Спасение Рейн (ЛП)

— Что? — спросил я, прежде чем откусить кусочек от своего «Биг Мака».
Дедуля протянул руку и положил ее на спинку моего сиденья.
— Мне кажется, я никогда не говорил тебе, как я горжусь тем, каким молодым человеком ты становишься.
— О… — Я посмотрел на бургер в своих руках и пожал плечами. — Спасибо… я думаю.
Дедушка засмеялся и обхватил меня за шею, слегка встряхнув.
— Я серьезно, Солджер. Мы с бабушкой… мы так старались поступить правильно по отношению к тебе и твоей матери. И я знаю, что мы совершали ошибки — конечно, совершали. Боже, мы сделали их очень много. А иногда я даже не уверен, что мы вообще поступали правильно. То есть, пару раз было так, что я… знаешь что? Неважно.
Я уставился на липкое месиво из сыра, мяса и салата, еще более растерянный, чем раньше.
— Что?
— Ничего. Это не имеет значения. Я просто хочу сказать, что, учитывая все обстоятельства, жизнь могла бы быть хуже — намного хуже. И тот факт, что ты такой умный, добрый, хороший ребенок, говорит мне о том, что, даже если мы не всегда делали правильный выбор, мы никогда не ошибались с тобой. В этом что-то есть.
Я повернул голову и посмотрел на него, совершенно забыв о бургере в своих руках, даже когда кусочки салата вывалились на мои колени. Я знал, о чем он говорил: о мамином пьянстве; о вечеринках, на которые она ходила, о людях, с которыми общалась; о поездках, в которые ее отправляли бабушка и дедушка; о работе, которую она находила, но вскоре теряла; о таблетках, которые мама брала из бабушкиных бутылочек с лекарствами, и о других, которые она доставала неизвестно откуда. Они делали все, что могли, чтобы остановить это. Делали все, что могли, чтобы исправить это. Но более того, они делали все, что могли, чтобы защитить и держать меня с ними и вне системы — как я слышал от них, когда они думали, что я не слышу. Хотя не знал, что именно это означает. Но если это означало, что я буду жить с ними, а не с чужим человеком, то я был рад всему, что они сделали, чтобы этого не произошло.
— Я люблю тебя, Солджер, — сказал дедушка, нежно сжимая мою шею. — Я люблю тебя как своего внука, но еще больше я люблю тебя как своего сына. Ты всегда был и всегда будешь моим сыном. И… в общем, я…
Он прочистил горло и отвернулся, убрав руку с моей шеи, чтобы снова положить ее на руль.
— Я просто хотел, чтобы ты это знал.
Мои эмоции были нечеткими и запутанными. Я не знал, почему дедушка сказал это именно сейчас, или почему от его слов мне захотелось плакать, или почему у меня в животе возникло тошнотворное чувство, как будто меня вот-вот вырвет. Потом скомкал обертку вокруг второй половинки своего «Биг Мака» и бросил ее в пакет из «Макдоналдса», пока мы ехали домой, и пытался собрать воедино причину всех этих чувств, борющихся в моей голове. Но это было бессмысленно. Я не мог этого сделать. Слишком многое нужно было выяснить, слишком многое нужно было рассортировать, как, например, мой большой беспорядок в ящике для носков — бабушка назвала это гиблое дело, и она была права.
Поэтому я оставил все как есть, сосредоточившись на Брюсе Спрингстине, играющем по радио, и потягивая колу, пока мы не выехали на подъездную дорожку. Я помог дедушке достать из багажника холодильник с окунями и взял с заднего сиденья его коробку со снастями.
И потом, когда мы шли по бетонной дорожке к крыльцу, он прижал руку к груди и рухнул к моим ногам.
— Дедушка! — закричал я, отбрасывая коробку со снастями в сторону и падая на колени рядом с ним. — Бабушка! Бабушка, помоги!
Но ни крики, ни звонки в службу девять-один-один, ни мольбы, ни бесконечные «я тебя люблю» не смогли помешать ему умереть у меня на глазах до того, как приехала скорая помощь и увезла его. Его смерть стала первой настоящей и ужасной трагедией в моей жизни.
По крайней мере, тогда, даже в одиннадцать лет, я был не настолько глуп, чтобы поверить, что это будет в последний раз.
  
