Надломленные оковы (СИ)
В этом вкусном, горячем и ароматном супе, как положено во всех случаях, когда всё складывается на первый взгляд хорошо, нашёлся и свой волос. Этим волосом… нет, даже целым пучком волос, оказался очень и очень неприятный факт. Нриз начал поиски виновных в своём бедственном положении, и, разумеется, главный виновник нашёлся быстро. Им стал я — бестелесный голос с границ яви и сновидений, нашёптывающий ему ядовитые слова и подающий на первый взгляд кажущиеся отличными идеи, которые в итоге привели к катастрофе. Обиду Нриза я как-нибудь бы пережил, нашёл бы к нему подход, сделал бы, если понадобится, паузу. Но я не учёл одной важной вещи: его голова являлась мощнейшим суперкомпьютером, управляемым целым каскадом программ и процедур.
Нриз и раньше слушал меня без особой охоты, теперь же перестал и вовсе. Вернее, теперь он стал предпочитать меня не слышать. И, к моему глубокому прискорбию, для этого у него имелось не только желание, но и возможности. Теперь он, как те три знаменитые японские обезьянки, ничего не видел, не слушал и не говорил.
О, достучаться до него я пытался, и делал это множество раз! Заводил разговоры рано утром при пробуждении, появлялся в сновидениях, даже несколько раз попытался затащить в сон днём, когда он, разомлев на ярком летнем солнце, начинал клевать носом. В Царстве моей богини, где под моим контролем находилось абсолютно всё, где возможное становилось невозможным и наоборот, меня поджидал оглушительный провал. Нриз словно пребывал в собственноручно выстроенной камере сенсорной депривации — его уши не слышали, глаза не видели, а тело не ощущало касаний — это я проверил тоже, попытавшись отстучать «морзянкой», которую мы оба знали, хотя бы слово приветствия. Он укрылся в глубинах своего сознания, что для меня, влачащего существование только в этих самых глубинах, должно было бы звучать иронично, не будь мне настолько не до смеха.
К сожалению, заставить его слушать я не мог — у меня не имелось ни средств, ни методов. Поэтому ничего не оставалось, как просто выжидать, ощущая, что время отведённой мне жизни утекает с каждой секундой. Ждать, молиться Ирулин, и выискивать свой шанс.
***
Нриз страдал. Его страдания, узнай о них Хозяин, доставили бы тому немалое удовлетворение. Нет, дело было не в том, что его как-то унижали или мучили, или что условия проживания являлись невыносимыми, и даже не в том, что работа, которой он занимался, была ниже его достоинства. В детстве Нриз бывал на ферме у бабушки, ухаживал за коровами и лошадьми, чистил, кормил и выносил навоз. Если отвлечься от того, что звери Жорефа ничуть не напоминали земных животных и преимущественно являлись различными типами ящеров, уход за ними мало отличался от привычной заботы о лошадях. Причина страдания была совсем иной.
Тётушка Ильга оказалась вполне привлекательной фрау, выглядящей не старше, чем на земные сорок лет. Она готовила еду не только для зверья, но и для ещё двоих великовозрастных оболтусов, которые работали у Жорефа и имели самый широкий круг обязанностей. Готовка, понятное дело, не могла сравниться с кухней Цитадели, да и ингредиенты были намного-намного проще, но получалось довольно вкусно. Вкусно, но, увы, вовсе не сытно. Вернее, сытно то сытно, но только для обычного человека средних веса и комплекции, а не для Нриза, привыкшего поглощать пищу в просто-таки гигантских объёмах.
Нриз голодал. Пусть, как и положено кухаркам, Ильга любила людей с хорошим аппетитом и питала слабость к тем, кто нахваливает её готовку, но чудес щедрости не проявляла. Ни на что большее, чем на дополнительную порцию еды, её уговорить ни разу не удавалось. Разумеется, Нриз рассыпался в комплиментах, говорил, что лучшей стряпни не встречал в жизни, даже пытался делать щенячьи глаза. Ничего не срабатывало. Увы, закономерно — Нриз прекрасно осознавал, что мерзкий жирный старик вызывает гораздо меньше симпатии, чем, например, ребёнок или симпатичный юноша, но тем не менее попытаться стоило.
Ильга в ответ лишь смеялась:
— Спасибо! Я знаю, что готовлю неплохо, но у вас на Закатном, видимо, совсем уж отвратительная еда, если ты считаешь мою стряпню вершиной кулинарии.
