаю… — последовала могучая пауза, неизмеримо превосходящая все предыдущие, —..я думаю… — Дэвис вдруг поднял взгляд, в его глазах сверкнуло озарение. Напряжение, висевшее в воздухе, можно было буквально пощупать. — Я думаю, что неплохо бы съесть еще одну печеньку.
Теду профессор Дэвис понравился сразу. У этого человека начисто отсутствовала зацикленность на собственной профессии, что так характерно для большинства ученых. Несмотря на многочисленные попытки Хью и Кристофера вовлечь профессора в мутную научную дискуссию, тот оказывал упорнейшее сопротивление, совершенно явно желая потолковать о компьютерах и о работе Теда. Он даже принялся убеждать Теда, что университет — прекрасное место для проведения следующей выставки-продажи продукции его фирмы, а Тед, в свою очередь, убеждал профессора, что человеку его уровня жизненно необходимо универсальное и гибкое программное обеспечение по обработке текста, которое таит широчайшие возможности. Профессор поразился, сколько рабочего времени способно сэкономить это программное обеспечение, и признался, что давно ищет альтернативу утомительному процессу правки рукописи вручную. К моменту прощания они прониклись друг к другу большим уважением, и Тед ушел с чувством глубокого удовлетворения оттого, что побеседовал с таким дальновидным и таким практичным деловым человеком.
 *
— Дэвис — безмозглый осел, — сказал Робин, садясь в машину Теда. День клонился к вечеру, и они возвращались в Ковентри. — Единственная радикальная и провокационная вещь, которую он практикует, — это пожирание в неимоверных количествах миндальных печенек. Не знаю, что Хью в них находит.
— А я не знаю, что ты находишь в Хью, — ответил Тед. — Он не из тех людей, кого бы ты выбрал в друзья в Кембридже. Насколько я смог понять, он весь день только и делает, что слоняется по университету, хлещет кофе и набивает брюхо сандвичами.