Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
И французская одическая строфа, и строфа онегинская родственны сонету. Следует заметить, что строфа из четырнадцати строк, созданная Пушкиным для «ЕО», — это формально французская одическая строфа от середины и выше (первые семь строк сходно рифмуются в обоих случаях). Можно сказать, онегинская строфа — полуода и полусонет. Мы могли бы назвать ее строфой-русалкой. Ее хвостовая часть рифмуется по схеме ciddiff; нижняя часть одической строфы — iic.
Французская одическая строфа из десяти строк (ababeeciic) при сравнении с обычным сонетом (ababababeeciic) выглядит как неполный сонет, т. е. сонет без второго четверостишия.
Удар де ла Мотт в своих сухих «Размышлениях о критике», ч. IV (Сочинения [1754], III, 256) занятно определяет ее как «арию, в которой катрен — первая часть, а два терцета — припев…». У нее нет явного двойника в английском. Прайор, пародируя «Оду на взятие Намюра» Буало, демонстрирует такое же слабое понимание механизма «strophe de dix vers», как и Буало стихотворной техники Пиндара; тогда как Каули (1656) подменяет в высшей степени точную одическую форму Пиндара сущим туманом бурного лиризма.
Для Пушкина понятие «оды» ассоциировалось с героическими произведениями в духе Тредиаковского и Ломоносова. Создается впечатление, будто он игнорирует тот факт, что самые значительные произведения в русской поэзии восемнадцатого века — державинские величавые оды, посвященные его императрице и Богу (а самое значительное стихотворение первых двух десятилетий девятнадцатого века — ода самого Пушкина, «Вольность»). Он не любил французские официальные оды и не знал английскую оду своего времени (от Коллинза до Китса) с ее новой романтической страстностью. Становится понятно: когда он говорит «ода», то думает о нагромождении напыщенных, неуклюжих риторических форм выражения и полемически осмысливает тяжеловесное использование оды славянофильствующими (архаистами). Кюхельбекер был не одинок в своем предпочтении старого ломоносовско-державинского типа оды романтической элегии своего времени. Шевырев, предшественник (в некоторых приемах архаической манеры и мифопоэтической образности) Тютчева (таланта которого ему не хватало), имел те же предпочтения. Критики различают две основные группы поэтов: архаистов (Державин, Крылов, Грибоедов, Кюхельбекер) и романтиков (Жуковский, Пушкин, Баратынский, Лермонтов). В Тютчеве эти две линии слились воедино.
XXXIII
«Какъ ихъ писали въ мощны годы,«Какъ было встарь заведено...»— Однѣ торжественныя оды!4 И, полно, другъ; не все ль равно?Припомни, что сказалъ сатирикъ!Чужаго толка хитрый лирикъУжели для тебя сноснѣй8 Унылыхъ нашихъ риѳмачей? —«Но все въ элегіи ничтожно;«Пустая цѣль ея жалка;«Межъ тѣмъ цѣль оды высока12 «И благородна...» Тутъ бы можноПоспорить намъ, но я молчу:Два вѣка ссорить не хочу.6 Здесь упоминается «Чужой толк», 1795 («чужой» — «другой, иной»; «толк» — «взгляд», «представление», «интерпретация», «смысл», «мнение», «отношение», «понимание», «толкование», «разговор») — название сатиры Ивана Дмитриева (1760–1837) — в сто пятьдесят строк, написанной ямбическими шестистопными двустишиями. Смысл названия истолковывали и как «иностранное учение», соотнося его с французским псевдоклассицизмом, хотя Дмитриев был наименее вероятным кандидатом в число тех, кто стал бы порицать любое французское влияние.
В этом запутанном, тяжеловесном произведении — четыре персонажа. Старик, который жалуется автору на русские героические оды и удивляется, почему они такие плохие; сам Автор (пушкинский «сатирик»), его этот разговор о коллегах-поэтах смущает; Критик, вступающий в дебаты и объясняющий Старику, почему русские оды дурны (торопливость, корыстные цели), и Одописец (пушкинский «хитрый лирик», или «пышный лирик» в зачеркнутом черновике), чей механический способ сочинения од описывает Критик. Произведение заканчивается тем, что Критик в результате призывает: «Кто в громкий славою Екатеринин век / Хвалой ему сердец других не восхищает / И лиры сладкою слезой не орошает, / Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!». После этого Автор обращается к своим товарищам и предлагает им сочинить предлинную сатиру на Критика, который так обидно отозвался о них.
Спор Пушкина — Кюхельбекера ныне кажется довольно скучным. Суть его в значительной мере сводится к терминологии, поскольку сама по себе «ода» может быть столь же совершенной, как и произведение любого другого поэтического жанра, — это зависит от таланта автора.
14 ссорить. Этот русский глагол не имеет простого английского эквивалента. Он означает «вызвать конфликт» между людьми, «заставить [их] поссориться друг с другом». Он также употребляется в главе Шестой, VI, 13 («поссорить»).
Два века, которые Пушкин не хотел видеть в состоянии вражды, — восемнадцатое и девятнадцатое столетия или, точнее, эпоху Ломоносова и Державина, охватывавшую, учитывая продолжительность их творческой деятельности (1739–65 и 1776–1816), более полувека, и период 1800–25 гг. — время возникновения романтической элегии (Жуковский, Пушкин и многие другие).
XXXIV–XXXV
В черновых набросках этих строф (18 янв. 1825 г.; тетрадь 2370, л. 75 об. и 76) присутствуют записи, относящиеся к пророческому сну Григория в части I «Бориса Годунова», «романтической драмы», над которой Пушкин работал в это время (декабрь 1824–7 ноября 1825 г.).
XXXIV
Поклонникъ славы и свободы,Въ волненьи бурныхъ думъ своихъ,Владиміръ и писалъ бы оды,4 Да Ольга не читала ихъ.Случалось ли поэтамъ слезнымъЧитать въ глаза своимъ любезнымъСвои творенья? Говорятъ,8 Что въ мірѣ выше нѣтъ наградъ.И впрямъ, блаженъ любовникъ скромной,Читающій мечты своиПредмету пѣсенъ и любви,12 Красавицѣ пріятно-томной!Блаженъ...хоть, можетъ быть, онаСовсѣмъ инымъ развлечена.XXXV
Но я плоды моихъ мечтанійИ гармоническихъ затѣйЧитаю только старой няни,4 Подруги юности моейДа послѣ скучнаго обѣдаКо мнѣ забредшаго сосѣда,Поймавъ неждано за полу,8 Душу трагедіей въ углу,Или (но это кромѣ шутокъ),Тоской и риѳмами томимъ,Бродя надъ озеромъ моимъ,12 Пугаю стадо дикихъ утокъ:Внявъ пѣнью сладкозвучныхъ строфъ,Онѣ слетаютъ съ береговъ.