— Это значит, что ты мне дашь добавки?
— Прости, Нриз, но нет. Во-первых, так мне сказал Жореф, а во-вторых…
— Да какое дело Жорефу до моего желудка? Нет, я понимаю, этот скряга удавится за гнутую децию, но всё-таки!
— Сомневаюсь, что дело в финансах — но ты и сам это понимаешь. В прошлом, я вижу, ты был при деньгах. Ну а сейчас…
— Да с чего ты взяла, что у меня за душой была хотя бы сотня курзо?
— Сужу по одежде. Я в этих делах не настолько сведуща, но уж хорошие вещи от барахла-то отличу. И костюмы, подобные твоему, я видела лишь дважды — оба раза на королевских егерях. Покрой и цвет, конечно, отличаются, но вот свойства… Сколько ты уже у нас?
— Девять дней! Почти неделю! И всю эту неделю то копаюсь в говне, то помираю с голоду! Или совмещаю — помираю с голоду, копаясь в говне!
— Ты, конечно, преувеличиваешь, загоны для зверей у нас довольно чисты. Но всё равно, одежда должна была уже много раз измазаться, помяться, а может и порваться. А на тебе ни пятнышка!
Нриз наклонил голову, оглядев свой обширный живот, и что-то невразумительно буркнул, отказываясь признавать её правоту.
— Так вот, ты неплохо зарабатывал, но теперь, очевидно, это в прошлом. И Жореф тебя выручил из беды!
— Да пошёл он в задницу! Тоже мне выручатель нашёлся!
— Он желает тебе добра! Даже взял тебя на работу! По-родственному!
— Он мне не родственник!
— Ты брат знакомого соседа его прадедушки! Почти что родственник! И если бы тебе не нужна была работа, ты бы не припёрся сюда, в нашу глушь.
Нриз сцепил зубы. Цепи запретов наложенных Жорефом, мешали объявить, кем он по-настоящему является, приходилось придерживаться этой небрежной легенды. Но будь дело только в принуждении, Нриз бы нашёл способ, отыскал бы лазейку и отправил Жорефа на каторгу за величайшее по меркам этого мира злодеяние. Но Нриза Жорефу передал не кто иной, как Хозяин. Он отдал приказ продать Нриза и очертил условия этой продажи. И сдать Жорефа сейчас — значило пойти против воли Хозяина. А предать его ожидания повторно Нриз не имел права.
— Желает добра? А то как же! — фыркнул Нриз.
Ильга неторопливо провела инспекцию кастрюль, по необходимости помешивая содержимое большой поварёшкой, и вздохнула.
— Понимаешь, Нриз… Помнишь, я говорила, что приказ Жорефа — это «во-первых»? Так вот, «во-вторых» — я тоже желаю тебе добра. Жореф не распространялся о подробностях твоей трагедии, я не имею представления, что это значит — безвозвратно потерять магию. Но это не относится к делу. Я занимаюсь рационом не только людей, но и зверей. И знаю, что произойдёт, если животное перекормить.
— Я не животное!
— Конечно нет. Но с точки зрения питания ты теперь от них мало чем отличаешься. Посмотри на себя! Посмотри, во что ты себя превратил. Если ты продолжишь столько есть, тогда твоё сердце не выдержит, и ты умрёшь.
— У меня отменное здоровье! Просто широкая кость!
Ильга вздохнула:
— Ты даже не осознаёшь проблемы. Не хочешь взять себя в руки и что-то изменить. Не беда! Если тебе наплевать даже на своё здоровье, тогда о нём позаботимся мы с Жорефом. Умеренное питание, свежий воздух и физические упражнения совершат чудо, глазом не успеешь моргнуть!
Нриз почувствовал, как из-за стиснутых зубов начинает болеть челюсть. Он видел, что просьбами ничего не добиться, а нытьём и унижениями можно лишь настроить Ильгу против себя — и нет ничего глупее, чем ссориться с человеком, насыпающим тебе еду. Оставалось только одно — доводы разума. Но с точки зрения логики, аргументация Ильги была крепкой, и Нриз это прекрасно осознавал.
— Но ведь… Но… Для организма, привыкшего много есть, сразу бросать очень вредно! Я не похудею, а просто подохну! Ты же имела дело с перекормленными зверями, так что знаешь, что случится, если питание им урезать слишком резко!