ГЛАВА ВТОРАЯ
  
ИЗВРАЩЕННЫЕ НАМЕРЕНИЯ
Тринадцать лет
— Солджер Мэйсон!
Я поднял голову от лужицы слюней на столе и открыл заспанные глаза.
— А?
Класс, полный студентов, разразился приглушенным смехом.
Миссис Хендерсон выглядела не такой забавной, как все остальные. Уперев руку в бедро и поджав губы, она спросила:
— Хорошо вздремнул?
Я откинулся на спинку своего скрипучего сиденья, вытянув руки над головой.
— Думаю, нормально. Жаль, что у меня не было подушки.
Еще один раунд смеха. Еще один невеселый вздох моего учителя английского языка.
Прозвенел звонок, и по комнате разнесся скрежет ножек стульев о бежевый линолеум. Я поспешил последовать их примеру, но миссис Хендерсон остановила меня, слегка сжав мою руку.
— Солджер, подожди, — мягко попросила она, не давая мне уйти, и я повернулся к ней лицом с усталым безразличием.
В прошлом году я был ниже ее ростом.
В этом году я мог видеть ее макушку.
— Что?
Миссис Хендерсон убрала свою руку с моей и присела на край моего стола, выражение глубокой озабоченности прорезало морщинку между ее бровями.
— Все в порядке?
Я пожал плечами и взвалил на плечо свой тяжелый рюкзак.
— Конечно. А что?
Миссис Хендерсон не выглядела так, как будто верила мне. Совсем нет. И она имела полное право этого не делать.
— Ну, — облизнула губы языком миссис Хендерсон, и это действие возбудило ту дурацкую штуку в моих штанах, — я знаю, что дома все было сложно… по-другому, когда твоя бабушка умерла в начале этого года, и вам с мамой пришлось переехать и все такое. Поэтому… я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
Я беспорядочно забарабанил пальцами по лямке рюкзака при упоминании о бабушке, которая умерла от рака. О переезде из дома, в котором вырос, чтобы жить в отвратительном многоквартирном доме напротив железнодорожных путей. Миссис Хендерсон не упомянула о смерти Салли или о том, что мама потеряла еще несколько работ, но я предположил, что она и не должна была этого делать. Миссис Хендерсон не знала о таких вещах, а я определенно не говорил об этом. Но подумал об этом сейчас, добавив это к длинному списку душевных мук, которые я испытал с тех пор, как два года назад у дедушки на моих глазах случился сердечный приступ.
Так что, нет, я не был в порядке. Далеко нет. Но не собирался говорить ей об этом в том случае, если мое состояние может привести ее к маме.
У мамы было достаточно проблем. Ей не нужно было, чтобы моя учительница была одной из них.
— Серьезно, я в порядке, — соврал я.
Она наклонила голову и сжала губы между зубами. Миссис Хендерсон была самой красивой учительницей, которая у меня когда-либо была. Я часто думал о ней, особенно по ночам и в душе. Но когда она вот так поджимала губы, та становилась похожей на Хранителя склепа. Я ухмыльнулся и сделал мысленную заметку рассказать об этом Билли.
— Ты бы сказал мне, если бы все было не в порядке, не так ли?
«Нет».
— Да, конечно.
Похоже, она мне не поверила, но все равно уступила, кивнув.
— Хорошо. Увидимся завтра.
Я поспешил к двери, радуясь, что меня отпустили, но миссис Хендерсон еще не закончила.
— О, и, Солджер?
Да ладно.
Я с шумом выдохнул свое волнение и оглянулся через плечо.
— А?
— Если тебе когда-нибудь понадобится перерыв, если ты не сможешь справиться с работой и тебе просто нужно будет сосредоточиться на себе и своем самочувствии, дай мне знать, и мы что-нибудь придумаем. Хорошо? Просто… просто дай мне знать.
Непреодолимое желание рассказать ей обо всем пронеслось сквозь меня, как поезда, проходящие через дорогу от нашей убогой квартирки. Наши глаза встретились, когда мучительная боль сдавила мою грудь, затрудняя дыхание, и я подумал, что, может быть, миссис Хендерсон сможет увидеть всю правду, которую я пытался скрыть за ложью. Надеялся, что она сможет. Надеялся, что миссис Хендерсон поможет и спасет меня любым доступным ей способом. Но она не помогла. Лишь грустно улыбнулась и пожелала мне спокойной ночи, а я отвернулся и поспешил по коридору, размышляя о том, насколько я был не в порядке.