Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
13 Дней несколько она потом. Эта строка интересна своим ударением — самое сильное слово («дней») совпадает с понижением и образует ложный спондей с ударением в слове «несколько», тогда как «она» и «потом» — слова слабые, с неполным скольжением на конце:
.XXV
Но вотъ багряною рукоюЗаря отъ утреннихъ долинъВыводитъ съ солнцемъ за собою4 Веселый праздникъ имянинъ.Съ утра домъ Лариной гостямиВесь полонъ; цѣлыми семьямиСосѣды съѣхались въ возкахъ,8 Въ кибиткахъ, въ бричкахъ и въ саняхъ.Въ передней толкотня, тревога;Въ гостиной встрѣча новыхъ лицъ,Лай мосекъ, чмоканье дѣвицъ,12 Шумъ, хохотъ, давка у порога,Поклоны, шарканье гостей,Кормилицъ крикъ и плачъ дѣтей.1 багряною рукою. Эпитет «багряный» является синонимом слова «пурпурный» и означает насыщенный красный цвет, фр. «pourpre», но не английское «пурпурный», означающий фиолетовый цвет.
«Багряная рука» производит или должна производить на русского читателя забавное впечатление, так как гомеровская «розовоперстая Эос» (см. заклинания Симайты, обращенные к луне в «Идиллии» II Феокрита) теряет свою прелесть под влиянием русского эпитета «багровые руки», напоминающего о руках прачки (как саркастически замечает Вяземский в стихотворении 1862 г.).
Французский поэт сказал бы «алые руки» (например, Казимир Делавинь: «Déjà l'Aurore aux mains vermeilles…» <«Уже Аврора с алыми руками..»>.
Насколько я могу судить (по совести говоря, я не углублялся в этот вопрос), существовали два вида классического пурпура: тирский пурпур, багряный, цвета крови и утренней зари; и тарентинский, соперничавший, как уверяли поэты, с оттенком фиолетового цвета. Французские поэты, используя «pourpre», довели идею тирского пурпура до той точки, где зрительные ощущения прекращаются на какое-то время: абстрактные солнечные лучи, внезапно появившиеся из-за туч, заменяют восприятие какого-либо конкретного цвета; им следуют русские, чей «пурпур» — всего лишь традиционный багрянец тяжелого занавеса в аллегории или апофеозе; но английский пурпур, некогда имевший синеватый оттенок, англичане, со свойственным им саксонским культом цвета, превратили в тусклый темно-фиолетовый цвет, и всё — бабочка «Пурпурный император», цветущий вереск, дальние холмы — приобрело, короче говоря, «аметистовый» и «фиолетовый» колорит, весьма характерный для английской концепции пурпура. «Вы, фиалки… / Известные своими мантиями чистого пурпура», — пишет сэр Генри Уоттон (1568–1639) в поэме, адресованной Елизавете Богемской. Шекспировские «длинные пурпуры» <«орхидеи»> («Гамлет», IV, VII, 170) становятся характерными «fleurs rougeâtres» («красноватыми цветами») у Летурнера, который, разумеется, совершает нелепость, сравнивая цветы с синеватыми пальцами мертвецов в том же отрывке. Ярко-красная разновидность пурпура неожиданно появилась у нас как европеизм в пьесах Шекспира и произведениях других поэтов его времени, но подлинное господство этого цвета, длившееся, к счастью, недолго, наступило с началом эпохи псевдоклассицизма, когда Поуп, судя по всему, намеренно подлаживался под французское употребление слова «pourpre»; Байрон, ученик Поупа, во всем следовал ему, и вряд ли можно обвинить Пишо в ошибочном выборе краски, когда он переводит строки из «Дон Жуана» (II, CL, 2–3) «леди, на лице которой / Бледность спорила с пурпуром розы» как «…la jolie personne, sur les joues de laquelle le vermillon de la rose semblait le disputer à la pâleur des lis» <«прелестница, на лице которой алый румянец роз спорит, казалось, с бледностью лилий»>, что (автоматически вводя общепринятое противопоставление «роза» — «лилия», один из банальнейших литературных оборотов) отождествляет пурпур с цветом крови.
1–4 В одной из своих «Вздорных од» Александр Сумароков (1718–77), влиятельный стихотворец своего времени, пародирует образы, созданные Ломоносовым:
Трава зеленою рукоюПокрыла многие места;Заря багряною ногоюВыводит новые лета.В пушкинском примеч. 34 к четверостишию из строфы XXV цитируется начало ломоносовской «Оды на день восшествия на <всероссийский> престол Ея Величества государыни Императрицы Елисаветы Петровны» (1748), состоящей из двадцати четырех строф с рифмовкой ababeeciic.
Еще одна «багряная рука» появляется в оде Ломоносова на более раннюю годовщину того же царствования (1746); она насчитывает двадцать семь строф (строки 11–14):
И се уже рукой багрянойВрата отверзла в мир заря,От ризы сыплет свет румянойВ поля, в леса, во град, в моря.Но первая «багряная рука» появляется у Ломоносова еще раньше, в оде, известной только по отрывку, который он опубликовал в своем «Учебнике риторики» (1744):
Сходящей с поль златых АврорыРука багряна сыплет к намБрильянтов, искр, цветов узоры,Дает румяный вид полям,Светящей ризой мрак скрываетИ к сладким песням птиц взбуждает.Чистейший луч доброт твоихУкрасил мой усердный стих.От блеску твоея порфирыЯснеет тон нижайшей лиры.«Порфира» («царский пурпур») в строке 9 оды Ломоносова у русских поэтов не всегда кроваво-красного цвета. Она принимает огненно-янтарный оттенок («в порфирах огненно-янтарных») в строке 6 известного стихотворения Шевырева «Сон» (пятьдесят три строки четырехстопного ямба), опубликованного в 1827 г. Франтишек Малевски (1800–70), польский литератор, оставил в своем дневнике запись о том, что этот «Сон» подвергся критике («Если бы кончил на бутылке шампанского, ничего не было бы удивительного, что у него бы в глазах двоилось») на званом вечере в доме Полевого, где присутствовали Пушкин, Вяземский и Дмитриев [64]. Шевырев, судя по всему, знал английский: его эпитеты кажутся заимствованными из «Аллегро» Милтона (1645), 59–61:
Прямо напротив врат Востока,Где великое солнце начинает свое восхождение,Облаченное в пламя и цвет янтаря…XXVI
Съ своей супругою дороднойПріѣхалъ толстый Пустяковъ;Гвоздинъ, хозяинъ превосходной,4 Владѣлецъ нищихъ мужиковъ;Скотинины, чета сѣдая,Съ дѣтьми всѣхъ возрастовъ, считаяОтъ тридцати до двухъ годовъ;8 Уѣздный франтикъ Пѣтушковъ;Мой братъ двоюродный, Буяновъ,Въ пуху, въ картузѣ съ козырькомъ(Какъ вамъ, конечно, онъ знакомъ),12 И отставной Совѣтникъ Фляновъ,Тяжелый сплетникъ, старый плутъ,Обжора, взяточникъ и шутъ.