Вторая жена

Он придвигается близко-близко. Смотрит на меня, как зверь. Я даже своими расширенными от страха и рыданий глазами вижу, как раздуваются его ноздри. По-животному.
– Ты понятия не имеешь, как я могу наказать, малолетка гребанная! И запомни, овца, чести много, ради тебя влезать в такое говно! Я с дурью дела не имею, усекла?! Это грязь, не достойная уважающего себя человека! Еще раз посмеешь такое вякнуть, я тебя прямо так голой на улицу выкину!
Отшвыривает обратно на кровать, как тряпку. Между ног все еще горит. Сейчас, когда вынужденно пришлось шевелиться, я почувствовала это с лихвой.
Он только сейчас, видимо, замечает, что к еде, которую поставил накануне, я так и не притронулась.
Плюхается на кровать, сильно сопит.
– Ты решила мне еще голодовку объявить, что сейчас в тепле сидишь, а не по кругу херы сосешь за решеткой? Почему не поела?!
– Оставьте меня, – шепчу дрожащими от продолжающихся слез губами. Мне так жаль себя сейчас. Так жаль. Как я могла так налажать…
Я вздрагиваю, когда чувствую его руку у себя на бедре. Сжимаюсь, боюсь, что он опять начнет приставать, но он просто держит руку, словно… Словно бы это жест утешения, что ли…
– Идиотка… – шепчет он раздраженно, но уже более спокойно. Вздыхает глубоко. Встает и отходит, берет телефон.
– Что любишь? – слышу непонятный вопрос и поднимаю на него глаза. – Что ты хочешь сейчас поесть, Василиса? Хватит уже испытывать мое терпение. Жду от тебя нормального ответа, иначе закажу на свой вкус и затолкаю еду тебе в рот вместе со своим членом.
– Салат… – тихо отвечаю я, веря в его угрозу, – с курицей… Типа Цезаря… – всхлипываю, вытирая сопливый от слез нос.
Он хмыкает, делая онлайн-заказ.
– У тебя пятнадцать минут до того, как принесут еду. Сходи в душ, переоденься. Я принес тебе домашний костюм. И выходи в гостиную. Хватит уже страданий. Ими не поможешь, ни в чём…
Дверь за ним хлопает. Словно бы меня сейчас ударили по щеке. Но обострять сейчас и правда не хочется. Может быть, мы сейчас поговорим, и он отпустит…
Принимаю душ, сразу чувствуя облегчение. Папа всегда говорил – вода смывает половину проблем. В моем случае едва ли возможно отмыться… Но легче становится определенно. Нахожу на банкетке пакет с белым мягким спортивным костюмом, носки и даже тапочки – сапожки из пушистого флиса. Странно, словно бы женщина выбирала. Такое мужики купить неспособны, особенно такие, как Алихан…
Когда выхожу в зал, уже чувствую доносящийся с кухни запах еды. Прохожу дальше. Вижу Цезарь и еще море всего – мясо всех видов, несколько салатов…
Алихан повернут ко мне спиной и разговаривает по телефону. Моего появления он пока не заметил.
– Какой нахер обыск? Они берега попутали?! – раздраженно ревет он в трубку. – Это мое дело, Бека! Я закрывал глаза в их интересах и на большее! Но этого не спущу! Это не только моя репутация, понятно?! Это вопрос справедливости!
В трубке доносится ответ, который я не могу расслышать.
– Нет, это не обсуждается! Я сам решу, кто виноват, а кто – нет. И про нее тема закрыта. Она теперь моя ответственность, – слушает монотонное журчание в трубку. – Да. Вечером буду. Поговорим с ним, но это ничего не изменит. Я своего решения не поменяю. И то, что этот пиздюк остался без яиц, его личная вина…
Алихан оборачивается. Осекается. При мне он говорить явно не настроен…. Почему-то мне параноидально кажется, что речь сейчас обо мне…
– Мне нужно идти. Короче, не е…и мозг. Вопрос плевый. Решишь сам. Не решишь – тебя вместо неё отправлю, усек?! Вот и хорошо! – добавляет, понизив голос и отвернувшись, но положив трубку, снова смотрит на меня.
– Так лучше, – оглядывает меня сверху вниз, явно замечая, что я не только помылась, но и расчесалась, скрутив волосы в жгут. Кивает в сторону стола, – тарелки над раковиной. Накрой на стол. Я не официант…
Я тоже, конечно…
Но молча делаю то, что он говорит. Потому что наверняка тот факт, что еда уже стоит на столе и открыта, говорит о невиданной со стороны Алихана галантности.
