Рубеж-Владивосток (СИ)

Степан смотрит, как на предателя. Мотает ряхой широкой угрожающе, мол, сам нарвался. И бросается на меня, как на самого злейшего врага. Обрушивает серию ударов, словно успел отлично отдохнуть! Всё принимаю на блоки, закрыв лицо и сократив дистанцию, чтоб кулаки не разогнались. А они у него тяжёлые!!
Подгадываю темп меж ударов, и выбрасываю апперкот! Щёлкает челюсть вместе с моими косточками. Кисть на этот раз немеет.
Но оно того стоит, Степан падает навзничь. Вся толпа зрителей затихает мгновенно.
Похоже, оторопели все. Даже мои немногочисленные болельщики.
— Уложил–таки! — Взвизгнул какой–то дядька и засмеялся один, как дурак.
Другие загалдели.
— Молодец парень! Не робкого десятка! Боксёр небось…
Позади захлопали руки по спине и плечам. Одна даже за гриву потрепала. А я и рад.
Здоровяка растормошили.
— Где мальчишка⁈ — Первое, что сказал, очухавшись.
Стал подниматься, снова повело, завалился на своих казаков тушей огромной, еле придержали.
— Всё, остынь, Степан, — сказали ему угрюмо свои же и похлопали по плечам.
Пока одевался, коротышка мне сто рублей помятыми императорскими банкнотами отслюнявил недовольно под присмотром бравых гусар.
Только уезжать собрался, к лошади подойдя. Окликнули!
— Обождите, сударь, — раздалось с нажимом.
Обернулся с холодеющей грудью.
У меня ж ни клинка, ни винтовки, ни ножа на худой конец. Только уши горят в прямом смысле слова.
А тут гусары стоят! Усами шевелят. Два корнета и семь унтер–офицеров, среди которых и тот, кого Степан последним уложил. Некоторые на вид моего возраста, может, чуть старше. Сабли, револьверы, винтовки, всё, как положено.
— Что такое, господа? — Спрашиваю официозно, но с глубочайшей настороженностью. Не убьют, но отобрать деньги могут, если отойду с ними по дурости в тёмный закоулок поболтать.
— Далеко вы, Андрей, ехать собрались, на ночь глядя? — Спросил один с хитрой улыбкой.
— Да с такими деньжищами, — добавил светловолосый корнет.
Тааак.
— В поместье Сабуровых спешу, во второй эскадрон шестого хабаровского полка, ротмистр Грибоедов ждёт, — ответил.
— Ааа, а мы с третьего.
— Так вы ж не гусар, аль мундир в карты проиграли, сударь? — Уточняют настырные.
— Да и не знаем мы вас, — заявляют с подозрением. — С такой физиономией заметили бы давно в полку.
— Я поместья хозяин, — говорю уже спокойно. — Предоставил землю под лагерь, так и познакомился с ротмистром и его товарищами.
— А, неужели с барином имеем честь?
— С барином, и надеюсь на благородство ваше, — отвечаю, выдохнув.
— Уже проявлено при расчёте, — стукнул каблуками второй корнет с бровями густыми, намекая, что это они за ухо организатора и подтащили мне рубли отдавать.
— Мы трактир хороший знаем, составите компанию? — Предлагают.
— И к чему такое внимание? — Спросил серьёзно.
— Интересным человеком видитесь, Андрей, — признался светловолосый корнет.– Небось, случилось чего, раз по морде получать полезли. Не за рублями же, раз барин.
— Может и за рублями, — бурчу.
Лыбятся добродушно.
Краем глаза вижу, что народ расходится нехотя особенно казаки. На меня поглядывают недобро.
Не знаю, что и думать. Войска регулярные, все они на службе. За разбои на каторгу без всяких церемоний сошлют. Но мало ли что в голове у того же Степана. Сто рублей — это годовое жалование служивого.
Недолго думая, согласился на предложение отметить победу гусар над казаками, которую вырвал им я. Приписали меня к гусару. Мол, в душе я тот ещё гусар.
Узнали к слову, что дед мой гусаром был и до ротмистра дослужился, так вообще заликовали.
Поскакали с ветерком в трактир, что на окраине города с видом на Уссурийский залив. Пока ехал, испытал чувство неведомое раньше. Люди совершенно незнакомые, но такими родными кажутся. Как самые настоящие братцы, с которыми всяко веселей и надёжней.