 
Даже стаканы нахожу и ставлю на стол. Он уже за ним сидит. Наклоняюсь, чтобы поставить и немного морщусь. Между ног саднит.
– Больно еще? – спрашивает он, видя мою реакцию.
– Да… – отвечаю, наполняясь страхом. Зачем он спрашивает? Снова я не переживу…
Он видит мои полные ужаса глаза. Поджимает челюсть.
– Извини. Я не хотел… так, – отводит взгляд, – я правда решил, что ты…
Его извинения почему-то режут больнее грубостей. К глазам подступают слезы, и я резко отворачиваюсь.
– Через пару дней заживет. Перестань переживать, Василиса. Даже если бы я всю ночь тебя готовил, все равно было бы больно. Такова физиология. Женская и мужская. Женщина отдает, мужчина берёт…
Этот разговор выводит меня из той крохотной зоны комфорта, в которую мне удалось попасть. Невольно сглатываю ком в горле. Кладу на тарелку мясо, чтобы уйти от его взгляда.
– С твоей стороны было глупо не сказать, что ты девственница, – говорит тихо, придвигая ко мне аппетитную тарелку, – бери побольше. Мясо только с мангала. Лучший шашлык в республике.
– А когда лучше было сказать? Когда вы положили меня животом на стол или когда заставили встать на колени? – в груди так жжет, что эти острые слова сами вырываются наружу, непроизвольно.
Алихан прищуривается. Чуть вскидывает бровь.
– Нормальная девочка изначально не могла оказаться в такой ситуации. Ты чем думала, когда сюда тащилась, Василиса? Когда поздно вечером шла в этот ресторан, к мужикам задиралась? Еще и с такими мразями в одной компании… То, что ты здесь, результат твоих действий, а не моих. Я просто взял, что плохо лежало… И то потому, что ты сама на это пошла. Пытаешься жить взрослой жизнью, неси ответственность по-взрослому.
– Кто ж знал, что у вас здесь… так… – продолжаю я, но понимаю, что морально не готова сейчас продолжать вести этот спор. Опускаю глаза.
– Как «так»? – зато Алихан, походу, к словесной баталии готов. Но потом вдруг сам отступает. – Ешь, остынет.
Только поднеся кусок ко рту, понимаю, как же зверски я голодна.
Лучше набью рот едой. Так хоть можно еще лишнего не сболтнуть. И правда, есть хотелось жутко.
Он одобрительно смотрит на то, что ем я с аппетитом, и это словно бы его примиряет. Мельком замечаю, что лицо сейчас не такое напряженное. Мы поглощаем еду. К слову, очень вкусную. Молчим.
– Так как у тебя оказался тот пакет? – спрашивает он. – Сейчас только правда, Василиса. Это ты таможенникам могла пи…ть. Здесь ты говоришь мне только правду. Обо всем, это ясно? – берет за подбородок – заставляет посмотреть в глаза. – Это первое правило. Я задаю вопросы. И ты честно на них отвечаешь. Какими бы они ни были. Неважно, нравятся они тебе, смущают ли тебя, злят или раздражают. Поняла?
– Поняла, – тихо отвечаю ему. – Я невиновна, Алихан.
Произношу его имя и сглатывая нервно. Может, мне кажется, но когда я говорю «Алихан», он глубоко вдыхает, а его ноздри расширяются. Словно бы принюхивается, как зверь, который знакомится с чем-то новым. Я и сама словно пробую это неизвестное, экзотическое для меня имя на язык. Он демиург моей жизни последние сутки, а я впервые произнесла его имя вслух…
Не хочу сейчас фиксироваться на этом моменте. Он просил правды – я взахлеб хочу ею поделиться. Мне отчаянно хочется, чтобы он поверил. И не только потому, что отчаянно рвусь к свободе. Я уже возненавидела это презрение в глазах всех тех, кто поймал меня с этим проклятым грузом.
Алихан внимательно меня слушает, не перебивая и продолжая есть. Его брови нахмурены.
– Если все это правда, а это правда, потому что ты вроде понятливая и усекла, что врать мне нельзя, то очевидно, подставили тебя твои друганы, Василиса… Потому и говорю, как можно было довериться таким мразям…
Я задумчиво качаю головой. Думала ли я о таком? Конечно, думала. Но только не верю я в это. Не могло так произойти… Они мои друзья, да и как я сама, такие же неместные туристы, ничего и никого не знающие в республике… Я же их не вчера встретила. Мы вместе в универе учимся, какие у нас могут быть криминальные дела… Где мы, студенты, и весь этот мир…