Двухэтажное, капитальной постройки заведение с высокими ценами явно задумано для господ, оттого народа не так уж и много.
Пить брагу не собирался, а вот поужинать очень даже хотелось.
 
Не сразу понял, что два ушлых гусара, барышень из подворотни уговорив, с собой взяли, в сёдла посадили боком. И нас только в конце нагнали.
— Женщины победителям, — шепнул светленький корнет по имени Михаил, когда лошадей в стойле таверны привязывали.
Не знаю я приличных барышень, что одни вечерами по тавернам шастают с гусарами. Да ещё и обнять себя в седле позволяют незнакомым офицерам.
Но эти выглядят вполне прилично и сносно. Даже удивительно. В платьях сдержанных, но явно богатого кроя. Волосы завиты, лица не вульгарно накрашены. Украшения на шеях и в ушах блестят. Одной на вид лет двадцать, черноволосая, что смоль, глаза серо–синие, утончённая и лёгкая, с полуулыбкой и ресницами длинными, как у коровы, обворожительно смотрит. Другая выглядит постарше, русая, глаза болотного цвета, полненькая хохотушка. Грудь её большая притягивает взоры, в декольте гусары и глядят, облизываясь.
А мне, если выбирать, чёрненькая больше нравится. Она скромнее и изящнее.
Ссадили девушек ловко, сразу несколько гусар, седок ещё не успел подать пассажирку.
— Эй, а меня спустить? — Возмутился седок с иронией.
— Платье надень и я подумаю! — Отвечает гусар и ржёт, как лошадь.
И тут мне мысль пришла, что они уже подвыпившие.
Завалились всей оравой в полупустую таверну. Где уже офицеры гусарские собрались, только возрастом и чинами постарше: майоры да подполковники.
— Оппаньки, — встрепенулся темненький корнет по имени Вадим, притормозив в числе первых.
— Ого, с иркутского полка… — прокомментировал шёпотом товарищ, рассмотрев нашивки.
— Не дрейфь, с нами барин, а мы — сопровождение, — заявил Михаил нагло и двинул мимо четверых опешивших штаб–офицеров, поднявшись на открытую веранду с видом на залив.
— Господа столичные, моё почтение! — Откланялся он им ещё по пути.
Те только больше сгорбились со своими кружками и переглянулись. Похоже, и им здесь быть не положено.
Ночь июньская выдалась неожиданно тёплой. Поэтому на веранде после драки с большим удовольствием устроился, чтобы проветриться.
Стола одного оказалось мало на нашу толпу, поэтому решили придвинуть второй. Барышень по центру, дабы не убежали, меня во главе стола, вероятно, чтоб все меня видели.
Сразу две работницы подлетели к нам, сияя. Гусары–то все красивые, да и не бедствуют, как известно. Если не вести речь о тех, кто в карточные игры любит рубли просаживать. У этих вроде с имуществом военным всё хорошо: двое часами механическими на цепочках светят. У одного за крышкой фотокарточка лица женщины в профиль, у другого — гравировка из позолоты.
У меня тоже часы от отца остались. Продал. А теперь куплю!
Заказали по три кружки браги сразу на человека, да закуски всякой. Заикнулся я было о чае и еде основательной, не одобрили.
Но я всё равно настоял на своём. Барышням французского шампанского попросили, да еще и в стеклянных бокалах. И понеслись шутки да веселье. Случаи со службы начали вспоминать. А мне кусок в горло не лезет. Лица юнкеров перед глазами. Будто только очнулся я и начал чувствовать утрату.
За этим столом ведь и мои товарищи из училища могли сидеть и так же радоваться.
— Выпей, не горюй, — раздалось от гусара, которого Степан побил.
Морда у него распухла, как и мои уши. Тоже невесёлый сидит, но кружку браги мне живенько пододвигает.
— Не хочу я, — бурчу.
Гусары все на меня уставились, посерьёзнели.
— Барин, не по чести сухим сидеть, когда сударыни пьют, — выпалил светлый корнет.
— Верно сказано, сударь, — подтвердила блондинка по–дружески и подняла бокал. — За Андрея Сабурова, победителя сибирских казаков!
— Вы малость загнули, сударыня, — выдал Вадим. — Но для красного словца лучше и не придумаешь! За барина Сабурова! Смелого и отважного охотника на сибирских медведей!